Никита был практически моим ровесником, старше всего на три года. Двадцатипятилетие свое Никита встретил, имея собственный «Порше», платиновую кредитку и диплом МГИМО. Он не был уродом, имел голубой цвет глаз, каштановые кудри и очень здоровый цвет лица. Мы познакомились на дне рождения одной моей подруги. Никита определенно был из очень хорошей семьи. Она жила за городом, в красивом небольшом особняке, а Никите была предоставлена уютная трешка на Кутузовском, в старом доме с какими-то гранитными мемориальными досками на стенах.
– Что это за хмырь? – спросил меня отец, когда увидел Никиту, провожавшего меня до дома с той вечеринки.
– Просто знакомый, – пожала я плечами, стараясь ничем не показать, что Никита, в общем-то, мне понравился. Не как потенциальный жених, а просто как парень. С ним было, как это сказать поточнее, прикольно. Да, прикольно. И самое прикольное в нем было то, что и он меня в качестве потенциальной невесты не рассматривал. Всю вечеринку мы с ним хохотали, подогретые изрядной долей травки. Я, вообще-то, этим не увлекалась, но Никита как-то меня уговорил, и вечеринка стала еще интереснее. Даже когда мы доехали на Никитином «Порше» до моего дома, я с трудом сдержала смех, глядя на то, как хмурится мой папаша.
– А, ну-ну. Повнимательнее с этими оболтусами. Он хоть не пьет?
– Он за рулем, – пояснила я, благоразумно умолчав о том, что Никита курит. После чего отец (надо же) отстал от меня и не задал больше ни одного вопроса. Мы с Никитой стали друзьями, принялись болтать в Facebook. Он присылал мне какие-то шуточки, песенки из Youtub. В общем, общались. Пару раз он сводил меня на премьеры в «Кодак-киномир», и особенно понравился мне тем, что не стал хватать меня там за грудь, которой у меня практически не имелось, или за коленки, об которые при определенных обстоятельствах можно было сильно ушибиться. Никите, кажется, не слишком нравились костлявые моделеобразные девушки, так что у нас вполне намечалась приятная, ни к чему не обязывающая дружба.
– Твой Никита – неплохой парень! – говорил отец, видимо, чувствуя, что от Никиты не исходит никакой реальной, существенной угрозы.
– Между прочим, Никитины родители разрешают ему жить самому, – воткнула шпильку я, все еще строя планы на светлое независимое будущее.
– Потому что Никита – мужик. Чего ему сделается? А ты – баб... девушка, ты не должна жить сама по себе. Мало ли что случится.
– Ничего, ничего не случится. Честное слово. Ну, пап!
– Разговор окончен! – хлопнул по столу он и вышел. Я надулась, но в целом жизнь была очень даже сносной. Мы с Никитой встречались почти каждый день, и он вносил ощутимое разнообразие в мою жизнь, особенно если учесть, в каком стоялом, замшелом болоте я жила. Мы ходили в какие-то новые для меня, прикольные места. Рестораны, клубы, какие-то компании позолоченной, инкрустированной кристаллами Сваровски молодежи. Никита презентовал меня всем как свою девушку, хотя по-настоящему это было совсем не так. Я не возражала. Пусть хоть чайником зовет, но лишь бы продолжалась эта вереница веселых дней. Это было хорошо, правда. Бездумное, разухабистое веселье, так прекрасно оттеняющее всю бессмысленность бытия. Я плыла по течению, абсолютно не задумываясь о сути происходящего. Меня несло, как бревно, сплавляемое по реке. Оно, может, тоже думает, что плывет само по себе, по своей доброй воле. Однако рано или поздно случится очевидное, как бы странно это ни показалось. Бревно приплывет к верфи и будет погружено на корабль, чтобы больше уже никогда не вернуться в родной лес.
В один прекрасный, на самом деле очень солнечный и ясный летний день случилось нечто для меня странное. Никита сделал мне предложение. Мы сидели в летнем ресторане, на двенадцатом этаже одной из новых арбатских высоток, пили хорошее красное вино. Никита выпил совсем немного, потому что был за рулем. Он говорил, что сейчас пить за рулем стало дороговато. В общем, мы болтали, наслаждаясь прекрасным видом на Москву. Я подставляла лицо солнцу и ветру, смотрела вниз, на машины, сквозь тонированные стекла солнцезащитных очков.
– Я думаю, нам надо пожениться! – вдруг сказал Никита, когда мы ожидали горячее.
Я повернулась к нему и, не сдержавшись, прыснула со смеху.
– Да. Это было бы просто забавно!
– Это точно, – кивнул он. – Представь нас в загсе!
– Ага, я – в белом платье, а ты в смокинге. Может, еще потом вечеринку «мини-бикини» устроить? У бассейна?
– С коксом и ананасами, – балагурил он. – А потом погонять на «Порше».
– Это просто прекрасно. Шоу.
– Так что скажешь? Воплотим его в жизнь? – спросил он, глядя куда-то в сторону, по направлению к Красной площади. Сквозь стрелу Нового Арбата с нашей веранды был виден совсем маленький кусочек красной стены.
Я закончила улыбаться и вгляделась повнимательнее в своего дружка. Он что, уже что-то принял? Или все-таки вино оказалось слишком хорошим?
– Ты заболел? Тебе нужна московская прописка? – ухмыльнулась я, все еще надеясь перевести весь этот странный разговор в шутку. Нет, не подумайте, что Никита был мне как-то неприятен или были еще какие-то причины сказать «нет» такому блестящему молодому человеку из хорошей (в отличие от моей) семьи. Дело было вообще не в нем. Я совершенно, абсолютно не хотела замуж. Совершенно. Я хотела жить сама по себе. Да, я не форсировала события, я не совершала никаких конкретных действий по обретению независимости, но в глубине души знала точно, что однажды я найду способ сбросить свои оковы, уйду из семьи и буду как кошка, которая живет сама по себе. Опыт родительской собачьей, то есть, простите, семейной, жизни отвратил меня от матримониальных планов, заставив мечтать исключительно о «хочу халву – хочу пряники». Жизнь в одиночестве – что может быть лучше!
– Я думаю, мы идеально подходим друг другу, – продолжал нести околесицу Никита. – Мы молоды, мы понимаем друг друга, не грузим, мы сможем быть вместе и не станем несчастными. Разве это не повод пожениться?
– Ну, вообще-то, нет, не повод, – помотала головой я. Принесли перепелов, которых я, кстати, терпеть не могла. Никита делал заказ, он просто заказал две порции того, что сам любил, и все. И вот я сидела, ковырялась вилкой в глазированной перепелке и не знала, что сказать.
– Ты сама говорила, что больше не хочешь жить с предками. Ну, так вот он – ответ на все молитвы. Мы поженимся и будем жить сами по себе. Я, возможно, буду назначен в дипкорпус в Штаты. Уедем, ты вообще папашу годами видеть не будешь.
– Но... почему бы тебе не жениться на ком-то, кто тебе нравится? – удивилась я. – Ты же любишь других девушек. С попой и с большой грудью. Я уж успела это заметить, пока с тобой таскалась.
– Ты мне тоже нравишься, – сказал он таким тоном, словно перед этим слопал дольку даже не лимона – лайма. Кислым-прекислым тоном.
– Оно и заметно. Ладно, Никитка, не ерничай. Кончай Ваньку валять, лучше поехали купаться.
– Так выйдешь ты за меня?
– Нет, что ты. Если ты внезапно перегрелся на солнышке и спятил, то я еще пока нормально себя чувствую.
– Но почему нет?
– По кочану и по капусте, – с досадой фыркнула я, промокнула губы салфеткой и встала из-за стола. – Я наелась, пожалуй. Поеду-ка вообще домой.
– Смотри, я ведь серьезно говорю. Вот и кольцо! – заявил он и вытащил откуда-то из своих модных штанов бархатную коробочку.
Я от изумления застыла на месте. Кольцо действительно было дорогим и красивым, что, опять-таки, было странно. Он что, готовился к этому заранее? Думал обо мне, покупая кольцо? Писал текст, репетировал перед зеркалом? Боялся, что я скажу «нет»? Если так, то подготовился он на двойку.
– Почему ты это делаешь? – сощурилась я и, закрыв коробочку, сунула ее обратно ему в руки.
– Потому что... ну... ты и я... мы бы... знаешь, это не так и плохо, – забормотал он, отводя глаза.
– Почему ты на самом деле это делаешь?
– Что ты имеешь в виду? – фальшиво возмутился он, но голос его выдал. Голос дрожал и срывался. – Я хочу нам счастья.
– Рассказывай! – потребовала я.
– Что рассказывать?
– Всю страшную правду. Почему тебе надо жениться?
– Ну, просто я уже в таком возрасте... – начал было он, но я только фыркнула и передернула плечами.
– Ты мне еще расскажи, что ты все чаще думаешь о детях и уже хочешь попробовать себя в роли отца.
– Ну, в роли отца пока нет, – сник Никита. От волнения он даже решился закурить. Вообще-то, он вел здоровый образ жизни, то есть вполне мог обкуриться травки или выпить бутылку бренди, но с утра он пил свежевыжатый сок и не курил сигарет с табаком. Это вредно. И с ним я тоже не курила, хотя сама по себе очень даже могла затянуться каким-нибудь «Парламентом».
– Эй, официант! – крикнул он и попросил принести ему какую-нибудь сигарету. Я смотрела на него, и предположение, которое до этого, честно, даже не приходило мне в голову, вдруг обожгло мой разум, и я побледнела.
– Мой папаша случайно не имеет отношения ко всей этой ерунде?
– Что? Нет, при чем тут твой папаша? – быстро, даже быстрее, чем надо, воскликнул Никита, но лицо его пошло пятнами, а пальцы нервно мяли художественно сложенную льняную салфетку.
Над верандой пронеслись тучи, солнце зашло за облака, я сняла темные очки, съежилась и принялась тереть ледяными пальцами усталые глаза. Я решительно не хотела в это верить.
– Почему? Зачем это тебе? – спросила я наконец. Никита, усталый и злой, прежде всего на самого себя, что так плохо справился с поставленной задачей, вздохнул и принялся сбивчиво объяснять.
– Квартира моя на Кутузовском... она, понимаешь ли... Мой предок взял кредит на бизнес несколько лет назад. Что-то там не отбилось, и он решил квартиру продать. Ну, ему так было удобнее. А мне что делать? Сидеть в их лесу и слушать птиц? Вся моя жизнь в Москве!
– Как давно это началось?
– Ну... давно, – кивнул он.
– Как именно давно? – нахмурилась я. Мне тоже захотелось курить.
– Тут ведь такое дело. Я поначалу думал тоже, что все это ерунда. Но когда с тобой познакомился, понял, что ты мировая девчонка.
– С самого начала? – ахнула я и принялась судорожно копаться в сумочке в поисках телефона. Хотя кому тут звонить? Кому рассказать, что мой отец настолько стремится все сделать по-своему, что подкупает мужчин, заставляя их жениться на мне?
– Так что мой папаша тебе предложил? – спросила я, чуть-чуть вернув себе хладнокровие.
– Не мне, а родителям. Они работают над какими-то проектами вместе и хотят породниться. Соединить, так сказать, капиталы. Но ты пойми, ты мне действительно понравилась. Ты – мировой товарищ, иначе бы я даже не стал и лезть. Мы бы с тобой прекрасно жили и не мешали друг другу. – Сомнительные оправдания, на мой взгляд.
Я повторила вопрос.
– Что именно?
– Квартиру. Он бы выплатил кредит.
– И все? – позволила себе усомниться я.
– И двести штук. Как подарок на свадьбу. Молодой семье, – добавил Никита.
– Как умно. Раз уж меня не выдать замуж насильно, надо подсунуть мне такого красавчика, как ты, и просто дать ему за меня двести штук. Кстати, не так и дорого!
– Ника!
– Все, отстань. Свободен. – Я вылетела из ресторана, как пробка, и понеслась домой, совершенно не зная, как именно я буду действовать. Я была уверена только в одном: все это безумие надо кончать. И кончать немедленно.
Глава 3 Танцуй-танцуй, детка...
Я смотрела, как по сверкающему в лучах заката небу плывут розовые облака. Кажется, такие облака называются кучевыми. Именно те облака, из которых при небольшом усилии получаются крокодильчики, зайчики и медведи. То, которое плыло мимо меня в окне, поразительно напоминало ядерную боеголовку. Интересный у меня получается внутренний мир. Или это просто все вот так навалилось?
– Вы можете еще раз повторить в точности, что именно ваш начальник сделал? – серым безэмоциональным тоном спросил меня следователь. Мужчина средних лет, лысый, одутловатый – что он может знать о том, как это мерзко, когда тебя хватают за руки и пытаются стащить с тебя блузку? Я с усилием заставила себя оторваться от ядерного облака и перевела взгляд на него.
– Он... он сначала пытался мне угрожать, а потом...
– Я вот не понял, как именно он вам угрожал?
– Он сказал, что я не соответствую должности. И что он меня уволит, если я не... – уже в третий раз я пыталась описать омерзительное поведение Мудвина в словах, и в третий раз это у меня получалось плохо.
– А вы соответствуете? – с сомнением посмотрел на меня следователь. Ни я, ни моя история ему решительно не нравились, и он не считал нужным этого скрывать. Я, честно говоря, уже и сама не рада была, что приперлась сюда, пройдя через все дурацкие формальности, заполнив какие-то талоны, всем по пять раз объяснив, кем я работаю, чем занимаюсь, какой у меня начальник и что, собственно, произошло. Я представляла себе все несколько иначе, когда вылетела из мудвинского кабинета, полная возмущения и ярости. В тот момент я не понимала, что, если оставить все так, как есть, было бы лучше. Только вот... кому лучше? Точно не мне. Мудвину? Еще один мужчина в моем личном черном списке, еще одно посягательство на мою свободу.
– Я уверена, что абсолютно ничем не отличаюсь от других сотрудников нашей компании.
– Значит, вы считаете, что он все это делал, чтобы насильно принудить вас к действиям сексуального характера? – еще скучнее произнес он.
– Да, именно так, – кивнула я.
Он помолчал, что-то рисуя у себя на листке, потом снова вынырнул из своего сонного дрейфа и спросил меня:
– Кто-нибудь может это все подтвердить?
– Ну, как же может, если никто этого не видел! – Я начинала злиться.
– То есть это только ваши слова?
– Это не только мои слова. Это и моя щека, по которой этот подлец меня ударил, – почти крикнула я.
Следователь поморщился и спросил:
– Вы ходили к врачу?
– Зачем? – вылупилась на него я.
– Определить ущерб.
– Какой ущерб?
– Физический, – вздохнул он и снова что-то приписал в бумаге. След от пощечины, к сожалению или к счастью, со щеки уже исчез. Я начала жалеть, что Мудвин не поставил мне настоящего синяка. По крайней мере, тогда не было бы никаких вопросов. Хотя о чем я, все равно бы были. Омерзительный мужлан в прокуренном кабинете на пятом этаже этой следственной богадельни был совершенно уверен, что я сама во всем виновата и ничего такого, о чем я тут битый час рассказываю, не было. За те шестьдесят минут, что я сидела напротив него и отмахивалась от клубов вонючего сигаретного дыма (интересно, что он такое курит? Это надо запретить к продаже, как ядовитое вещество), я успела заметить, что у представителя органов правопорядка свое мнение и своя версия относительно происходящего.
– Я лично заявление у вас не принять не могу, но вы должны понимать, что шансов тут немного, – кисло процедил он.
– А что же нужно, чтобы шансы появились? Чтобы он меня на самом деле изнасиловал? Прийти избитой, в порванной одежде, тогда это будет серьезно?
– Вы, гражданка, успокойтесь. Не нервничайте, – фыркнул он и подсунул мне под нос исписанную убористым почерком бумагу. – Здесь вот подпишите.
– А что это?
– Ваше заявление. Хотите – прочтите, – пожал плечами он.
Я с интересом погрузилась в сухой текст. Из текста следовало, что такого-то числа июня месяца в восемнадцать часов тридцать минут по московскому времени гражданка Хрусталева обратилась в отделение милиции с заявлением о факте осуществления насильственных действий сексуального характера по отношению к ней со стороны ее начальника Рустама Вадимовича Мерзляева. Далее подробно перечислялось все, что он совершил по отношению ко мне, как-то: хватал за руки, угрожал увольнением, «нанес легкий удар в область щеки» и т.д., и т.п.
– И что дальше? – спросила я, подписав бумаги.
– Ну а чего вы от нас ждете? Что мы его посадим пожизненно? – вдруг как-то уж очень неприятно хохотнул следователь.
Меня передернуло и захотелось в ответ разбить о его голову какой-нибудь кувшин.
– Может быть, сразу же выкинуть мое заявление на помойку? – язвительно спросила я.
– Вы хотите забрать заявление? – Он даже обрадовался.
– Нет уж, не хочу. Раз уж я его подписала.
– Как хотите, – пожал он плечами и отвернулся, чтобы убрать бумагу в страхолюдный допотопный сейф с огромной замочной скважиной. – Только вы уж нашли бы другой какой способ разобраться с мужиком.
– Что? – ахнула я.
– Да то. Вы, гражданка, поймите, мы не в Нью-Йорке, у нас тут сказки про харрасмент не проходят. Что, бросил он тебя? Решила отомстить?
– Мы, кажется, на «ты» не переходили! – возмутилась я и почувствовала, как у меня начинает пульсировать висок. Голова разболелась так, что больно было даже смотреть на этого так называемого слугу закона.
– Как скажете. А только баба не захочет, кобель не вскочит, – хмыкнул он, заставив меня затрястись от ярости. – Я вас больше не задерживаю. До свидания!
Стоит ли говорить, что этого нового свидания с ним я совсем не жаждала. Проклиная все на свете, а прежде всего мужиков, я выскочила из отделения милиции. Да уж, в том, как я жила теперь, были свои минусы. Попробовал бы этот хмырь в погонах вести себя со мной таким вот образом, если бы знал, что я – это я. Да и не попала бы дочка самого Хрусталева в это заведение, потому что никому бы и в голову не пришло хватать ее за коленки. Да и не работала бы дочь Хрусталева, она только разъезжала бы по торговым центрам и массажным салонам на своей маленькой удобной «Тойоте». А не шлепала по улице в раздолбанных смешных кедах с нарисованными страусами по бокам.
Жалела ли я о так легко и бездумно брошенной сладкой жизни? Трудно сказать. Я не шла, а практически бежала по улице, плюясь и чертыхаясь, и в тот момент я бы не возражала бросить всю мощь и ярость моего отца и на этого следователя, и на Мудвина, и на весь мир. Я чувствовала себя в тот момент еще более беззащитной и ничтожной, чем когда отбивалась от цепких лапок Мудвина. На работе, в милиции, в метро, во многих местах – я чувствовала себя совершенно пустым местом, а иначе говоря – женщиной. Или, скорее, бабой, как именовал всех женщин мой отец.