Что все это обозначало? Закрытая ограда на пустынномъ островѣ, знаменитый вивисекторъ и эти уродливыя, безобразныя существа?
Часъ спустя, вошелъ Монгомери, и этимъ, волей-неволей, я былъ отвлеченъ отъ догадокъ и подозрѣній, въ которыя погрузился. Его слуга-уродъ слѣдовалъ за нимъ, неся подносъ, на которомъ красовались различныя вареныя овощи, бутылка съ виски, графинъ воды, три стакана и три ножа. Изъ угла я слѣдилъ взоромъ за страннымъ созданіемъ, которое, въ свою очередь, своими разбѣгающимися во всѣ стороны глазамя подсматривало за мною. Монгомери объявилъ мнѣ, что онъ будетъ завтракать вмѣстѣ со мною, тогда какъ Моро, слишкомъ занятый новыми работами, не придетъ вовсе.
— Моро, — произнесъ я, — это имя мнѣ знакомо!
— Вотъ какъ?.. Ахъ, чортъ возьми! Какой я оселъ, что произнесъ его! Слѣдовало-бы прежде подумать объ этомъ. Коли тамъ, то дѣлать нечего; можно сказать, что у васъ въ рукахъ теперь нѣкоторыя данныя для разъясненія нашихъ тайнъ! Не угодно-ли вамъ виски?
— Нѣтъ, благодарю, я никогда не употребляю спиртныхъ напитковъ!
— Мнѣ слѣдовало-бы поступать подобно вамъ. Но теперь… Съ чему закрывать дверь, когда воръ уже удалился? Этотъ адскій напитокъ, — одна изъ причинъ моего присутствія здѣсь. Онъ и туманная ночь. Я разсчитывалъ на свою счастливую звѣзду, какъ вдругъ Моро предложилъ мнѣ сопровождать его. Это странно…
— Монгомери, — проговорилъ я въ моментъ, когда наружная дверь затворилась, — почему у вашего слуги остроконечныя уши?
Онъ пробормоталъ проклятіе, въ теченіе минуты, съ набитымъ ртомъ пристально глядѣлъ на меня и повторилъ:
— Остроконечныя уши?
— Да, — продолжалъ я насколько возможно спокойно, ни смотря на стѣсненіе въ груди, — да, его уши заострены и покрыты тонкой черной шерстью!
Съ притворнымъ равнодушіемъ онъ налилъ себѣ виски и воды и произнесъ:
— Можетъ быть, что… его волосы прикрывали уши!
— Конечно, можетъ быть, но я видѣлъ ихъ въ то время, когда онъ наклонился, чтобы поставить на столъ кофе, посланный вами мнѣ сегодня утромъ. Кромѣ того, глаза у него свѣтятся въ темнотѣ!
Монгомери былъ пораженъ предложеннымъ мною вопросомъ.
— Я всегда думалъ, — произнесъ онъ съ развязностью, весьма сильно шепелявя, — что уши у него представляютъ нѣчто странное… Манера его прикрывать ихъ… А на что они походили?
Его неопредѣленные отвѣты убѣдили меня въ томъ, что онъ знаетъ правду, но не говоритъ. Однако, я былъ не въ силахъ сказать ему это прямо въ лицо.
— Уши остроконечны, — повторилъ я, — остроконечны… довольно маленькія… и покрыты шерстью… да, весьма ясно покрыты шерстью… вообще-же говоря, этотъ человѣкъ одно изъ самыхъ странныхъ существъ, которыхъ мнѣ приходилось видѣть!
Яростное хриплое рычаніе раненаго животнаго послышалось за стѣной, отдѣлявшей насъ отъ ограды. По силѣ и по глубинѣ оно, по всей вѣроятности, принадлежало пумѣ. Монгомери сильно заволновался.
— А! — началъ онъ.
— Гдѣ вы встрѣтили этого страннаго индивидуума?
— Э… э… въ Санъ-Франциско… Я признаю, что онъ похожъ на отвратительное животное… Знаете-ли, наполовину идіотъ. Теперь мнѣ уже не помнится, откуда онъ родомъ. Тѣмъ не менѣе, я привыкъ къ нему… а онъ ко мнѣ. Какое впечатлѣніе производитъ онъ на васъ?
— Онъ не производить впечатлѣнія естественнаго существа. Въ немъ есть что-то такое… Не подумайте, что я шучу. Но при своемъ приближеніи онъ возбуждаетъ во мнѣ непріятное ощущеніе, какую-то дрожь въ тѣлѣ. Однимъ словомъ, какъ будто-бы отъ прикосновенія… дьявола…
Пока я говорилъ, Монгомери прекратилъ ѣду.
— Удивительно, — возразилъ онъ, — я не испытываю ничего подобнаго!
Онъ снова принялся за овощи.
— У меня не являлось даже ни малѣйшаго представленія того, что вы мнѣ теперь говорите, — продолжалъ Монгомери, набивая ротъ. — Экипажъ шкуны… должно быть, чувствовалъ тоже самое… Онъ всячески нападалъ на бѣднаго чертенка… Вы вѣдь сами видѣли, напримѣръ, капитана?
Вдругъ пума снова принялась рычать и на этотъ разъ еще сильнѣе. Монгомери выбранился вполголоса. Мнѣ пришла мысль поговорить о людяхъ, бывшихъ въ шлюпкѣ; въ это же время несчастное животное, за оградой, испустило цѣлый рядъ пронзительныхъ и короткихъ взвизгиваній.
— Какой расы люди, разгружавшіе шлюпку? — спросилъ я.
— Солидные гуляки, что-ль? — переспросилъ онъ разсѣянно, хмуря брови, между тѣмъ какъ животное продолжало выть.
Я не произнесъ больше ни слова. Онъ смотрѣлъ на меня своими влажными сѣрыми глазами, постоянно наливая себѣ виски. При этомъ онъ пытался вовлечь меня въ споръ относительно спиртныхъ напитковъ; по его мнѣнію, дескать, спасеніемъ своей жизни я исключительно обязанъ этому лѣкарству, и, казалось, желалъ придать большую важность тому обстоятельству, что я спасся благодаря ему. Я отвѣчалъ ему невпопадъ, и вскорѣ наша трапеза была окончена. Безобразный уродъ съ остроконечными ушами явился для уборки со стола, и Монгомери снова оставилъ меня одного въ комнатѣ. Къ концу завтрака онъ находился въ плохо скрываемомъ возбужденномъ состояній, причиной котораго, очевидно, являлись крики пумы, подвергнутой вивисекціи; онъ сообщилъ мнѣ часть своего удивительнаго отсутствія мужества; такимъ образомъ мнѣ пришлось самому успокаивать себя.
Я самъ находилъ эти крики весьма раздражительными, а по мѣрѣ того, какъ приближалось послѣобѣденное время, они увеличились въ интенсивности и глубинѣ. Сначала они были для меня только мучительны, но ихъ постоянное повтореніе, въ концѣ концовъ, совершенно разстроило меня. Я бросилъ въ сторону переводъ Горація, который пробовалъ читать, и, сжавъ кулаки и кусая губы, сталъ шагать по комнатѣ изъ угла въ уголъ.
Вскорѣ я заткнулъ уши пальцами. Жалобный тонъ этихъ завываній мало-по-малу пронизывалъ меня насквозь, и, наконецъ, въ нихъ стало выражаться столь жестокое страданіе, что я не могъ дольше оставаться запертымъ въ своей комнатѣ. Я переступилъ порогъ и пошелъ подъ палящимъ зноемъ полуденнаго солнца. Проходя мимо главнаго входа, я замѣтилъ, что онъ снова былъ запертъ.
На вольномъ воздухѣ крики звучали еще сильнѣе; въ нихъ какъ-будто выражались страданія всего міра, слившіяся въ одинъ голосъ. Однако, мнѣ кажется, — объ этомъ я давно думалъ, — что, если-бы точно такое же страданіе испытывалось кѣмъ-нибудь вблизи меня, но не выражалось-бы никакими звуками, я отнесся-бы къ нему довольно хладнокровно. Жалость охватываетъ насъ, главнымъ образомъ, тогда, когда страданія проявляются голосомъ, терзающимъ наши нервы. Не смотря на блескъ солнца и зелень деревьевъ, колеблемыхъ свѣжимъ морскимъ вѣтеркомъ, все вокругъ меня возбуждало во мнѣ только смятеніе, и пока я находился въ сферѣ криковъ, черные и красные призраки носились передъ моими глазами.
V Въ лѣсу
Я пробирался сквозь кустарники, покрывавшіе склонъ позади дома, нисколько не заботясь знать, куда иду. Кругомъ меня росли густыя и тѣнистыя деревья съ прямыми стволами и вскорѣ, черезъ нѣкоторый промежутокъ времени, я очутился на другомъ откосѣ, спускающемся къ ручейку, который текъ по узкой долинѣ. Я остановился и прислушался. Разстояніе ли, пройденное мною, или масса кустарниковъ ослабили всѣ звуки, которые могли исходить изъ-за ограды. Въ воздухѣ было тихо. Вдругъ съ легкимъ шумомъ появился кроликъ и скрылся за холмомъ. Я усѣлся въ тѣни на берегу. Мѣсто было восхитительное. Ручеекъ скрывался среди роскошной растительности, покрывавшей оба его берега, за исключеніемъ одного мѣста, гдѣ мнѣ можно было видѣть отраженіе ея въ сверкающей водѣ. Съ другой стороны, сквозь голубоватый туманъ я замѣтилъ деревья и ліаны причудливыхъ очертаній, а надъ ними высилось яркое голубое небо. Здѣсь и тамъ пятна бѣлаго и алаго цвѣта обнаруживали пучки цвѣтковъ ползучихъ растеній. Съ минуту мои глаза блуждали по этому пейзажу, затѣмъ мысли снова возвратились къ удивительнымъ особенностямъ слуги Монгомери. Однако, подъ палящимъ зноемъ невозможно было долго размышлять, и вскорѣ мною овладѣло какое-то оцѣпѣненіе, нѣчто среднее между дремотой и бдѣніемъ. Неожиданно я былъ пробужденъ, не знаю, черезъ сколько времени, какимъ-то шумомъ среди зелени противоположной стороны ручья. Нѣкоторое время мнѣ не было видно ничего, кромѣ колеблющихся вершинъ папоротниковъ и камышей.
Вдругъ на берегу ручья появилось существо, и съ перваго мгновенія я не могъ разобрать, что это такое было. Какая-то голова наклонилась къ водѣ и начала пить. Тогда мнѣ стало видно, что это человѣкъ, ходившій на четырехъ лапахъ, подобно четвероногому животному.
Онъ былъ одѣтъ въ одежду голубоватаго цвѣта. Его кожа имѣла мѣдно-красный оттѣнокъ, на головѣ росли черные волосы. Казалось, что изумительное безобразіе являлось неизмѣнной характеристикой всѣхъ жителей этого острова. Я слышалъ шумъ, производимый имъ отъ вбиранія воды.
Я наклонился впередъ, чтобы лучше его разсмотрѣть, кусокъ лавы откололся подъ его лапы и съ шумомъ покатился внизъ по склону. Существо испуганно подняло голову и встрѣтило мой взглядъ.
Вслѣдъ затѣмъ оно встало на ноги и, не спуская съ меня глазъ, принялось неуклюже вытирать ротъ. Его ноги были почти въ два раза короче туловища. Можетъ быть, въ теченіе цѣлой минуты мы оставались въ такомъ положеніи, оба въ смущеніи созерцая другъ друга.
Потомъ онъ скрылся среди кустовъ, придерживаясь направленія право и одинъ или два раза останавливаясь, чтобы оглянуться назадъ; я слышалъ мало-по-малу затихающій въ отдаленіи трескъ сучьевъ. Долго еще, послѣ его исчезновенія, продолжалъ я стоять, устремивъ глаза по тому направленію, по которому онъ убѣжалъ. Но спокойная безпечность уже не возвращалась ко мнѣ.
Какой-то шумъ позади заставилъ меня задрожать и при быстромъ поворотѣ передо мной мелькнулъ бѣлый хвостъ кролика, исчезавшаго за вершиной холма.
Появленіе уродливаго созданія, наполовину звѣря, неожиданно взволновало мое воображеніе и нарушило тишину полуденнаго времени. Съ безпокойствомъ я оглядывался вокругъ себя, сожалѣя о томъ, что лишенъ оружія. Потомъ мнѣ пришла въ голову мысль, что этотъ человѣкъ былъ одѣтъ въ голубую бумажную ткань, тогда какъ дикарь былъ бы нагимъ. Кромѣ того, я старался себя убѣдить, что онъ, по всей вѣроятности, мирнаго характера, и что его мрачный и дикій видъ еще ни о чемъ не свидѣтельствуетъ. Однако, появленіе такого существа сильно меня безпокоило.
Я двинулся впередъ и направился въ лѣвую сторону вдоль холма, и, внимательно озираясь вокругъ, пробирался среди прямыхъ стволовъ деревьевъ.
Почему человѣкъ шелъ на четырехъ лапахъ и лакалъ воду изъ ручья? — не выходило у меня изъ головы. Вскорѣ послышались новые стоны и, думая, что эти стоны принадлежатъ пумѣ, я повернулъ прямо въ противоположную сторону.
Это привело меня снова къ ручью, пройдя который, я продолжалъ пробивать себѣ дорогу сквозь кустарникъ, росшій на противоположномъ берегу.
Громадное пятно на землѣ, алаго цвѣта неожиданно привлекло мое вниманіе, и, приблизившись къ нему, я убѣдился, что это была мясистая грибовидная опухоль съ шероховатыми вѣтвями, нѣчто въ родѣ листьевиднаго лишая, однако, превращающаяся, при прикосновеніи, въ особаго рода клейкое вещество. Далѣе, въ тѣни нѣсколькихъ гигантскихъ папоротниковъ, мнѣ бросился въ глаза непріятный предметъ: еще неостывшій трупъ кролика съ оторванной головой и усѣянный блестящими мухами. Въ остолбенѣніи остановился я при видѣ лужи крови. Итакъ, островъ былъ уже лишенъ одного изъ прибывшихъ на него. Кругомъ не было замѣтно никакихъ другихъ слѣдовъ жестокости. Казалось, что животное было неожиданно схвачено и растерзано; разглядывая трупикъ, я задавалъ себѣ вопросъ, какимъ образомъ произошло дѣло. Неопредѣленный страхъ, мало-по-малу, окончательно овладѣлъ мною, отъ него я не могъ отдѣлаться уже съ того времени, какъ видѣлъ существо, утолявшее жажду въ ручьѣ, съ лицомъ, имѣющимъ столь мало общаго съ человѣческимъ. Безразсудство предпринятой мною экспедиціи среди незнакомыхъ островитянъ становилось все болѣе и болѣе очевиднымъ. Окружающій меня лѣсъ совершенно преобразовывался въ моемъ воображеніи. Каждая тѣнь являлась болѣе, чѣмъ тѣнью; казалось, за ней скрывались какія-то козни; каждый шумъ отождествлялъ собой угрозу; мнѣ представлялось, что незримыя существа слѣдятъ за мною.
Я рѣшилъ вернуться въ ограду. Сдѣлавъ внезапно полуоборотъ, я съ возможной быстротой пустился въ путь среди густого кустарника, боясь показаться на открытомъ мѣстѣ.
Мало-по-малу, я замедлилъ свои шаги и остановился какъ разъ при выходѣ на лужайку.
Это былъ родъ прогалины въ лѣсу, происшедшей отъ паденія громаднаго дерева; со всѣхъ сторонъ уже появились побѣги, чтобы заполнить свободное пространство, а по ту сторону снова смыкались толстые стволы, переплетающіяся ліаны и пучки паразитныхъ растеній съ цвѣтами. Передо мною, сидя на обломкахъ дерева и не подозрѣвая о моемъ присутствіи, находились три уродливыхъ человѣческихъ фигуры. Я могъ различить, что двое изъ нихъ были мужчины, а третья, несомнѣнно, женщина. Нагіе, не считая нѣсколько лохмотьевъ красной матеріи вокругъ бедеръ, они имѣли кожу темно-розоваго цвѣта и тусклую, какой мнѣ не приходилось еще встрѣчать ни у одного дикаря. Толстыя физіономіи были уродливы и лишены подбородка съ сильно откинутымъ назадъ лбомъ, а на головѣ росли всклокоченные волосы. Я никогда не видѣлъ созданій столь звѣрскаго вида.
Они болтали или, вѣрнѣе, одинъ изъ мужчинъ что-то говорилъ двумъ другимъ; всѣ трое, казалось, настолько сильно были заинтересованы, что не замѣтили шума отъ моего приближенія. Ихъ головы и плечи находились въ постоянномъ движеніи. Доносившіяся до меня слова невозможно было различить. Я явственно слышалъ ихъ, не будучи въ состояніи понять смысла. Говорившій, казалось, несъ какую-то непонятную галиматью. Вскорѣ онъ закончилъ свою рѣчь какимъ-то рѣзкимъ звукомъ и, вытянувъ впередъ руки, всталъ.
Послѣ того его оба собесѣдника, также поднявшись, принялись кричать въ одинъ голосъ, простирая впередъ руки и раскачиваясь всѣмъ своимъ корпусомъ. Мнѣ бросилась въ глаза аномалія ихъ ступней, отличавшихся малой величиною, и длинныя, безобразныя ихъ ноги. Всѣ трое медленно кружились на одномъ мѣстѣ, топая ногами и размахивая руками; мелодія сопровождалась постояннымъ ритмическимъ повтореніемъ припѣва: «Алула или Валула». Въ скоромъ времени глаза ихъ заблистали, и некрасивыя лица оживились выраженіемъ особеннаго удовольствія. Съ угла ихъ рта, лишеннаго губъ, потекла слюна.
Внезапно, наблюдая ихъ уродливую и необъяснимую мимику, я ясно почувствовалъ, что въ ихъ видѣ, съ самаго начала, кололо мнѣ въ глаза и производило два совершенно несовмѣстимыхъ и противорѣчивыхъ впечатлѣнія. Три фигуры, исполнявшія подобный таинственный обрядъ, были человѣческаго вида, и въ то же время эти человѣческія существа во всѣхъ своихъ проявленіяхъ обнаруживали удивительное сходство съ однимъ изъ домашнихъ животныхъ.
Каждый изъ этихъ уродовъ, несмотря на человѣческій видъ, лохмотья одежды, грубую человѣческую форму оконечностей, носилъ, вмѣстѣ съ тѣмъ, на себѣ, во всѣхъ своихъ движеніяхъ, въ выраженіи чертъ лица и жестовъ, во всѣхъ своихъ замашкахъ какой-то несомнѣнный отпечатокъ, напоминающій свинью, — что являлось очевиднымъ признакомъ животности.
Я не двигался съ мѣста, пораженный этимъ открытіемъ и самыя ужасныя предположенія тѣснились въ моей головѣ. Странныя созданія, испуская крики и хрюканье, снова начали скакать другъ передъ другомъ.
Вдругъ одно изъ нихъ поскользнулось и на мгновеніе очутилось на четырехъ лапахъ, впрочемъ, для того, чтобы немедленно же подняться, однако, его поднятіе, хотя и быстрое, окончательно увѣрило меня въ настоящей животности сихъ уродовъ.
Стараясь произвести возможно меньше шума, я повернулъ по своимъ слѣдамъ обратно, останавливаясь каждую минуту изъ боязни, какъ-бы хрустѣніе какой-нибудь вѣтки или шумъ листвы не выдалъ моего присутствія; долго шелъ я такимъ образомъ, прежде чѣмъ осмѣлился дать свободу своимъ движеніямъ.
Единственной моей мыслью въ данный моментъ было удалиться отъ такихъ отвратительныхъ существъ, и я подвигался впередъ, не видя едва замѣтной тропинки среди деревьевъ. При переходѣ черезъ узкую прогалину мною снова овладѣла дрожь, такъ какъ среди стволовъ показались двѣ уродливыхъ ноги, таинственно слѣдующихъ по направленію, параллельному моему, приблизительно въ тридцати шагахъ отъ меня. Голова и туловище скрывались въ густой листвѣ. Я круто остановился, въ надеждѣ, что существо меня еще не замѣтило. Ноги остановились также. Мои нервы находились въ страшномъ напряженіи, и мнѣ стоило громадныхъ усилій удержаться отъ желанія — броситься бѣжать со всѣхъ ногъ.
Съ минуту простоялъ я неподвижно, зорко и внимательно всматриваясь въ листву; среди перевитыхъ между собой вѣтокъ мнѣ удалось различить голову и туловище звѣря, уже видѣннаго мною пьющимъ воду изъ ручья. Онъ пошевелился. Наши взгляды вдругъ встрѣтились, и въ его глазахъ былъ замѣтенъ зеленоватый, почти сверкающій блескъ, по временамъ исчезавшій. Звѣрь минуту остановился неподвижнымъ, украдкой разглядывая меня, потомъ онъ пустился на своихъ удивительныхъ ногахъ бѣжать сквозь зелень чащи и мгновеніе спустя исчезъ въ кустахъ. Я не могъ его больше видѣть, но чувствовалъ, что онъ остановился и продолжаетъ наблюдать за мной.
Что это за діаволъ могъ быть? Человѣкъ или животное? Чего онъ хотѣлъ отъ меня? У меня не было никакого оружія, даже палки: бѣжать было бы безуміемъ; во всякомъ случаѣ, какъ бы тамъ ни было, звѣрь не отваживался нападать. Сжавъ зубы, я направился прямо на него. Мнѣ, во что бы то ни стало, не хотѣлось обнаруживать своего страха. Я проложилъ себѣ дорогу сквозь частые большіе кусты съ бѣлыми цвѣтами и увидѣлъ урода не болѣе какъ въ 20 шагахъ, въ нерѣшительности посматривающаго на меня. Я сдѣлалъ еще два или три шага, не переставая пристально смотрѣть на него, и вскричалъ: