— Прендикъ!.. Эй, Прендикъ! — кричалъ Монгомери, остановившись въ полномъ изумленіи. — Прендикъ!.. Не будьте глупцомъ!..
Минута промедленія, думалось мнѣ, и я былъ-бы запертъ и подвергся участи одной изъ морскихъ свинокъ лабораторіи. Монгомери показался изъ-за угла ограды, все еще не переставая звать меня. Онъ бросился по моимъ слѣдамъ, что-то крича мнѣ, чего невозможно было разслышать. На этотъ разъ я бѣжалъ со стремительною быстротою, не зная куда, по направленію на сѣверо-востокъ. Съ путемъ моей предшествующей прогулки оно образовывало прямой уголъ. Разъ, взбираясь на прибрежный холмъ и посмотрѣвъ черезъ плечо назадъ, я увидѣлъ фигуру Монгомери въ сопровожденіи его слуги. Быстро сбѣжалъ я съ вершины холма и углубился въ скалистую долину, окаймленную непроходимой чащей. Такое бѣгство продолжалось, можетъ быть, съ версту, грудь моя сжималась, стукъ сердца отдавался въ ушахъ; не слыша за собой ни Монгомери, ни его слуги и чувствуя себя близкимъ къ обмороку, я круто повернулъ къ берегу, гдѣ надѣялся найти защиту среди густо растущихъ камышей. Долго я оставался тамъ, не будучи въ состояніи отъ страха и изнеможенія ни двинуться съ мѣста, ни придумать какого-либо плана дѣйствія. Въ дикомъ пейзажѣ, окружавшемъ меня, все дремало подъ лучами солнца, и только нѣсколько насѣкомыхъ, обезпокоенныхъ моимъ присутствіемъ, жужжали изо всѣхъ силъ. До моего слуха достигалъ правильный ревъ прибрежнаго прибоя волнъ.
Спустя около часу времени, я услышалъ Монгомери, выкрикивающаго мое имя гдѣ-то далеко на сѣверѣ. Это заставило меня составить планъ дѣйствія. Островъ, по моему убѣжденію, былъ населенъ только этими двумя вивисекторами и ихъ озвѣрѣвшими жертвами. Конечно, послѣднія, въ случаѣ крайней нужды, могли быть обращены противъ меня. Мнѣ было извѣстно, что у Моро и Монгомери имѣлось по револьверу; я-же, если не считать маленькаго деревяннаго бруска, снабженнаго гвоздемъ — карикатура дубины — былъ безоруженъ. Также, оставаясь на томъ-же самомъ мѣстѣ, мнѣ нечего было достать ѣсть и пить, и, такимъ образомъ, мое положеніе становилось отчаяннымъ. Слишкомъ слабыя познанія по ботаникѣ не позволяли мнѣ отличить съѣдобные корни или плоды отъ несъѣдобныхъ; въ рукахъ не было никакой западни для ловли кроликовъ, выпущенныхъ на островъ. Мужество все болѣе и болѣе покидало меня. Въ такомъ безысходномъ положеніи пришли мнѣ на мысль тѣ озвѣрѣвшіе люди, съ которыми я уже встрѣчался. Въ воспоминаніяхъ о нихъ я пытался укрѣпить свою надежду на спасеніе: представлялъ поочередно каждаго изъ видѣнныхъ мною существъ и усердно отыскивалъ въ чертахъ ихъ характера какое-нибудь качество, могущее послужить мнѣ на пользу.
Лай собаки заставилъ меня подумать о новой опасности. Не теряя времени на размышленіе и боясь быть пойманнымъ, я схватилъ свою палку и насколько возможно быстро двинулся по направленію къ морю. Во время этого пути мнѣ пришлось проходить черезъ кустарникъ съ острыми колючими шипами. Я вышелъ изъ него, весь въ крови, и въ одеждѣ, превратившейся въ лохмотья. На сѣверъ предо мной разстилалась длинная бухта. Я, ни минуты не колеблясь, прямо вошелъ въ воду; вода доходила до колѣнъ. Когда я достигъ, наконецъ, противоположнаго берега, съ сердцемъ, готовымъ разорваться, то бросился въ чащу ліанъ и папоротниковъ и ожидалъ исхода погони. Слышался лай только одной собаки. Затѣмъ шумъ стихъ, — и я началъ вѣрить, что избѣгнулъ преслѣдованія.
Проходили минуты, тишина ничѣмъ не нарушалась, и, спустя часъ, мужество вернулось ко мнѣ.
Въ это время я не былъ уже не слишкомъ пораженъ страхомъ, ни слишкомъ несчастенъ, такъ какъ, если можно такъ выразиться, вышелъ за предѣлы страха и отчаянія. Моя жизнь окончательно потеряна; такое твердое убѣжденіе дѣлало меня способнымъ рѣшиться на все. Даже у меня было неопредѣленное желаніе увидѣть Моро, встрѣтиться съ нимъ лицомъ къ лицу. Во время перехода по водѣ у меня возникла мысль, что, въ случаѣ крайней опасности, я имѣлъ средства, по крайней мѣрѣ, избѣгнуть страданій, такъ какъ никто не могъ помѣшать мнѣ утопиться. Я даже былъ готовъ привести эту мысль въ исполненіе немедленно, но страшное любопытство увидѣть, чѣмъ окончится приключеніе, интересъ увидѣть свою роль въ событіяхъ удержали меня отъ этого. Я протянулъ свои онѣмѣвшія руки, пораненыя острыми шипами; посмотрѣлъ на окружающія деревья, и среди зелени ихъ мои глаза остановились на черномъ лицѣ, украдкой наблюдавшемъ за мной.
Въ этомъ лицѣ я узналъ обезьяно-подобное созданіе, которое являлось уже на берегъ встрѣтить шлюпку; уродъ сидѣлъ на кривомъ стволѣ пальмы. Я сжалъ свою палку въ рукѣ и поднялся, смотря ему въ лицо. Онъ принялся бормотать.
— Вы… вы… вы… — вотъ все, что сначала можно было понять.
Неожиданно онъ соскочилъ на землю и, раздвинувъ вѣтви, съ любопытствомъ посмотрѣлъ на меня.
Къ этому существу я не испытывалъ такого отвращенія, какое чувствовалъ къ другимъ дикимъ животнымъ при встрѣчѣ съ ними.
— Вы… — сказалъ онъ, — были въ лодкѣ…
Онъ говорилъ, слѣдовательно, былъ человѣкъ, по крайней мѣрѣ, такимъ-же, какъ и слуга Монгомери.
— Да, — отвѣтилъ я, — я прибылъ на лодкѣ… пересѣвъ въ нее съ корабля!
— О!.. — началъ онъ.
Взглядъ его быстрыхъ блестящихъ глазъ пробѣгалъ по всей моей фигурѣ, останавливаясь на рукахъ, на палкѣ, которую я держалъ въ нихъ, на ногахъ и на пораненыхъ шипами мѣстахъ тѣла. Что-то, казалось, его смущало. Глаза опять уставились на мои руки. Онъ протянулъ одну изъ своихъ рукъ и медленно сосчиталъ пальцы:
— Разъ, два, три, четыре, пять… гмъ?
Я не понялъ тогда, что хотѣлъ онъ сказать этимъ. Позднѣе оказалось, что у нѣкоторыхъ двуногихъ, населявшихъ островъ, были плохо сформированы руки, на которыхъ иногда не доставало трехъ пальцевъ. Такъ какъ, повидимому, совершенство моихъ рукъ въ глазахъ урода имѣло важный и благопріятный для меня признакъ, то я отвѣтилъ тѣмъ-же самымъ жестомъ. Онъ состроилъ гримасу полнаго удовлетворенія; затѣмъ своимъ быстрымъ взглядомъ снова окинулъ всего меня и, круто повернувшись задомъ, исчезъ. Раздвинутые папоротники сомкнулись за нимъ.
Я сдѣлалъ нѣсколько шаговъ въ чащу, чтобы послѣдовать за уродомъ, и былъ удивленъ, увидавъ его весело качающимся на своихъ длинныхъ, тонкихъ рукахъ, которыми онъ держался за пучки ліанъ, ниспадавшихъ съ болѣе высокихъ вѣтвей. Ко мнѣ была обращена его спина.
— Эй!.. Вы!.. — произнесъ я.
Онъ соскочилъ на землю, перевернулся и обратился ко мнѣ лицомъ.
— Скажите мнѣ, - спросилъ я его, — гдѣ-бы можно найти чего-нибудь поѣсть?
— Поѣсть? — проговорилъ онъ. — Пищу людей и сейчасъ-же… Въ хижинахъ!..
Глаза снова повернулись къ свѣшивающимся ліанамъ.
— Но гдѣ-же хижины?
— А!!
— Я здѣсь въ первый разъ, вы понимаете?
При послѣднихъ моихъ словахъ онъ сдѣлалъ полуоборотъ и принялся проворно ходить взадъ и впередъ. Всѣ его движенія были удивительно быстры.
— Слѣдуйте за мной! — скомандовалъ онъ.
Я пошелъ съ нимъ въ ногу, рѣшивъ испытать приключеніе до конца. Можно было-бы съ достовѣрностью сказать, что хижины, въ которыхъ жилъ онъ и другія двуногія, должны были быть грубой работы. Можетъ быть, его товарищи проникнутся добрымъ расположеніемъ ко мнѣ; можетъ быть, мнѣ удастся найти средство овладѣть ихъ умами. Я еще не зналъ навѣрное, насколько заглушено было въ нихъ человѣческое чувство. Мой обезьяно-подобный спутникъ съ выдающейся впередъ челюстью чуть-ли не бѣгомъ шелъ рядомъ со мной, размахивая руками. Я спрашивалъ про себя, на что годится этотъ уродъ и чѣмъ онъ занимается.
— Сколько времени вы на этомъ островѣ? — спросилъ я.
— Сколько времени… — повторилъ онъ.
Послѣ повторенія мною того-же самаго вопроса, онъ выставилъ впередъ три пальца своей руки. Онъ, повидимому, немногимъ отличался отъ идіота. Я пробовалъ добиться отъ него, что обозначаетъ подобный жестъ, но мои приставанія показались ему очень докучными. Послѣ двухъ или трехъ вопросовъ уродъ вдругъ отстранился отъ меня и прыгнулъ за какимъ-то плодомъ, свѣшивавшимся съ одной изъ вѣтокъ дерева. Онъ содралъ съ плода шиповатую кожу и принялся ѣсть содержимое. Его поступокъ доставилъ мнѣ большое облегченіе, такъ какъ имъ онъ указалъ, чѣмъ я могъ прокормиться. Новая моя попытка разспросить его кое о чемъ кончилась неудачно. Отвѣты получались быстрые, безтолковые и неумѣстные, рѣдко они соотвѣтствовали вопросу, вообще же напоминали заученныя фразы попугая. Мое вниманіе было настолько поглощено всѣми такими мелкими подробностями, что я едва примѣчалъ тропинку, по которой мы шли.
Вскорѣ мы прошли мимо вырубленныхъ и почернѣвшихъ стволовъ деревьевъ, далѣе очутились на ровномъ мѣстѣ, посыпанномъ желтовато-бѣлаго цвѣта пескомъ, отъ котораго исходилъ ѣдкій запахъ, ударявшій въ носъ и жегшій горло. Направо встрѣтился обломокъ голой скалы, за нею виднѣлась голубая поверхность моря. Тропинка круто спускалась къ узкому ущелью межъ двухъ громадныхъ обожженныхъ и черныхъ скалъ. Мы направились туда. Этотъ проходъ послѣ ослѣпляющаго блеска сѣрнистой почвы казался чрезвычайна темнымъ. Его стѣны поднимались отвѣсно и вверху почти сближались между собою. Красные и зеленые круги стояли передъ моими глазами. Мой провожатый внезапно остановился и произнесъ:
— Вы въ моемъ домѣ!
Мы находились въ глубинѣ какой-то расщелины, которая сперва показалась мнѣ совершенно темною. Я услышалъ разнообразные звуки и энергически протеръ лѣвой рукою свои глаза. Непріятный запахъ стоялъ кругомъ. Подобный запахъ бываетъ въ дурно содержимыхъ клѣткахъ съ обезьянами. Вдали виднѣлся холмъ, покрытый зеленью и освѣщенный солнцемъ; со всѣхъ сторонъ сквозь узкія щели проникали лучи свѣта и скудно освѣщали внутренность помѣщенія.
VII Изученіе закона
Нѣчто холодное коснулось моей руки. Я сильно задрожалъ и прямо противъ себя различилъ неопредѣленную розоватую фигуру, походившую болѣе всего на ободранное дитя. Въ этомъ созданіи, на самомъ дѣлѣ, миловидныя черты ребенка сочетались съ отталкивающими чертами трехпалаго тихохода, какъ, напримѣръ, тотъ же низкій лобъ и тѣ же медленныя движенія. Когда разсѣялось первое ослѣпленіе, причиненное быстрымъ переходомъ отъ яркаго солнечнаго дня къ темнотѣ, я сталъ яснѣе видѣть окружающее. Маленькое существо, дотронувшееся до меня, стояло передо мною и испытующе разглядывало меня. Мой провожатый исчезъ.
Мѣсто представляло узкій вырытый проходъ, или, лучше сказать, глубокую расщелину между двумя высокими стѣнами остывшей лавы; съ каждой ея стороны поднимались кверху морскія травы въ перемежку съ пальмами и камышами. Скалы служили опорою этимъ растеніямъ, которыя образовывали собою простую берлогу, едва доступную лучамъ свѣта. Извилистая щель, ведшая въ оврагъ, имѣла не болѣе трехъ метровъ въ ширину и была загромождена остатками плодовъ и различнаго рода другими отбросами, издававшими зловоніе.
Маленькое розовое существо все еще разсматривало меня своими мигающими глазками, когда въ одномъ изъ ближайшихъ отверстій берлоги вновь показался мой человѣкъ-обезьяна, знакомъ приглашая меня войти. Въ тотъ же самый моментъ какой-то толстый кривобокій уродъ, согнувшись, вышелъ изъ пещеры, которая находилась въ концѣ этой странной улицы. Среди освѣщенной зелени листвы безобразная его фигура приподнялась, и онъ уставился на меня глазами. Я колебался, смутно желая бѣжать изъ этого мѣста по только-что пройденному мною пути, затѣмъ, однако, рѣшивъ испытать приключеніе до конца, крѣпче сжалъ свою палку въ рукѣ и послѣдовалъ за моимъ проводникомъ подъ зловонный навѣсъ.
Я вошелъ въ полукруглое пространство, своею формой напоминающее пчелиный улей; около каменной стѣны, представлявшей перегородку внутри помѣщенія, была сложена провизія изъ разнообразныхъ плодовъ, кокосовыхъ и другихъ орѣховъ. Грубая деревянная и каменная посуда валялась разбросанной на землѣ и отчасти на плохенькой скамейкѣ. Огня не было. Въ самомъ темномъ углу хижины сидѣла на корточкахъ какая-то безформенная масса; она при видѣ меня заворчала. Мой человѣкъ-обезьяна продолжалъ стоять, слабо освѣщенный свѣтомъ, проникающимъ черезъ входное отверстіе, и предложилъ мнѣ расколотый кокосовый орѣхъ. Я пробрался до противоположнаго угла, усѣлся на корточкахъ и принялся грызть съ возможнымъ спокойствіемъ орѣхъ, не смотря на одолевшій меня страхъ и на невыносимый спертый воздухъ въ хижинѣ. У входа появилось розовое созданьице и вмѣстѣ съ нимъ еще другое двуногое рыжаго цвѣта и съ блестящими глазами. Оба они принялись черезъ плечо глазѣть на меня.
— Гмъ! — проворчала неопредѣленная масса изъ противоположнаго угла.
— Это человѣкъ, это человѣкъ, — затараторилъ мой вожатый, — человѣкъ, живой человѣкъ, подобный мнѣ!
— Довольно! — ворчливо прервалъ его голосъ, выходившій изъ мрака.
Я грызъ свой кокосовый орѣхъ среди напряженной тишины и старался, но безъ успѣха, увидѣть, что происходило въ темнотѣ.
— Это человѣкъ? — переспросилъ голосъ. — Онъ пришелъ жить съ нами?
Голосъ былъ сильный, немного запинался и заключалъ въ себѣ какую-то странную интонацію, которая особеннымъ образомъ дѣйствовала на меня; произношеніе, однако, было болѣе или менѣе правильное.
Человѣкъ-обезьяна посмотрѣлъ на меня, какъ бы ожидая чего-то. Я понялъ его молчаливый вопросъ и отвѣчалъ:
— Онъ пришелъ жить съ вами!
— Это человѣкъ; онъ долженъ изучить законъ!
Я начиналъ теперь различать среди царствующей темноты неясный черный контуръ существа, съ вдавленной въ плечи головой, сидѣвшаго въ углу на корточкахъ. Въ пещерѣ стало еще темнѣе отъ появленія у входнаго отверстія двухъ новыхъ головъ. Моя рука сильно сжала оружіе. Существо изъ темнаго угла заговорило возвышеннымъ голосомъ:
— Повторяйте слова!
Въ началѣ нельзя было разслышать его словъ, но вдругъ онъ громко растянулъ нараспѣвъ:
— Не ходить на четырехъ ногахъ — это законъ…
Я остолбенѣлъ.
— Повторяйте же слова! — пробормоталъ человѣкъ-обезьяна. При этомъ онъ самъ повторилъ ихъ, и всѣ существа, которыя толпились у входа, поддакнули ему хоромъ съ какою-то грозной интонаціей въ голосѣ.
Я убѣдился, что мнѣ должно также повторять эту глупую формулу, и тогда началась безумная комедія. Голосъ впотьмахъ напѣвалъ фразу за фразой, на манеръ причитываній, а всѣ остальные присутствующіе повторяли ихъ. Произнося слова, они въ то же время раскачивались изъ стороны въ сторону и ударяли себя по бедрамъ; я слѣдовалъ ихъ примѣру.
Мнѣ казалось, что я уже умеръ и нахожусь въ мрачной пещерѣ загробнаго міра, окруженный таинственными уродами. Кое-гдѣ въ пещеру скудно проникали лучи солнца. Всѣ мы раскачивались и пѣли въ унисонъ:
— Не ходить на четырехъ ногахъ! Это законъ… Развѣ мы не люди?
— Не кушать ни сырого мяса, ни рыбы. Это законъ. Развѣ мы не люди?
— Не сдирать коры съ деревьевъ. Это законъ. Развѣ мы не люди?
— Не гнаться за другими людьми. Это законъ. Развѣ мы не люди?
Можно себѣ представить все остальное послѣ подобныхъ глупыхъ запрещеній; послѣ нихъ мнѣ казались возможными и всякія другія запретительныя статьи, еще болѣе безсмысленныя, невозможныя и безнравственныя. Особаго рода усердіе овладѣло всѣми нами. Раскачиваясь и бормоча все скорѣе и скорѣе, мы повторяли статьи страннаго закона. Хотя я нѣсколько и поддался вліянію этихъ дикарей, тѣмъ не менѣе, въ глубинѣ души готовъ былъ смѣяться надъ всѣмъ происходившимъ. Мы проговорили вслухъ цѣлый рядъ запрещеній, затѣмъ начали напѣвать новую формулу закона.
— Ему принадлежитъ домъ страданій!
— Ему принадлежитъ способность творчества!
— Ему принадлежитъ способность вредить другимъ!
— Ему принадлежитъ способность исцѣлятъ!
Далѣе потянулась длинная серія перечисленій, произнесенныхъ на какомъ-то непонятномъ для меня жаргонѣ, съ постояннымъ присовокупленіемъ словъ: «Ему принадлежитъ». Кого они подразумѣвали подъ этимъ словомъ, для меня оставалось загадкой. Мнѣ казалось, что я сплю и вижу сонъ, но никогда я не слыхалъ во снѣ пѣнія.
— Ему принадлежитъ убивающая людей молнія!
— Ему принадлежитъ глубокое море! — пѣли мы. — Ужасная мысль пришла мнѣ въ голову: Моро, превративъ этихъ людей въ животныхъ, внушилъ ихъ ограниченнымъ умамъ особаго рода поклоненіе себѣ. Тѣмъ не менѣе, не смотря на подобное убѣжденіе, я отлично понималъ, что не въ состояніи прекратить пѣніе, такъ какъ бѣлые зубы и сильные когти окружали меня со всѣхъ сторонъ.
— Ему подвластны звѣзды неба!
Наконецъ, эти причитанія окончились. Я увидѣлъ обливающееся потомъ лицо человѣка-обезьяны, мои глаза, привыкшіе теперь къ темнотѣ, стали лучше различать фигуру сидѣвшаго въ углу, откуда исходилъ голосъ. Существо это было ростомъ съ человѣка, но казалось покрытымъ темной и сѣрой шерстью, совершенно схожей съ цвѣтомъ шерсти таксы. Кто оно было? Кто были всѣ присутствующіе? Представьте себя окруженнымъ идіотами и калѣками, ужаснѣе которыхъ нельзя вообразить, и вы поймете мои чувства среди такихъ уродливыхъ карикатуръ человѣчества.
— У этого человѣка пять пальцевъ, пять пальцевъ… какъ и у меня! — проговорилъ человѣкъ-обезьяна. Я протянулъ свои руки. Сѣроватое созданіе изъ угла нагнулось впередъ.
— Не ходить на четырехъ лапахъ. Это законъ. Развѣ мы не люди?
Оно протянуло вмѣсто руки какой-то странный обрубокъ и взяло мои пальцы. Этотъ обрубокъ представлялъ изъ себя копыто лани съ когтями. Я насилу удержался, чтобы не закричать отъ удивленія и ужаса. Его лицо нагнулось, чтобы разсмотрѣть мои ногти; чудовище приблизилось къ свѣту, проникающему черезъ входное отверстіе, и я съ дрожью и отвращеніемъ увидѣлъ, что то былъ ни человѣкъ, ни звѣрь, а прямо сѣрая масса съ шерстью и тремя темными дугами, обозначавшими мѣсто глазъ и рта.
— У него короткіе ногти, — проговорило ужаснѣйшее существо съ длинною шестью. — Это гораздо лучше: онъ не такъ стѣсненъ, какъ тѣ, которые имѣютъ длинные ногти! — оно отпустило мою руку, и я инстинктивно взялся за палку.
— Кушать только корни и деревья. Это «Его» приказаніе! — проговорилъ человѣкъ-обезьяна.