— А как он умер? — осторожно спросил Чарльз.
— Его сбила машина на Елисейских Полях, — ответила Джоанна. — Травмы были тяжелыми, но не смертельными. Он… он умер, потому что не хотел больше жить.
— Но у него же были вы, — заметил Чарльз.
— Все зависит от того, как на это посмотреть, — сдержанно возразила Джоанна. — Вам, возможно, трудно представить, как можно так сильно любить женщину, что без нее жизнь теряет смысл. Но именно так папа любил маму. Я… я была рядом, когда он умирал. Он принимал меня за маму. В первый раз я видела его по-настоящему счастливым.
Джоанне удалось закончить свой рассказ твердым голосом, но ее глаза были полны слез и в горле стоял комок. К счастью, Чарльз воздержался от комментариев, а когда он заговорил, предложив перекусить в гостинице, она уже взяла себя в руки.
За едой они больше молчали. Джоанну занимал вопрос, не пожалел ли Чарльз, в свете ее недавних признаний, о своем решении привезти ее в Англию.
Когда они поехали дальше, она с трудом сдерживала зевоту. Убаюканная мерным шумом мотора, она задремала, а когда открыла глаза, машина стояла у заправочной станции. Распрямив затекшие ноги, она посмотрела на Чарльза, стоявшего у машины.
— Осталось всего десять миль, — сказал он, снова садясь за руль. — Что вам снилось? Вы разговаривали во сне.
— В самом деле? А я и не помню, что мне что-то снилось, — удивленно произнесла она.
— Не беспокойтесь. Вы говорили по-французски, и я почти ничего не понял. — В его голосе звучало веселье.
— А мне показалось, что вы достаточно хорошо говорите по-французски. Где вы научились? Я всегда считала, что англичане даже горды тем, что в любой стране обходятся своим родным языком.
— Не у всех же по соседству жила хорошенькая студентка из-за границы, — весело сказал он. — У наших соседей жила молоденькая няня-француженка, а я тогда был еще впечатлительным мальчишкой. К сожалению, большинство фраз, которым она меня научила, неприменимы в обычной беседе.
— Я думала, английские юноши начинают интересоваться девушками гораздо позднее, — заметила Джоанна.
— Если они учатся в закрытом интернате, у них просто нет такой возможности. А я ходил в местную среднюю школу.
— Все равно, я бы поняла, если бы вы интересовались мотоциклами, спортом или чем-то серьезным.
— Интересовался. Но ведь даже самый лучший мотоцикл выглядит еще лучше, когда на заднем сиденье сидит красивая брюнетка.
Наступило молчание. Джоанна старалась представить Чарльза долговязым подростком, но ей это не удавалось.
— А что случилось с ней потом? — спросила она.
— С Мари-Люс? Она уехала домой, в Лион. Сейчас ей, наверное, далеко за тридцать, и она стала степенной, солидной матроной.
— Она была старше вас?
— Конечно. В том-то и была ее привлекательность. Разве вас не привлекали мужчины постарше, когда вы были мечтательной школьницей?
— У меня нет своего мнения на этот счет. В том возрасте я не ходила на свидания. Большинство мужчин, которые путешествовали на океанских лайнерах, были пожилые или совсем старые. — «А я тогда мечтала о доме и покое», — мысленно добавила Джоанна.
— Разве вы не влюблялись в моряков?
— Возможно …не помню уже. Кстати, я и не заинтересовала бы никого из них: я тогда была толстая и неуклюжая.
— А как же вы учились?
— Никак, — откровенно призналась она. — Папа не мог отправить меня в пансион, поэтому я сама училась, чему могла, по книгам.
— Вы хотите сказать, что у вас нет никакого образования?
— Никакого. Я ходила в школу всего один год, пока мы жили в Марселе. Когда мы начали путешествовать, мне уже не пришлось учиться. — Она искоса взглянула на него. — Вас это шокирует?
— Разве у меня такой вид?
— Нет. Но мне кажется, это должно вас шокировать.
— Как всем женщинам, вам слишком многое кажется, — усмехнувшись, сказал Чарльз. — Почему я должен быть шокирован?
— Ну… из-за моего необычного происхождения и образования.
— Да, необычного, — признал он. — Но я не вижу в этом ничего скандального. Мне даже кажется, что это у вас весьма старомодный взгляд на жизнь, если вы считаете ваше происхождение шокирующим.
— У меня-то старомодный?! — удивленно воскликнула Джоанна. — Что вы хотите этим сказать?
— Может быть, я неудачно выразился. Вам, конечно, раньше чем другим девочкам вашего возраста пришлось самой заботиться о себе, но у вас нет основания считать себя отверженной из-за того, что ваш отец зарабатывал на жизнь карточной игрой, а вы не получили общепринятого образования.
— Но я и не считаю! — возмущенно запротестовала она. — Я никогда не говорила, будто я…
— Вы можете не признаваться в этом… даже самой себе, — прервал он ее, — но я думаю, что-то в этом роде вы все-таки чувствуете. На самом деле вы очень стесняетесь своего происхождения, иначе вам бы и в голову не пришло, что я могу быть шокирован.
— Вы начитались популярных книжек по психологии, кузен Чарльз, — язвительно сказала Джоанна. — Но вы заблуждаетесь: я не только не стыжусь своего происхождения, напротив — я горжусь им! Мне даже доставляет удовольствие всего добиваться в жизни самой, наперекор всему. Мне было бы просто скучно, если бы я, что называется, унаследовала успех.
Но ее выпад оказался слишком слабым, чтобы задеть Чарльза. Он лишь насмешливо посмотрел на нее и предложил:
— Оставим пока этот спор, ладно? Мы уже въезжаем в Мерефилд.
Они выехали на окружную дорогу; за ней сельский пейзаж сменился городским, где за двустворчатыми железными воротами, среди ухоженных садов, просматривались респектабельные особняки. Центр городка был запружен машинами и спешащими за покупками горожанами. Джоанна с интересом отметила богатые витрины магазинов и продуктовых лавок. Тут же стояло уродливое здание городской ратуши из красного кирпича, не менее уродливое здание вокзала и огромное сооружение из стекла и бетона, в котором, как сказал ей Чарльз, размещался новый технический колледж. За ним начиналась широкая улица, ведущая в сторону от торгового центра. На ней вперемешку стояли современные многоквартирные дома, старинные викторианские здания и мелкие частные предприятия. Потом Чарльз свернул направо, в жилой район.
Джоанне, чье беспокойство росло с каждой минутой, он показался огромным. Наконец ряды почти одинаковых домов кончились, и машина свернула на тихую улочку, ограниченную с одной стороны высокой кирпичной стеной. В одном месте стена прерывалась двумя колоннами с массивными коваными воротами между ними. Оставив мотор работать, Чарльз вышел из машины, чтобы распахнуть ворота.
Достав из сумочки пудреницу, Джоанна поспешно стала приводить в порядок макияж.
— Готовы к встрече? — спросил Чарльз, вернувшись к машине.
Джоанна кивнула и крепко сжала в руке сумочку.
Короткая посыпанная гравием дорожка была окаймлена вечнозеленым кустарником. Она вела прямо к дому. Это был солидный викторианский особнячок с высокими фронтонами и веерообразными окнами из цветного стекла. «Не самый привлекательный дом», — подумал Джоанна.
Чарльз подъехал к парадной двери, вышел из машины и стал открывать багажник. Джоанна последовала за ним, чувствуя, что у нее слегка дрожат ноги.
— Нажмите звонок, — сказал он. — Они не слышали, что мы подъехали.
Джоанна не успела выполнить его просьбу, как дверь распахнулась, и на пороге появилась высокая седая женщина.
— Чарльз, дорогой! Как хорошо, что ты вернулся, — сердечно произнесла она, спускаясь по ступенькам и с улыбкой протягивая ему руку.
— Здравствуй, Моника. Все здоровы? — Он поцеловал ее в щеку. Обернувшись к Джоанне, он сказал: — Вот, я нашел ее… пропавшую внучку. Джоанна, это твоя тетка.
Джоанна шагнула вперед и протянула руку.
— Здравствуйте, тетя Моника, — сказала она, вежливо улыбаясь.
Та смерила девушку холодным оценивающим взглядом, от которого не укрылась ни одна деталь ее внешности.
Значит, ты и есть дочка Майкла, — медленно произнесла она. — Здравствуй.
Но в ее приветствии не было ни капли теплоты и, следуя за нею в дом, Джоанна поняла, что Моника Дар-рант уже до их встречи ненавидела ее.
Глава третья
— Где бабушка? В гостиной? — спросил Чарльз, когда они вошли в холл.
— Нет, она наверху. Должна сказать, что твой вчерашний звонок расстроил ее, — слегка нахмурившись, ответила миссис Даррант. — Мы испугались, что у нее опять будет сердечный приступ; поэтому я решила, что сегодня ей лучше остаться в постели. Тебе надо было все сообщить сначала мне, Чарльз. Я бы подала ей эту новость более осторожно.
— Да, об этом я не подумал, — озабоченно согласился Чарльз. — Сейчас уже все в порядке? Пока меня не было, ничего не случилось?
— Да, об этом я не подумал, — озабоченно согласился Чарльз. — Сейчас уже все в порядке? Пока меня не было, ничего не случилось?
— Нет. Сейчас она чувствует себя лучше. Но ночь мы провели очень беспокойную, — сказала Моника со вздохом. Она взглянула на Джоанну. — Я не знаю, мисс Аллен, сказал ли вам Чарльз, но у моей матери больное сердце, поэтому ее нельзя волновать. Пожалуйста, не забывайте об этом, когда встретитесь с ней.
— Да, конечно, — ответила девушка. Потом нерешительно предложила: — Может быть, вам лучше называть меня просто Джоанна?
— Пожалуй, если ты так хочешь. Естественно, в данных обстоятельствах мне трудно привыкнуть, что ты — член нашей семьи. — Она открыла дверь и пропустила их вперед. — Сейчас я велю принести чай. Вы, должно быть, проголодались с дороги.
— Я думаю, Джоанна потерпит еще полчаса, — сказал Чарльз. — Разве бабушка не ждет нас? Она, наверное, слышала, как мы подъехали. Мне кажется, нам лучше сперва подняться к ней.
— Пожалуйста… если Джоанна не возражает.
— Нет, конечно. Мне не терпится увидеться с нею, — ответила девушка.
Тетка бросила на Джоанну странный взгляд, повернулась и пошла вверх по лестнице. «Если бы мама была жива, ей было бы сейчас около пятидесяти лет. Значит, Монике Даррант сорок два или сорок три года, — предположила Джоанна. — Если бы не седые волосы — красиво уложенные и подкрашенные сиреневатой оттеночной краской — ей можно было бы дать не более тридцати пяти. У нее стройная фигура и хорошие ноги, а на лице почти нет морщин». Моника была одета в отлично сшитую черную юбку и дорогую крепдешиновую блузку. Из украшений — тройная нитка жемчужных бус и серьги с жемчугом и бриллиантами. При первом взгляде Монику можно было бы назвать изящной и привлекательной, но Джоанна уже успела заметить странно равнодушное выражение ее лица и надменно поджатые губы.
Спальня миссис Карлайон оказалась в самом конце длинного мрачного коридора, который тянулся по всей длине дома. Тихонько постучавшись, Моника открыла дверь и вошла.
— Они здесь, мама, — сказала она и впустила Джоанну в комнату.
Спальня была большая и просторная. Джоанна обратила внимание на темные старомодные обои на стенах и массивную мебель красного дерева. Замысловатые кружевные шторы закрывали окна. Но прежде всех этих деталей она увидела широкую кровать викторианской эпохи, в ней среди подушек полулежала седая дама в накинутой на плечи шетлендской шали.
С минуту они молча смотрели друг на друга, потом Мэри Карлайон с тихим возгласом протянула руки навстречу внучке, и Джоанна, приблизившись, взяла их в свои.
Потом она уже не могла вспомнить, о чем они говорили в эти первые несколько минут. Она не заметила, когда Чарльз и Моника вышли из комнаты. Она опомнилась только, когда горничная принесла чай. Тогда Джоанна уже сидела на краю кровати и беседовала с бабушкой, как будто знала ее всю жизнь.
— Какая ты красивая, — сказала миссис Карлайон, когда Джоанна стала разливать чай, — и как похожа на свою мать. Не удивительно, что Чарльз сразу узнал тебя. Посмотри, дитя мое, вон над камином висит ее портрет. Если бы не прическа и платье, его можно было бы принять за твой.
Повернув голову, Джоанна взглянула на портрет, висящий напротив кровати. По нескольким старым фотографиям, которые отец хранил до самой смерти, она представляла мать высокой стройной молодой женщиной с широко распахнутыми карими глазами и очаровательной улыбкой. Но художник, более внимательный чем бесстрастный объектив фотоаппарата, передал не только цвет волос и грацию Нины. Она позировала ему в светло-зеленом бархатном платье на фоне дубовой стены гостиной. Портрет был выполнен с таким мастерством, что изображенная на нем девушка, казалось, лучилась радостью и счастьем, а ее чудесные глаза искрились весельем.
— У нее карие глаза, мои гораздо светлее, — тихо сказала Джоанна.
— Да, глаза у тебя от Майкла, а в остальном ты очень похожа на нее. Даже голосом, — улыбнулась бабушка. Мне кажется, что она вновь со мной… как будто мы никогда не расставались. — Ее голос задрожал, и она прижала платок к глазам. — Ну вот, я опять плачу. Как глупо… — И она добавила уже более твердо. — Ты, наверное, устала, дорогая — ведь дорога из Парижа не близкая. Я позвоню Элис. Ты должна принять ванну и отдохнуть перед обедом. Теперь у нас будет много времени, чтобы поговорить.
Но, прежде чем она успела прикоснуться к звонку у кровати, в дверь постучали, и вошел Чарльз.
— А, Чарльз, дорогой, вот ты-то мне и нужен, — ласково сказала миссис Карлайон. — Джоанне нужно переодеться и отдохнуть. Проводи ее, пожалуйста, в северную комнату. Потом попроси Монику зайти ко мне. Она настаивала, чтобы я весь день провела в постели, но я хочу выйти к обеду. Я отлично себя чувствую и не хочу заставлять Элис тащить наверх тяжелый поднос.
— О, пожалуйста, не вставайте ради меня, — забеспокоилась Джоанна. — Я сама могу принести вам обед.
— Нет-нет. Я хочу встать, — твердо заявила бабушка. — Моника любит поднимать шум по пустякам. Я совершенно здорова.
Чарльз улыбнулся.
— А что это я слышал о вашем побеге из дома, пока Моника была на обеде у Брэдли? — насмешливо спросил он.
— Был чудесный день, и мне захотелось съездить в деревню. Я заказала такси и поехала, — горделиво сказала миссис Карлайон. — Не понимаю, из-за чего Моника раскудахталась. Я с таким же успехом могу умереть и в постели.
— Не удивлюсь, если вы переживете многих из нас, улыбнулся Чарльз. — Жаль, что я не могу, как вы, отправиться на природу в погожий денек, вместо того чтобы сидеть в конторе.
— Тебя еще не так сильно допекли твои дела, мой мальчик, чтобы ты бросил их, — хитро усмехнулась бабушка. — Я не сомневаюсь, что в Монако ты восхищался не одной природой. Надеюсь, ты еще расскажешь мне о своей поездке. Если только мне пристало слушать об этом, конечно. А теперь уходите… оба. Я хочу одеться.
В коридоре Чарльз спросил:
— Как прошла встреча?
— Прекрасно, — улыбнулась Джоанна. — Она замечательный человек. Теперь я понимаю, почему все вы так ее любите.
Чарльз не ответил и повел Джоанну в приготовленную для нее комнату. Как и в спальне миссис Карлайон в ней были старинные обои и высокая двуспальная кровать.
— Ванная рядом. Обед в семь часов. Вы услышите гонг, — сказал Чарльз.
— Вы возвращаетесь к себе? — спросила его Джоанна.
— Нет. Я только завезу домой вещи и возьму почту. К обеду вернусь. Или вы предпочитаете, чтобы я оставил вас здесь одну?
— Нет! Я рада, что вы будете за обедом, — поспешно сказала она. Потом поддавшись неожиданному порыву, спросила: — Почему моя тетка встретила меня с такой неприязнью, Чарльз? Она держалась вежливо, но я почувствовала, что она мне не рада.
— Вам это просто показалось, — ответил он, не глядя на девушку. — Почему она должна испытывать к вам неприязнь? Она же прямо сказала, что ей пока трудно воспринимать вас как члена семьи. Еще придется преодолеть некоторую отчужденность. Принесла ли горничная полотенца? Ах да, вот они. Ну, я пошел. Увидимся позднее.
— Хорошо. Спасибо вам.
Его шаги стихли в устланном толстым ковром коридоре, а Джоанна еще долго стояла посередине комнаты, нахмурив брови и задумчиво теребя свой браслет.
Так и не найдя причину враждебности Моники, она начала распаковывать вещи, развешивать свои костюмы и платья в огромном пропахшем камфорой шкафу, раскладывать разные мелочи в ящики туалетного столика.
Ванная оказалась такой же старомодной как и весь дом — с зеленой занавеской, прикрывавшей нижнюю часть окна, широким сушильным шкафом и раковиной, облицованной полированным дубом. Но бойлер был вполне современный: из крана бежал почти кипяток.
Вернувшись в свою комнату, Джоанна выбрала не слишком официальное вечернее платье из натурального светло-зеленого шелка. Россыпь граненых бусин обрамляла его скромный вырез. Она подняла волосы вверх, чтобы были видны подходящие к платью блестящие серьги.
К половине седьмого Джоанна была уже одета. Постояв немного у окна, она решила спуститься вниз. Проходя мимо ванной, она услышала шум воды и подумала, кто из членов семьи может там находиться. Возможно, одна из ее двоюродных сестер. Интересно, не встретят ли они ее, по примеру своей матери, лишь с холодной любезностью?
В холле никого не было, но когда она уже спустилась с лестницы, входная дверь распахнулась, и высокий белокурый молодой человек влетел в прихожую и с размаху бросил свой портфель на низкий столик. Обернувшись, он заметил Джоанну и замер с неподдельным изумлением на лице.
— Боже правый! Вы кузина Джоанна?! — воскликнул он опомнившись.
Джоанна улыбнулась, недоумевая, какой же он ее представлял, если ее вид так поразил его.
— Да, — просто сказала она. — А вы Нил, я полагаю?