У нас на глазах один из рабов споткнулся, спускаясь по сходням на пристань. Он тяжело упал и уронил ящик, который нес на голове. Ящик ударился о каменную плиту и разбился.
На пристань вывалились серебряные слитки; я почувствовал, как бешено заколотилось сердце, когда свет отразился от металлических поверхностей. Бруски были небольшие, прямоугольные, не больше человеческой кисти; в ящике их лежало не менее двадцати. Содержимого одного такого ящика хватило бы, чтобы оплатить постройку большой триремы, которая пронесла серебро по Среднему морю. Сбылись все мои надежды и ожидания. Передо мной было огромное сокровище, появление которого я предвидел.
Трое надсмотрщиков окружили упавшего раба и яростно орудовали бичами, поднимая их над головой и обрушивая на потную кожу. Раб кричал, корчился и пытался закрыть голову руками. Бич прошелся по лицу и вырвал из глазницы правый глаз. Глаз повис на зрительном нерве, на щеке, раб мотал головой. Наконец он сомлел и утратил способность защищаться. Один из мучителей наклонился, схватил его за ноги, подтащил к краю пристани и сбросил в реку. Тело с плеском ударилось о воду и сразу погрузилось, исчезло под мутной поверхностью.
На пристани остальные рабы под крики надсмотрщиков и щелканье бичей возобновили работу. Снова пришла в движение цепочка полуодетых людей, сгибающихся под тяжестью груза. Работу словно и не прерывали.
Я тронул Зараса за плечо, привлекая его внимание, и мы быстро отползли поглубже в заросли. А когда надежно скрылись, я повел его вокруг дальней стены крепости на берег другого протока. Потребовался час осторожных и тщательных маневров, чтобы найти наблюдательный пункт, откуда я мог осматривать всю крепость и ее окрестности. Теперь я получил возможность лично проверить доклады своих шпионов.
Хотя стены в крепости были мощные и, возможно, вообще непреодолимые, они окружали небольшую площадь. На узком кряже места хватило только для самой сокровищницы и размещения небольшого отряда, способного отбить нападение малочисленного врага, прошедшего по протоку со стороны моря.
Но критяне, очевидно, понимали – чтобы противостоять большим силам противника, которые могут высадиться на берег и предпринять нападение на крепость, нужно гораздо больше сил, самое малое нескольких тысяч человек. Эту задачу критяне решили, соорудив плавучий мост через протоки реки, так что до крепости, находящейся посередине реки, они могли быстро добраться с обоих берегов.
С того места, где я лежал, открывался хороший вид на мост через восточный проток и на сушу за ним. Здесь критяне построили укрепленный лагерь, с бараками для большей части войска. Лагерь был обнесен оградой из заостренных кольев высотой в два человеческих роста. Я подсчитал, что в таком лагере может находиться от двух до трех тысяч воинов.
В каждом углу квадратной площадки лагеря высились сторожевые башни; я увидел, что крыши зданий за оградой покрыты толстым слоем грязи с речного берега; грязь засохла. Это была защита от огненных стрел, которые противник может пускать из-за ограды.
От ворот в выходящей на реку стене к началу плавучего моста критяне проложили дорогу, вымощенную черным кирпичом из высушенного речного ила. Там выходящие из лагеря воины были защищены от вражеских стрел.
Несколько баркасов, сцепленных друг с другом, служили понтонами для моста через реку. Поверх баркасов была проложена дорога из бревен. Мост позволял быстро перебрасывать воинов из лагеря туда, где они нужны.
– Они тщательно все спланировали, – высказал свое мнение Зарас, разглядывая крепость.
– Да, критяне больше всего славятся своей… тщательностью и предусмотрительностью, – согласился я, продолжая осматривать местность в поисках малейших изъянов. Но, сколько ни искал, нашел только одно слабое место. Плавучий мост. Но я уверился, что этого достаточно.
Я снова перенес внимание на пристань, где стояли три большие триремы. Изучил способ разгрузки корабля, не слишком удачный. Если бы мне предстояла такая работа, я бы установил над открытыми люками треножники и тали и поднимал бы ящики на палубу на соломенных тюфяках. Тут ждали бы телеги, которые перевезли бы ящики за ворота в крепость.
Рабы критян выносили каждый ящик отдельно, поднимаясь по лестнице со дна трюма на палубу. При такой системе нужно несколько дней на разгрузку каждого корабля.
Я встревожился. Пока я своими глазами не увидел то, что увидел, я не представлял себе грандиозности задачи. Одно дело рассуждать о сотнях лаков серебра в слитках, и совсем другое – справиться с физической тяжестью и объемом такого сокровища, чтобы захватить его и увезти на сотни лиг через море, горы и пустыни, уходя от рвущегося отомстить войска.
Я начал думать, что взвалил на плечи непосильную задачу. Отчаяние подсказывало мне единственное решение: если все-таки удастся захватить такой огромный груз, нужно будет вывезти его на глубокое место в Среднем море и выбросить в воду, чтобы до него не могли добраться ни царь Беон, ни Верховный Минос.
А я с уцелевшими людьми постараюсь уйти от гнева критян в безопасность Фив. Возможно, тогда удастся убедить Верховного Миноса, что преступник – царь Беон, но я в этом сомневался.
Решение пришло не сразу, я целый час пытался одолеть эту задачу, пока мы с Зарасом лежали в зарослях папируса. И вдруг меня осенило. Это был такой остроумный выход, что его красота меня ошеломила.
Сначала я решил, что все объясню Зарасу, но потом не стал затруднять его чем-то настолько простым и в то же время дьявольски сложным.
Я посмотрел на солнце. Некоторое время тому назад оно достигло зенита и уже было на полпути с неба. Я снова взглянул на три корабля с сокровищами и, кажется, улыбнулся. Я чувствовал, что Зарас внимательно наблюдает за мной. Он понял, что я что-то придумал, и с нетерпением ждал моих приказов, которые я еще не был готов ему отдать.
– Довольно! – сказал я ему. – Надо уходить.
– Куда, Таита?
– К нашим лодкам. До наступления ночи предстоит много сделать.
Солнце уже садилось, когда мы с Зарасом смогли вплавь и вброд вернуться туда, где оставили в лагуне свои маленькие лодки. Люди обрадовались, увидев нас снова. Думаю, они старались убедить себя, что нас не обнаружили и не убили враги и они не остались без старших и со скудными средствами. Они боролись за право получить мой приказ.
Первой из многих предстоящих мне трудных задач было переправить всех до единого моих тяжело вооруженных воинов, из которых почти никто не умел плавать, через глубокие речные потоки и добраться до крепости.
Для этого я выбрал самое маленькое и легкое из наших судов. Потом приказал снять с оставшихся двух кораблей все канаты и полезные вещи. Я подумывал, не сжечь ли корабли, но критяне обязательно увидели бы дым и послали воинов проверить. Поэтому я приказал прорубить днища и затопить суда в самой глубокой части лагуны.
Потом мы перегнали единственный выбранный мной корабль через лагуну и вытащили на восточный берег, ближайший к крепости. Тут мне потребовались все люди, чтобы отволочь корабль по сухой земле в речной проток. Я приказал использовать все веревки, какие мы взяли с двух затопленных кораблей, и привязать к носу оставшегося.
Сто человек взялись за веревки, киль заменил полоз, и корабль заскользил по стеблям папируса, раздавленным его тяжестью. Тем не менее, пока мы добрались до берега главного протока, нам пришлось преодолеть почти пол-лиги. Время уже подходило к полуночи, и горбатая луна высоко поднялась в небо.
На берегу я позволил людям немного отдохнуть, надеть доспехи и съесть холодный ужин. Затем, приглушив весла и забирая с собой по пятьдесят человек за раз, мы начали переправу. Когда все очутились на другой стороне, я разделил наше небольшое войско на два отряда.
Больший отряд, из ста пятидесяти человек во главе с Зарасом, я отправил через густой тростник, чтобы они как можно ближе подобрались к главным воротам крепости, оставаясь незамеченными. Здесь они должны были укрыться и ждать моего сигнала.
Прежде чем расстаться, я объяснил Зарасу свой замысел. С экипажем из пятидесяти человек я переправлюсь через проток. Моя задача – уничтожить плавучий мост, соединяющий главный вражеский лагерь с островом, где устроена сокровищница. Перед расставанием я коротко обнял Зараса и повторил приказ, чтобы избежать недопонимания.
Потом я отослал его, поднялся на борт ожидающей галеры и приказал грести. Течение было быстрое и сильное, но люди с готовностью навалились на весла, и, держа к противоположному берегу подальше от крепости, мы быстро шли вверх по течению. Вскоре показалась белая сторожевая башня крепости, освещенная луной. Это зрелище подбодрило моих гребцов, и они удвоили старания.
Мы прошли последний поворот, и перед нами лежала крепость. Триремы стояли там же, где я видел их в последний раз – у каменного причала гавани. Луна светила достаточно ярко, и я увидел, что две из них сидят в воде по-прежнему низко: груз слитков еще оставался на них. Третья трирема чуть поднялась в воде, освобожденная от большей части груза. Тем не менее я оценил оставшиеся ящики с серебром как половину первоначального их количества.
Критских часовых нигде не было видно. На борту больших кораблей ни огонька. Но в конце пристани горел костер, и по обе стороны от ведущих в крепость ворот пылали в креплениях факелы.
Я снял бронзовый шлем и положил на колени. Потом куском ярко-желтой ткани, которой обвязал горло, прикрыл нижнюю часть лица. Эта редкостная ткань называется «шелк». Она крайне редка и стоит в серебре в сотни раз больше своего веса. Ее привозят из далекой восточной земли, где ее ткут не люди, а черви. Она обладает волшебной силой. Может отвести злые чары и такие болезни, как чума и желтуха. Однако я ее использовал, просто чтобы скрыть лицо.
Черты моего лица настолько приметны, что для меня всегда велика опасность быть узнанным другом или врагом. Красота имеет свою цену. В цивилизованном мире, под которым я понимаю Египет, больше всего известно после лица фараона, вероятно, мое лицо. Снова надев шлем, я превратился в безликого человека в массе безликих людей.
Когда мы на веслах приблизились к пристани, света факелов хватило, чтобы разглядеть закутанные в попоны фигуры стражей, лежащих у костра.
Мне было ясно, что критские сотники не пожелали ночевать в тесной крепости с воинами. С наступлением темноты они с большинством своих людей переправились по мосту в удобные казармы на противоположном берегу протока. Это вполне отвечало моим целям.
Все еще держась так далеко от пристани, как позволял проток, мы неслышно прошли мимо причаленных галер и стен крепости. Я увидел впереди ряд баркасов, образующих плавучий мост через проток.
Мы продолжали грести вверх по протоку, пока я не решил, что мы по меньшей мере на четыреста локтей выше моста по течению. Тогда я повернул нашу галеру и направил ее нос прямо в центр длинного узкого плавучего моста. Тихо приказал гребцам «суши весла» и позволил течению нести нас к центру моста.
В последний миг я поднял шлем; мы повернули боком к мосту и остановились, прижавшись к нему правым бортом.
Мои люди были к этому готовы. По три человека спрыгнули с носа и кормы и прижали лодку к мосту. Остальные, вооруженные топорами и мечами, выбрались через борт на мост. Не дожидаясь приказов, они начали рубить веревки, связывавшие баркасы.
Удары несомненно донеслись до лагеря на дальнем берегу, потому что почти сразу барабаны критян забили тревогу. В лагере начался ад: десятники выкрикивали приказы, звенело, ударяясь о щиты, оружие; весь этот шум и барабанный бой доносились до нас. Потом зажгли факелы, и их огонь отразился в полированном металле щитов и нагрудников.
По дороге, ведущей от ограды лагеря к началу моста, двинулась длинная колонна пехоты. По четыре в ряд критяне бежали по узкому мосту, который начал раскачиваться под ударами окованных сандалий.
Передний их ряд быстро приближался к тем, кто разрушал мост; мои люди были хорошо видны при свете факелов. А канаты, крепившие баркасы, не поддавались ударам топоров. Когда их разделяло всего пятьдесят шагов, я услышал, как один из офицеров, возглавлявших нападение, выкрикнул приказ. Языка я не знал, но смысл приказа был ясен.
Не переставая бежать по дороге, передовые критяне-пехотинцы подались корпусом назад и послали вперед целую тучу копий. Тяжелые метательные снаряды падали вокруг моих людей, а те продолжали рубить тросы, связывавшие понтоны. Я видел, как одного из них копье ударило в спину и пробило насквозь, так что наконечник на добрых два локтя высунулся из груди. Воин упал с лодки, и черная вода увлекла его. Никто из его товарищей даже не оглянулся. Они угрюмо рубили топорами конопляные веревки, связывавшие баркасы.
Я услышал резкий щелчок лопнувшей веревки, потом скрип трущихся друг о друга бортов: это рвалось все больше веревок.
И вот мост был разрублен. Но две разделенные половины еще держались вместе: между ним стояла наша галера. Я услышал собственный дикий крик: я приказывал вернуться на борт. Конечно, меня беспокоила не собственная безопасность. Мне хотелось спасти своих парней.
Поток одетых в броню критян беспрепятственно приближался. Воины двигались на нас единым строем, они воинственно кричали и бросали копья. Мои люди прыгали на нашу маленькую галеру и пригибались, когда копья ударяли в бревна борта.
Я кричал, приказывая разрубить канаты, удерживавшие наш корабль у середины моста. Но в громе битвы мои приказы не были слышны. Меня не слышали. Я взял топор у одного из своих людей, лежавшего в воде на палубе, и кинулся на нос.
По мосту ко мне бежал критянин. Мы оказались у носа одновременно. Он бросил копье и пытался выхватить меч, который как будто застрял в ножнах. Но когда мы встретились, меч высвободился.
Я видел, что противник улыбается под шлемом. Он считал, что я в его руках и он убьет меня. Он занес меч, готовясь ударить меня в грудь, но я приметил движение его глаз, указывавшее на его намерения, и потому смог предвидеть удар. Я изогнулся, и острие меча прошло у меня под мышкой. А я ухватил противника за локоть.
Теперь он отпрянул, стараясь вырваться, но настил под ним дрогнул, и он потерял равновесие. В этот критический момент я выпустил его руку. Он не был готов к этому и откинулся назад, протянув ко мне обе руки, словно пытался удержаться на ногах.
Я взмахнул топором, целясь в единственную часть его тела, не прикрытую металлом, – в правое запястье. Я тоже с трудом удерживал равновесие на качающемся судне, поэтому удар оставлял желать лучшего. Отсечь кисть, как я хотел, не удалось. Но я прорубил запястье до кости. И услышал, как щелкнули разрубленные сухожилия. Пальцы критянина невольно разжались, меч выпал и с грохотом ударился о доски моста. Воин шарахнулся и столкнулся со стоявшим за ним товарищем. Цепляясь друг за друга, они перевалились через край моста и с плеском упали в воду. Тяжесть доспехов сразу утянула их под поверхность.
Топор по-прежнему был у меня в руках, а передо мной оказались две веревки, крепившие наш корабль к плавучему мосту и натянутые так сильно, что с них стекала выжатая вода. Я занес топор над головой и опустил его на более толстую веревку, вложив в удар всю свою силу и весь вес. Веревка лопнула, щелкнув, как натянутая тетива. Вся тяжесть судна легла на вторую веревку, и галера накренилась. Я снова взмахнул топором и разрубил и этот канат; его концы отлетели, извиваясь и расплетаясь в воздухе. Тяжесть с носа нашей галеры была снята, он резко поднялся, и мы развернулись поперек течения.
Для моста последствия оказались гораздо более драматичными. Обе его части были по-прежнему надежно привязаны к береговым креплениям. Но в середине они разъединились, и течение начало быстро их разносить. Я видел, как критяне срывались в воду с качающегося и дико подпрыгивающего у них под ногами моста.
Эта меняющаяся тяжесть еще пуще раскачивала плывущие баркасы. Люди в тяжелых доспехах теряли равновесие, безумная зыбь сталкивала их друг с другом и швыряла в воду.
Я с ужасом увидел, как один из баркасов перевернулся и сбросил в воду десятки людей. Через несколько минут почти все критяне барахтались в темной воде; люди тонули, как крысы в колодце.
Происходящее было тем более трагичным, что это не были наши враги; весь этот разор я подготовил сознательно, чтобы они стали нашими союзниками. Утешало меня лишь одно – я делал это ради Египта и фараона. Последствия моих действий приводили меня в ужас.
Огромным усилием воли я прогнал чувство вины и угрызения совести. Я знал, что сделанного не воротишь, и пытался забыть о тонущих и думать о своих людях, о наших потерях. Я заставил себя отвернуться и пройти туда, где перерубил веревку, привязывавшую нашу галеру. Я кричал на наших воинов, срывая на них свой гнев. Приказывал им браться за весла, толкал их на гребные скамьи и бил тех, кто недоуменно оглядывался.
И вот в моих руках снова рулевое весло, и люди начинают грести слаженно. Я развернул руль и повел галеру назад к каменной пристани под главными воротами крепости, где стояли корабли с сокровищами.
Едва нос нашего корабля коснулся камней пристани, я спрыгнул; меня встретил Зарас с мечом в руке, он тяжело дышал, но на губах его блуждала безумная улыбка.
– Мы захватили все три корабля с сокровищами, и даже крепость наша! – сказал он, показывая окровавленным клинком на широко распахнутые ворота крепости. – Шум, который вы подняли на плавучем мосту, отлично отвлек критян. Мы сняли стражу ворот – воины следили за вашим представлением, даже не подозревая о нашем существовании. Не думаю, чтобы кто-нибудь из них сбежал, но и так далеко они бы не ушли. – Он замолчал, чтобы отдышаться, потом спросил: – Что с мостом, Таита?
Я с удовольствием отметил, что даже в пылу битвы он не забывает говорить по-гиксосски.
– Мост разведен, половина врагов упала в воду и утонула, – коротко ответил я и повернулся к Акеми, который подбежал, увидев, что я сошел на берег. – Принимай командование этой галерой и оставь у себя дюжину людей, чтобы грести. – Я показал на множество небольших лодок без экипажей, стоящих в водоеме, образованном разлившейся рекой. – Бери с собой факелы и горшки с углями и сожги эти лодки, чтобы критяне не могли на них перевозить своих воинов и напасть на нас сегодня вечером.