Я побежден на всех фронтах.
– Но… это и не страшно… да?
Я боролся достаточно. Я не считал, сколько прошло дней, но знаю, что это громадное число. Наверняка я провел здесь не меньше времени, чем в «Комнате отмены». Если я продолжу это бессмысленное барахтанье, я лишь окончательно сойду с ума.
…Нет, я уже сошел с ума, и давно.
Лишь одним способом я могу избавиться от этого безумия: отбросить воспоминания о своей борьбе.
Я это осознаю, но мои ноги не пускают меня с крыши и пытаются спрыгнуть, дай им только шанс. Это стало для меня уже рутиной.
Не дурите! Не делайте этого! Я бью себя по бедрам, чтобы остановить их. Я уже на пределе! Поймите наконец! Сдайтесь! Лишь когда от боли мои ноги теряют способность двигаться, я останавливаю свой обычный путь навстречу смерти.
– Хааа… хааа…
Я заставляю свое тело покинуть крышу, волоча ноги-предательницы. Я ковыляю вниз по лестнице, тяжело дыша и останавливаясь на каждой ступеньке.
– …Давай вернемся.
Давай думать о счастливых вещах.
– …Давай вернемся.
Давай думать об улыбке Моги-сан.
– …Давай вернемся… к радости школьного фестиваля.
Я возвращаюсь в мир счастья, пусть он и фальшивый.
Открыв дверь школы, я выхожу во двор. Я вижу костер. Я слышу «Оклахома миксер».
…Как же давно я был здесь в последний раз.
Но если уж я вернулся в этот мир, то должен идти к Моги-сан. Я должен сказать слова, которые до этого дня мне приходилось проглатывать.
Это будет мое прощание с ней, чье имя я забыл.
Как только я принимаю окончательное решение, в ногах появляется легкость, будто с них спало проклятие. Сердце медленно оттаивает после долгой пустоты.
Оно заполняется улыбкой девушки, которую я люблю.
– Кадзу-кун?.. – и девушка, заметив меня возле огня, катит ко мне свою инвалидную коляску. – Что тебя так сильно задержало сегодня? Ты такой бледный, ты хорошо себя чувствуешь? …Если хорошо, давай вместе смотреть на костер? – спрашивает она с мягкой, но немного натянутой улыбкой.
Конечно, она расстроена. Она ведь так хотела провести этот день со мной, а я нарушил обещание.
– …Прости меня.
– А?.. Не, все в порядке. Я знаю, Кадзу-кун, у тебя были причины…
– Прости меня!
Слезы текут у меня из глаз и не желают прекращаться.
– Эээ… не нужно так сильно извиняться за то, что было сегодня…
Не только сегодня. Я отмахивался от тебя и от этого мира очень, очень долгое время. Я посвятил это время не тебе, а ей, чье имя забыл.
Я так долго предавал Моги-сан этого мира.
Но я решил, что теперь буду жить здесь. Все, что тут происходит, – не что-то эфемерное, а серия важных шагов. Я не могу больше преуменьшать то, что происходит в этом мире.
Я не могу больше совершать самоубийства.
«Я люблю тебя, Кадзу-кун».
Я не могу больше отворачиваться от признания Моги-сан.
Это признание медленно, но верно действовало на меня. Оно изменило мое сердце, прежде занятое ей, чье имя я забыл.
Моя любовь к Моги-сан росла день ото дня.
Точно так же, как и в том, прошлом мире бесконечных повторов.
Повторы этого мира замазали ее.
Я утираю слезы и хватаю Моги-сан за хрупкие плечи.
– К-Кадзу-кун?..
Сегодня я наконец-то ей отвечу.
– Касуми Моги-сан, я люблю тебя.
Слезы вновь потекли у меня из глаз.
– Пожалуйста, будь со мной всегда.
Я больше не буду просить ее подождать до завтра.
Моги-сан в панике от моего внезапного признания.
Я знаю. В этот раз Моги-сан не призналась мне первой; мое признание стало для нее полной неожиданностью.
Несмотря на это, она улыбается.
– Спасибо.
Ее улыбка светлая, как подсолнух. Я так люблю эту улыбку.
– Я тоже хочу быть с Кадзу-куном всегда.
Мы беремся за руки и начинаем танцевать простенький «Майм майм»[2]. Как следует танцевать мы не можем из-за инвалидной коляски, но я все равно рад. Да, сейчас я счастлив.
Теперь я так и буду жить в этом бесцельном, повторяющемся мире. Кто-то может счесть это плохой концовкой, но меня она более чем устраивает.
Что может быть прекраснее, чем взаимная любовь, длящаяся целую вечность?
Ничего. Абсолютно ничего.
– Ха-ха.
Я счастлив.
– А-ха-ха-ха-ха.
– А-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха.
– А-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха.
– А-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха.
На этом мое долгое, очень долгое сражение закончилось
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
бы – как было бы хорошо.
Глава 2
Незнакомый город.
Точнее сказать – среднестатистический торговый квартал, утративший популярность из-за общей тенденции покупать в крупных торговых центрах. Как же этот город называется?.. Впрочем, неважно. Мое местонахождение не имеет значения для той одинокой битвы, которую я веду.
Под вечер улицы опустели; прямо посередине одной из улиц лежит юноша в школьной форме, Юкито Тедзима. Он без сознания, в руке сжимает нарядную куклу в виде девушки.
«Зеркальный тупик для двоих».
«Шкатулка», выполнившая желание Тедзимы: «мир, где существует только он и его идеальная девушка». Он пожелал мир, целиком посвященный ему и девушке на год старше, Судзу Амемии. Однако «шкатулки» всегда включают в себя и сомнения их «владельцев». Тедзима не верил, что его желание может стать явью, и он знал, что Судзу Амемия не захотела бы жить с ним в таком одиноком мире. Более того – хоть он и желал уединения, это желание шло не из самой глубины его сердца.
Это полусырое желание породило «шкатулку» – лабиринт зеркал под названием «Зеркальный тупик для двоих». Все, чего он достиг, – запер себя в доме с зеркалами и с куклами Судзу Амемии в натуральную величину, которые всегда говорили только то, что он хотел от них услышать.
Я вломилась в созданный им мир и долго бродила по зеркальному лабиринту, но натыкалась лишь на множество бездушных кукол. Поскольку никаких ключей к решению у меня не было, я задержалась там дольше, чем рассчитывала. Моя несколько отчаянная тактика, приведшая в конце концов к успеху, была – разбивать зеркала. Так, игнорируя все правила этого лабиринта, я в конце концов добралась до Тедзимы, который прятался в центре своего мира. Я убедила его сдаться и забрала «шкатулку».
В реальном мире прошел всего один день, однако субъективно я провела в «шкатулке» год. Неправдой было бы утверждать, что я не устала.
Кстати говоря, Тедзима и Судзу Амемия – вовсе не парочка. Во что бы он там ни верил, для его любимой он не более чем один из множества школьников, с которыми она перекидывалась парой слов. Реальная Амемия довольно симпатична, однако и близко недотягивает до идеальной девушки, на которую я натыкалась в зеркальном лабиринте.
Его «шкатулка» испускает слабое, дешевое сияние, точно оклеенная серебряной бумагой. Я роняю ее на землю и давлю ногой. Несмотря на свои размеры, «шкатулка» ломается почти без сопротивления.
Теперь мне придется начать все сначала.
…Сколько я еще буду это продолжать? Сколько еще смогу?
– Тебе опять не удалось заполучить «шкатулку».
Я сердито смотрю на автора этих слов, возникшего из ниоткуда.
– «О»!
Сейчас он принял вид отца Юкито Тедзимы, но очаровательная улыбка выдала его с головой.
– Почему бы тебе уже не сдаться? Второй раз тебе пустую «шкатулку» не добыть, да и овладеть ей ты не сможешь.
– Возможно. Но это не имеет значения; я продолжу искать «шкатулку», и я сделаю из «Ущербного блаженства» настоящее. Я сделаю всех в мире счастливыми.
– И ты согласна ради этой цели пожертвовать собой?
– Да. Потому что я –
– А_я___О_т_о_н_а_с_и.
На мое твердое заявление «О» презрительно усмехается и исчезает.
Не помню, сколько времени мы уже играем в эти кошки-мышки. В моей памяти остались только недавние события.
Все драгоценные воспоминания, которые, возможно, когда-то существовали, уже не вернуть.
К примеру –
– …Ах.
Теплое, уютное ощущение расплывается в моем сердце, когда какое-то имя почти что всплывает в памяти; но кусочек прошлого воспоминания исчезает прежде, чем я успеваю его ухватить.
Ну и ладно, все равно для меня это уже не имеет значения. Какой смысл в тех отношениях, которые, возможно, в прошлом были даже близкими, если я обо всем уже забыла? Наверняка тот человек уже наладил новые отношения и тоже обо мне забыл.
– Я…
Одна.
Я была одна с того самого дня.
Совершенно вымотанная, я возвращаюсь в свой номер в бизнес-отеле и валюсь на кровать. Однако заснуть я не могу.
Голова раскалывается, будто по ней бьют молотком. Тело измочалено долгими сражениями со «шкатулками»; такое чувство, будто меня в любой момент может разорвать изнутри. Стоит мне позвать на помощь, и монстр по имени «пустота» вцепится мне в горло и сожрет меня.
Я на пределе. И давно уже.
Я подползаю к своей сумке, достаю ароматическое масло и наношу немного на салфетку.
Запах мяты. Странно, но под этот запах я могу засыпать. Видимо, мое тело где-то научилось расслабляться, когда ощущает мятный аромат.
Мое сознание начинает уплывать.
Несколько секунд спустя я погружаюсь в прошлое, которое вспоминаю лишь во сне.
***
Моя сестра Ая Отонаси могла видеть будущее.
Когда мы смотрели какой-нибудь детектив, она определяла преступника менее чем за десять минут. Она предсказывала, что сегодня приготовит на ужин Ёсида-сан, наша домработница. Она предугадывала, кто с кем в ее классе начнет встречаться. Она предсказала, когда ее учитель уволится.
Всякий раз, когда ее очередное предсказание сбывалось, я очаровывалась ей все сильнее. Ее «пророчества» были для меня непостижимой магией, и, как положено волшебнице, она дополняла их своим несравненным умом и красотой.
Я гордилась тем, что я младшая сестра такого выдающегося человека; в особенности – потому что во мне самой ничего примечательного не было.
Однако – сестричка Ая и обо мне сделала предсказание. Совершенно ужасное.
Это случилось зимой, когда мне было двенадцать. Стоял ужасный мороз, и от ветра стучали все окна. Я только вернулась из школы и еще не успела снять пальто. Первым делом я побежала в комнату сестры, чтобы согреться. Как я и ожидала, там было тепло от кондиционера и приятно пахло различными духами и ароматическими маслами. Я удовлетворенно улыбнулась.
Смесь ароматов казалась подобранной наугад, но была очень гармонична. Это был запах моей любимой сестры.
В отличие от моей комнаты, обставленной в абсолютно нормальном стиле, у нее была всякая роскошная мебель, совершенно не подходящая для комнаты ребенка. Особенно люстра и антикварное зеркало – они были словно из какого-то фэнтезийного мира.
Впрочем, я считала, что такая экстравагантная комната сестричке Ае подходит прекрасно.
Пока я снимала пальто, сестричка Ая со своей кровати смотрела на меня с необычно серьезным выражением лица. Я недоуменно склонила голову набок, а она сказала: «Нам надо поговорить». Все еще озадаченная, я села на стул возле кровати.
Ее серьезное выражение лица сменилось улыбкой. Она встала и обняла меня за голову, а потом произнесла громко и четко:
– Мария, сейчас я предскажу твое будущее.
После чего отпустила мою голову.
До того она никогда не делала предсказаний, касающихся меня. Я немного удивилась и на автомате выпрямилась.
Сестра посмотрела мне в глаза и сказала:
– Ты станешь мной – нет, тебе придется стать мной.
Увидев, что я в полной растерянности, она добавила:
– Я имею в виду, что тебе придется делать других людей счастливыми.
– Стану тобой? Но что будет с тобой, сестричка?
Она чуть поколебалась, но взгляд ее остался тверд. Она ответила:
– Мария, когда мне будет четырнадцать, я тебя покину.
Сестричка Ая умерла в четырнадцать лет. Она погибла в свой день рождения в автокатастрофе, вместе с мамой и папой.
Я осталась одна, как она и предсказала.
С того самого дня я живу как Ая Отонаси – по ее пророчеству.
*
Впервые я встретилась с сестричкой Аей четвертой весной моей жизни. Я до сих пор отчетливо помню тот день.
– Эмм… а почему все стоят в ряд?
На мой вопрос мама лишь молча улыбнулась. Все наши домашние, включая горничных, выстроились перед парадным входом. Я никогда раньше не видела, чтобы они так делали, поэтому немного боялась и крепко держала маму за руку.
Вскоре отец на своем «Мерседесе» въехал в ворота и остановился прямо перед нами. Из задней двери вышла девочка.
Увидев нас, девочка чуть улыбнулась и склонила голову.
– Рада с вами познакомиться.
В ее поведении не было ничего такого этакого, но я все равно была поражена. Мы были примерно одного возраста и роста, и все же я интуитивно почувствовала, что она из другого теста. Ее лицо было идеальной формы, ноги стройные, кожа на вид гладкая, как шелк – однако более примечательной, чем внешность, была ее аура. Несмотря на детский возраст, ее окутывала хрупкая и меланхоличная атмосфера (конечно, тогда я не пользовалась этими словами, чтобы ее описать). Встреча с этой таинственной девочкой настолько ошарашила меня, что я спряталась у мамы за спиной.
– С сегодняшнего дня она будет твоей старшей сестричкой, – объяснила мама.
Моя старшая сестра? Эта девочка? Как такое вообще может быть?
Оглядевшись, я увидела, что все, включая маму, здороваются с ней. Похоже, они были приятно удивлены ее не по возрасту вежливыми манерами. «Может, только детям, как я, видно, что она ненормальная?» – подумалось мне.
Однако это идеальное первое впечатление, которое сестричка Ая на всех произвела, продлилось недолго.
После того как отец выбрался из машины и велел шоферу отогнать ее в гараж, сестричка сказала такое, что у всех сразу отнялся язык.
– Встань на колени, пожалуйста, – приказала она голосом, ничуть не напоминающим детский.
Сперва отец подумал, что она шутит. Девочка шутит – наверное, все так решили.
Но сестричка Ая продолжила с чувством в голосе:
– Требуются извинения. Передо мной, потому что я рассталась с матерью из-за твоей неверности. Перед моей новой матерью, которая теперь обязана меня вырастить. И перед моей сестрой, которой придется привыкать к единокровной сестре. Поэтому в знак извинения встань на колени.
Она пристально смотрела на него, ясно давая понять, что не ступит на порог своего нового дома, пока отец не сделает то, что она требует. Он мог просто отмахнуться от нее со смехом – ей ведь было всего четыре года!
– На колени, пожалуйста.
Но так вопрос даже не стоял.
Отец не мог позволить себе легкомысленности перед серьезностью этой девочки. Если бы он принял неверное решение, она никогда бы уже не поверила в семейные узы. Я… да нет, все, кто там были, это почувствовали.
Задним числом я понимаю: самым странным было то, что все поверили, что единственное решение – отец должен встать перед ней на колени.
В конце концов он опустился на колени и склонил голову.
– …Я прошу у всех прощения.
Это была невероятная картина. Высокопоставленный сотрудник крупной финансовой организации, привыкший командовать другими, стоит на коленях перед своей четырехлетней дочерью на глазах у всей семьи и прислуги, и лицо его искажено от унижения.
– Спасибо. Теперь я могу жить в этом доме.
Этот случай, однако, нисколько не подорвал его авторитета как отца. Сестричка Ая, как правило, слушалась родителей и вела себя хорошо. Она никогда больше не пыталась задеть достоинство отца.
Но оглядываясь назад, я вижу, что она была настоящим главой семьи со дня своего приезда.
Наша семья плясала под ее дудку всегда.
Родители обращались с сестричкой Аей довольно снисходительно – из сочувствия к ее жизненным обстоятельствам.
Наша семья состояла из четырех человек. Отец Митисиге, мать Юкари, старшая сестра Ая и я, Мария. Мы с сестренкой Аей были единокровными сестрами, она была старше всего на три месяца.
Через пять лет после того, как Ёрико-сан, первая жена Митисиге-сана (я звала его по имени, потому что так делали и мама, и сестра), умерла от болезни, он женился на Ринко-сан, бывшей звезде и будущей матери сестрички Аи. Должно быть, его привлекла ее невероятная красота, способная, говорят, зачаровать любого мужчину.
Их отношения не продлились долго. Ринко-сан не ставила семью во главу угла, и Митисиге-сана она не любила (во всяком случае, по его словам). Он искал уюта на стороне и вступил в связь с Юкари, которая недавно окончила старшую школу и устроилась в его фирму на ресепшен. Совсем скоро Юкари забеременела от него; к этому времени Ринко-сан была три месяца беременна сестричкой Аей.
Убедившись, что она получит достаточно алиментов для безбедной жизни, Ринко-сан с готовностью согласилась на развод. Она осталась с новорожденной сестричкой Аей, а Митисиге-сан женился на моей маме перед самым моим рождением.
По-видимому, Митисиге-сан и Ринко-сан поддерживали контакт и после развода. Он даже время от времени ходил навещать сестричку Аю (после того как получил на это разрешение от Юкари, моей мамы). А потом, когда сестричке Ае исполнилось четыре года, Ринко-сан попросила его забрать дочь к себе насовсем.