— Постараемся разобраться, — остановил его Вержбицкий, — только давайте по порядку. Кто работал на телеграфном аппарате вечером 25 апреля?
— Одна из лучших наших телеграфисток. — Он назвал фамилию. — Девушка добросовестная, честная…
— А мы ее ни в чем и не подозреваем, — успокоил начальника майор. — Судя по всему, она действовала по инструкции.
— Вот именно, — подхватил собеседник. — Получила телеграмму, код в порядке, передала оператору. Кто мог знать, что это фальшивка? Позвать ее? Как раз сейчас ее смена.
Девушка почти дословно повторила показания начальника и только добавила, что переводов из Одессы, да еще на такую сравнительно крупную сумму, ей принимать раньше не приходилось. Однако код был правильный, никаких нарушений в передаче она не заметила. Работала, видимо, опытная телеграфистка.
Оператор, выдавшая злополучный перевод, молча разглядывала незнакомых мужчин. Не нужно было быть следователем, чтобы по ее расстроенному лицу определить: волнуется. «И не зря, — отметил про себя Вержбицкий. — Не исключено, что ей придется возмещать убытки. Деньги-то выдала по поддельному паспорту. Смотреть нужно было, голубушка». Однако вслух об этом он говорить не стал и спросил:
— Не припоминаете, кто получил этот перевод? Опишите внешность, возраст. Может быть, что-то бросилось в глаза… ну, допустим, цвет волос или глаз, одежда? Нас все интересует.
Связистка задумалась.
— Да кто разберет, много клиентов к нам ходит, мы же в самом центре. Помню только, молодая была и из себя симпатичная, глаза такие большие, а ресницы накрашенные. И еще по-русски чисто говорила, я подумала: приезжая, с Севера, наверно.
— А паспорт у этой симпатичной вы хорошо проверили?
— А как его проверишь? Я же не милиция. — Женщина перешла в наступление. — Фотокарточка на месте, прописка в порядке. Я и выдала деньги… А что теперь будет? — задала она мучивший ее вопрос.
— Это не мы решаем, — ответил Вержбицкий. — Во всяком случае, впредь вы будьте внимательнее, когда деньги выдаете.
Оперативники допросили и других сотрудников, однако ничего существенно нового не узнали.
— Попытаем счастья в Страшенах и Флорештах, — сказал своему коллеге майор, — авось там получше запомнили эту симпатичную, будь она неладна.
Страшенские и флорештские связисты словно сговорились и повторяли одно и то же: код правильный, качество передачи высокое, особых примет у получательницы никто не заметил, но все сходились на том, что она была хороша собой и очень вежлива.
Вечерним рейсом автобуса они возвращались из Флорешт. Вержбицкий взглянул на расстроенное лицо лейтенанта. Тот молчал, думая о чем-то своем. Автобус уже подъезжал к Кишиневу, когда Горовой сказал:
— Владимир Николаевич, так ведь можно искать эту молодую симпатичную до второго пришествия, а ее и след простыл. Умотала уже давно, ищи ветра в поле. Может, объявим всесоюзный розыск?
— Спокойнее, Леонид Кириллович, спокойнее, — отвечал Вержбицкий, впервые величая молодого человека по имени-отчеству. — Мы же только начали… А всесоюзный розыск объявить успеем. Это ведь немалых затрат стоит, подороже, чем фиктивные переводы. Да и кого, собственно, искать? Шуфлынину? А может, такой вообще нет, а если и есть, то к преступлению она никакого отношения не имеет.
— Кто его знает, Владимир Николаевич, а если имеет? — не сдавался лейтенант. — Возможно, она помнит, при каких обстоятельствах пропал у нее паспорт или еще что…
— Не торопитесь, лейтенант, мы еще не получили ответы на наши запросы. Подождем, что сообщат органы.
Он говорил спокойно и рассудительно. Первая неудача не обескуражила опытного следователя.
5
На следующий день утром едва майор вошел в кабинет замначальника отдела, чтобы доложить о командировке, тот открыл папку и вытащил пачку сероватых бумажек. Вержбицкий узнал в них бланки извещений о переводах. Сердце екнуло.
— Полюбуйтесь, товарищ майор, — подполковник протянул ему пачку. — Это тоже липа. Пока вы ездили, еще из девяти районов поступили сообщения о фиктивных переводах. Правда, в двух — Котовске и Бендерах — они не истребованы, и теперь уже не истребуют. Не успели, судя по всему. Но и так достаточно нахапали. Триста умножить на десять — сколько будет? — Зам был явно не в духе и говорил так, словно он, Вержбицкий, был виноват в отправке этих самых переводов. — Замминистра несколько раз интересовался, — уже спокойнее продолжал он. — А что ему доложить? Пока нечего. Вот что, Владимир Николаевич, поезжайте-ка в эти районы, новые, пощупайте как следует, авось, что-то и засветится.
— Так были уже, — отвечал Вержбицкий, — ничего не засветилось.
— Вы были в трех отделениях связи, а тут еще девять прибавилось. Есть разница?
— Разница есть, только не качественная, а количественная. Боюсь, ничего нового мы не узнаем. По крайней мере, сейчас. Нет зацепки.
Подполковник развел руками:
— Что вы предлагаете? Не вижу конструктивного предложения.
Однако конструктивное предложение у следователя как раз было. Только он о своей задумке пока помалкивал. Была у него такая привычка: не выкладывать все начальству. Вдруг не получится — скажут, не послушался, вот и пеняй на себя.
— Есть одна версия… — неопределенно отвечал Вержбицкий. — Только сначала в Кишиневе отработать надо, а там видно будет.
Зам нахмурился.
— Отрабатывайте. Под вашу ответственность. Не выйдет — пеняйте на себя, товарищ майор.
Вержбицкий сидел за своим столом, задумчиво перебирая серенькие бланки. Все тот же аккуратный, даже слишком, почерк, четкие округлые буквы. «Надо же, — усмехнулся он, — чтобы именно двенадцать этих проклятых переводов пришло, а еще говорят, что двенадцать — счастливое число. И почему все-таки в Кишинев, где десятки отделений связи, не поступило ни одного?»
Он снова и снова вглядывался в невзрачные бумажки, словно пытаясь постичь окружающую их тайну. За этим занятием и застал его Горовой.
— Что, лейтенант, невеселый?
— Полковник жмет, не очень, правда, но все же…
— И на меня начальство нажимает. И правильно, между прочим, делает. Время идет, а мы на месте топчемся… Как вы думаете, почему в Кишинев не поступило ни одной телеграммы? А ведь в столице несколько десятков отделений связи. И «урожай» собирать куда проще: не надо по районам мотаться, обошел двенадцать отделений — и 3600 рэ в кармане.
— Видимо, опасался собирать в Кишиневе «урожай» преступник. Простая логика подсказывает — возможно, здесь его знают.
— Верная мысль. Давайте рассуждать дальше. — Он встал, подошел к висящей на стене карте Молдавии. — Тирасполь, Бендеры, Дубоссары, Оргеев, Страшены, Бельцы, Котовск, Калараш… Почти все населенные пункты, куда посланы телеграммы, расположены близко от Кишинева…
— И добраться до них просто, — подхватил Горовой, — дороги хорошие.
— Вот именно, замечательные дороги… И это тоже говорит за то, что преступник действовал из отделения связи, расположенного в столице.
— А вот в этом я не совсем согласен, Владимир Николаевич. Как мы знаем, теоретически телеграммы могли быть посланы из любого конца страны. Не буду брать самые отдаленные, Владивосток или Иркутск. Их могли отправить из Одессы, не из десятого отделения, разумеется, или из Москвы, Киева, Херсона, Жмеринки, наконец… то есть из сравнительно близко расположенных городов. Сел на самолет — и через час-другой в Кишиневе.
— Все может быть, товарищ лейтенант, но в этом случае преступнику, человеку в Кишиневе чужому, нечего было опасаться, что его могут здесь узнать. И ему не было никакого резона мотаться по районам. Логичнее предположить, что он послал бы свою фальшивку прямо в кишиневские отделения связи. Нет, как хотите, но следы надо искать здесь.
— Будем проверять все отделения подряд? Не затянется ли расследование, Владимир Николаевич?
— Нет, подряд не имеет смысла. Лучше по-другому. Надо сужать круг подозреваемых, максимально сужать, иначе будем искать, как вы выразились, до второго пришествия. Кстати, товарищ лейтенант, что означает это самое второе пришествие? Библейское выражение как будто?.. Ну ладно, пошли к связистам, вернее кадровикам.
6
В отделе кадров Кишиневского почтамта они попросили принести личные дела телеграфисток, почтальонов, операторов и других работников отделений связи, имеющих прямое или косвенное отношение к денежным переводам. Вскоре на письменном столе выросла гора тоненьких папок. Горовой с сомнением взглянул на нее, но ничего не сказал и только вздохнул. Вержбицкий правильно истолковал этот вздох:
— Ничего не поделаешь, лейтенант, надо. Понимаю, что хочется чего-то захватывающего, романтичного… Но и это — наша работа. Нудная, кропотливая, скучная, но наша.
— Ничего не поделаешь, лейтенант, надо. Понимаю, что хочется чего-то захватывающего, романтичного… Но и это — наша работа. Нудная, кропотливая, скучная, но наша.
Час за часом они неторопливо листали папки. Разные чернила, разные почерки, непохожие судьбы. Криминалисты знают, что полностью, до неузнаваемости, изменить почерк невозможно. Все равно что-то останется. Даже если текст написан левой рукой. Работали молча, сосредоточенно, лишь изредка обмениваясь репликами. Горка папок таяла медленно, но все-таки таяла.
— Есть, товарищ майор! — нарушил тишину радостный возглас Горового. — Посмотрите. — Он протянул папку.
Вержбицкий вгляделся. Действительно, нажим, наклон, буквы «Т» и «Ш» совпадали с почерком, которым были заполнены извещения. Совпадали и некоторые другие элементы. Он отложил папку в сторону:
— Похоже, лейтенант, но этого мало. Будем еще работать.
К концу второго дня из сотен личных дел они отобрали три. Пожилая женщина-кадровик, казалось, знала все, что касается ее подопечных. В этом оперативники убедились, попросив ее рассказать о тех, чьи личные дела они отложили. Одно из них — женщины, которой тридцать с лишним, телеграфистки высокой квалификации. Недавно она взяла расчет и уехала куда-то на Север по семейным обстоятельствам. С мужем разошлась.
— Когда точно она уволилась, не припоминаете? — спросил майор.
— В конце мая. Приходила еще прощаться, плакала.
Второе дело — тоже телеграфистки, совсем молоденькой. Особым усердием не отличалась, да и трудовой дисциплиной тоже. Задерживала отправку телеграмм, допускала и другие нарушения. «Несерьезная девушка, — с осуждением отозвалась о ней кадровик. — Одни кавалеры на уме».
В третьем деле анкета была заполнена телеграфисткой отделения связи на железнодорожном вокзале. Кадровик пояснила:
— Данные устарели. Она уже работает в 38-м отделении, на Ботанике, и не телеграфисткой, а почтальоном. Понизили ее в работе. Временно, конечно. Телеграфисток у нас не хватает, а она специалист высокой квалификации.
— Почему же вы так нерационально их используете? Телеграфистка — и вдруг почтальон?
— Пришлось пойти на это: нарушения допускала грубые. На вокзале ведь как — народ торопится, проезжий в основном народ. Дают телеграмму, о квитанции забывают. Она и пользовалась. Телеграммы отправляла, а деньги присваивала. Мы ее наказали. Пусть разносчицей побегает, а дальше видно будет.
Вержбицкий еще раз перечитал листок по учету кадров. Год рождения — 1946-й. Уроженка села Богородское Зуевского района Кировской области… «Землячка вроде», — он вспомнил места, где начинал работу. Образование — среднее, окончила училище связи, работала радисткой в управлении тралового флота на Камчатке. Замужем, муж — студент, ребенок четырех лет. Под судом, следствием не была. К листку была приклеена маленькая фотография. Несмотря на небольшие размеры снимка и неважное его качество, можно было заключить, что молодая женщина привлекательна: мягкий, даже нежный, овал лица, красивый разрез глаз, чуть вздернутый нос… «Работницы отделения связи в один голос утверждали, что получательница переводов была весьма симпатичной. А уж если женщины так отзываются о другой женщине, можно не сомневаться в их правоте. Неужели это и есть мифическая Шуфлынина?» И хотя перед ним лежали три личных дела, Вержбицкий особенно заинтересовался именно этим. Почему? Интуиция? Да, чутье следователя наводило его на размышления. Что бы там ни говорили, а есть она, эта самая интуиция.
Предупредив работников отдела кадров, чтобы они никому не говорили об их беседе, оперативники распрощались и на следующий день выехали в районы.
7
Первый сюрприз ожидал их в Калараше. Работницы отделения связи с интересом рассматривали фотографии, увеличенные в оперативно-техническом отделе МВД. Наконец Лидия Синицына нерешительно произнесла:
— Вроде вот этой перевод выдала, — указала она на снимок «Шуфлыниной».
— А что вы можете еще о ней сказать? — уловив эту нерешительность, продолжал расспрашивать Вержбицкий. — Что вам запомнилось?
— Запомнилось, что из себя хорошенькая такая и одета красиво. А из разговора… — Женщина всплеснула руками: — Так она же ничего не говорила! Я еще подумала: такая молодая, красивая и — немая. Жалко стало.
— Интересно… Немая, значит… А вы в этом уверены? — засомневался следователь. В самом деле, обычно люди не вступают в особые разговоры со служащими отделений связи. Достаточно протянуть паспорт, извещение, расписаться — и получай деньги. Эти несложные операции можно произвести вообще без слов.
Синицына смущенно пояснила:
— Понимаете, не хотела я ей перевод выдавать. Паспорт у нее был очень уж потрепанный, грязный. А она руки ко рту подносит и вроде мычит. Жалобно так смотрит. Пожалела ее. А вон она как, жалость-то, обернулась.
— Жалеть тоже надо с разбором, как видите, — жестко сказал Вержбицкий. — В следующий раз будете построже.
Одно за другим объезжали оперативники районные отделения связи, настойчиво идя к цели поиска. Подобно золотоискателям, они «перемывали» многие десятки показаний, по крупицам отбирая зерна истины. Показания были зыбкими, противоречивыми. Разве легко запомнить внешность женщины, которой два месяца назад выдали перевод? Однако многое говорило за то, что это была «Шуфлынина». Особый интерес представляли показания нескольких работниц Дубоссарского отделения связи. Едва взглянув на фотографии, они указали на «Шуфлынину».
— А почему вы уверены? — осторожно спросил следователь.
Одна ответила за всех:
— Мы уже закрыли отделение, работу закончили, а тут эта женщина в дверь стучит. Просила деньги выдать, плакала, говорила — мать в Магадане померла, ехать надо. Выдали перевод. Ее еще такси ожидало. На нем и уехала.
— А какой номер был у такси — кишиневский или дубоссарский? — почти одновременно спросили Вержбицкий и Горовой.
— Кто его знает, такси — и все, я не присматривалась.
Когда они вышли на улицу, Горовой сказал:
— Ну и артистка эта Шуфлынина, талант зря пропадает. Это же уметь надо — такие сцены разыгрывать.
— Привыкайте, лейтенант, и похлеще артисты попадаются. Ради денег они кем угодно представятся. Думаю, что скоро мы с этой «артисткой» познакомимся поближе. Пора вроде.
— Если я вас правильно понял, товарищ майор, приедем в Кишинев и будем брать?
— Не сразу. Вдруг какая-то ошибка, невиновного человека арестуем. Очень нехорошо получится. Надо действовать наверняка. Вы, лейтенант, сходите в 38-е отделение, копните там, только поделикатнее. А дальше видно будет.
8
В министерстве их ожидала папка с ответами коллег на запросы. Из Одессы сообщали, что ни 25, ни 26 апреля телеграфные переводы из 10-го отделения связи на имя Шуфлыниной не отправлялись и что телеграфистка по фамилии Грищук, которая якобы передала телеграмму, здесь не числится. Ответ из Управления внутренних дел Магаданской области гласил: паспорта указанной серии в области не выдавались и Шуфлынина в Магадане не проживает. Бумага из Москвы поставила все точки над i: паспортов такой серии вообще не существует. Никаких следов Шуфлыниной не обнаружили и в районах Молдавии.
Эти сообщения еще раз подтвердили, что преступница действовала обдуманно, переправив серию паспорта и фамилию его законной владелицы.
Вержбицкий переступил порог кабинета заместителя начальника следственного отдела и услышал нетерпеливый вопрос:
— Нашли?
Не дожидаясь ответа, зам сообщил:
— Замминистра несколько раз спрашивал. Что-то долгонько вы ездили, майор.
«Начальству не угодишь», — подумал Вержбицкий и вслух сказал:
— Сложное дело, товарищ подполковник, потому и долго разматывали.
— Разматывали? Стало быть, уже размотали? — Подполковник недоверчиво взглянул на Вержбицкого. — Неужели? — Он потянулся к трубке внутреннего телефона, чтобы доложить вышестоящему начальству, но Вержбицкий остановил его:
— Подождите, товарищ подполковник, надо еще кое-что уточнить.
Он вкратце рассказал о поиске. Зам слушал внимательно, настроение у него поднялось. Когда майор кончил, сказал:
— Молодцы. Будем ходатайствовать о поощрении. — И уже озабоченно добавил: — Как бы не ушла от нас эта артистка. Надо бы за ней присмотреть. Я дам команду.
Лейтенант Горовой справился со своей деликатной задачей быстро. На другой день он рассказывал Вержбицкому:
— Отзываются о нашей знакомой в отделении без особого восторга. Замкнута, высокомерна, ни с кем особенно не дружит, только разве с телеграфисткой Людой. И вот что особенно любопытно, — со значением продолжал он, — в последнее время стала часто появляться в новых нарядах, кольцах. Женщины ведь все замечают. Говорит: муж подарил. А откуда у студента деньги? И что еще подозрительно: подала заявление об уходе, вроде хочет подыскать работу поближе к дому. Я думаю, просто следы заметает…