Хельд, улепетывавший от «быка», даже не оборачиваясь, понял, что не уйдет. Впрочем, это понял и Тагель, сразу направивший своего жеребца в его сторону. В последний момент муж Аир сумел схватиться за узду и буквально упорхнул из-под ног противника. Впрочем, он почти сразу отцепился и, вскочив на ноги, послал стрелу в другого «быка», повернувшегося к нему боком — в ухо. И, должно быть, попал, потому что окрестности огласил трубный рев, и существо, забыв о погоне, замотало головой. В него полетело еще несколько стрел.
Тагель ловко развернулся в седле с луком — он чувствовал себя на спине лошади едва ли не увереннее, чем на земле, — и тут один из «быков», выскочивший на него сбоку, подогнул ноги — и прыгнул. Аир завопила. Молодой рейнджер обернулся, но существо смело его с седла, и конь, обезумев от страха, понесся прочь от хозяина и твари.
Тагель был ловок и подвижен, и быстр, очень быстр. Он умудрился извернуться так, чтоб не попасть под острые копыта поросшего мехом «быка», но не до конца. Удар, пришедшийся по ноге и боку, по самым ребрам, парализовал все его тело дикой болью, и от подвижности не осталось ничего. Пока «бык» закладывал короткий вираж, рейнджер попытался подняться, но встать смог только на колени, и одним взмахом рога существо швырнуло Тагеля обратно на землю.
Это был тот самый «бык», у которого в каждом глазу сидело по стреле, и ему это, похоже, все-таки немного мешало. Потому Аир и успела. Она, почти не сдерживая галопа испуганной лошади, подвела ее к тому месту, где лежал рейнджер, нагнулась с седла и потянулась к нему рукой.
Он был жив и даже в сознании, несмотря на то, что кровь, испятнавшая его одежду и траву вокруг, была, несомненно, его кровью. Он схватился за нее, и, ожидая этого, она держалась изо всех сил — и ногами, и свободной рукой за луку, а потому не вылетела из седла. Несколько шагов лошадь проволокла Тагеля по земле; от боли мужчина едва не потерял сознание. Но руку Аир он не отпустил, и, когда конь почти остановился, умелым рывком за приспущенную узду заставил животное лечь. Если б не его выучка и навык обращения с лошадьми, такой трюк ни за что не прошел бы, потому что, найдя жертв по запаху, «бык» уже начинал разгоняться в их сторону, и конь дрожал всем телом. Потому, должно быть, скакун так быстро поднялся на ноги, когда Тагель вскарабкался на его спину, и потому же понесся вперед так быстро.
Но и эта скорость была недостаточна. Конь нес на себе двух седоков и седельные сумки, да к тому же не отличался резвостью после похода в Белый Лотос. Впрочем, даже будь он в порядке и без груза, он не ушел бы от «быка». Очень скоро девушка начала различать сзади топот ног, треск ломаемых ветвей и сипение.
— Падаем! — взвыла она вне себя от страха, и оба скатились с седла.
Даже в полузабытьи Тагель соображал, а потому, упав, покатился вбок и двигался, пока хватило сил. Аир, слегка оглушенная ударом о землю, осталась лежать, но, на свое счастье, в стороне от копыт «быка». Он мелькнул мимо, в два прыжка догнал коня, сбил его своей тяжестью, навалился, рванул. Конь завизжал в агонии, забился, и какое-то время в мелькании массивных тел неясно было, что там происходит. Аир, пошатываясь, встала, пошарив рукой в траве, нашла лук, принадлежащий Тагелю, потом, еще пошарив, разжилась и стрелой — колчан рейнджера, само собой, был открыт, в готовности для немедленной стрельбы, потому кое-что выпало из него, но не поломалось.
Дитя Пустошей, когда лошадь затихла, медленно встало на ноги. Конь постарался дорого продать свою жизнь, успел, видимо, приложить противника сильнее, чем можно было от него ожидать. «Бык» неуверенно стоял, поматывая головой, и, похоже, чувствовал себя не лучшим образом. Аир подняла лук и прицелилась, старательно наводя на ухо. Вряд ли у нее будет другая возможность выстрелить. Несмотря на опасность ситуации, девушка была на удивление хладнокровна, словно прежде никогда не расставалась с луком. В конце концов, терять ей нечего. Плавным рывком оттянув тетиву к лицу (растянуть до конца она не смогла бы и резким рывком, но это было не нужно, раненый «бык» стоял едва ли в тридцати шагах от нее), она пустила стрелу и тут же отпрыгнула, опасаясь рывка в свою сторону.
Рывка не последовало. После, вспоминая все, что случилось в тот день, Аир признавалась сама себе, что, должно быть, неведомый Бог хранил ее, потому что она попала как раз туда, куда было нужно. «Бык», раненный до того и изнуренный бегом и схваткой, получив еще и стрелу в ухо, прошедшую насквозь, дрогнул всем телом и завалился набок.
Аир провела ладонью по лицу и огляделась. Она стояла у самого леса, не там, откуда появились «быки», а несколько севернее. Прикинув пройденное расстояние, она подивилась, насколько далеко ускакала перепуганная лошадь, прежде чем они свалились с нее. Пожалуй, пройти это расстояние в обратную сторону одна она не решится. И тут же, вспомнив о спутнике, девушка бросилась в ту сторону, куда он укатился.
Тагель лежал на животе, перекособочившись, прижав руку к раненому боку. Он был без сознания. Аир перевернула его на спину, осмотрела рану и вздохнула. Она не слишком хорошо разбиралась во врачевании, но поняла, что это нужно зашивать. У нее были при себе иголка, нитки и бутылочка настойки, прогоняющей из раны гниль, такой простенький набор стараниями Хельда имелся у каждого из отряда. Но еще нужна была вода, тряпки для перевязок — это самое малое. Собравшись с духом и пригибаясь за кустиками, девушка двинулась в ту сторону, где должна была лежать мертвая лошадь.
Клочья тела коня она нашла почти сразу и, стараясь не смотреть на то, во что копыта «быка» превратили его, отцепила от непонятно как уцелевшего седла седельные сумки. Подумав, отволокла седло и оттащила в сторону уздечку — никогда не знаешь, что может понадобиться. Жизнь крестьянки приучает к бережливости, потому что всегда может наступить такой момент, когда с сожалением вспомнишь о выброшенной нитке или спаленной в костре чурке. Морщась от отвращения, Аир очистила уздечку от окровавленных обрывков и кусков кости и заспешила обратно.
Тагель уже пришел в себя — похоже, у него был шок, потому дикую боль, которую он, покалеченный, должен был испытывать, не доходила до его сознания — и перевернулся на бок, так, чтоб было легче. Услышав шорох в кустах, он попытался привстать, цепляясь за кинжал, но, увидев Аир, облегченно вздохнул и снова откинулся.
Она положила на землю сумки и принялась их потрошить. То место, где на траве лежал рейнджер, было окружено кустами, и они давали обоим некоторую иллюзию безопасности. В сумке оказался полный бурдюк с водой, смятый маленький котелок, тряпки и провизия. Кроме того, кое-какие вещи Гердера, например смена одежды, которую Аир без колебаний решила тоже пустить на перевязки, если понадобится. Она осторожно промыла рану, изо всех сил экономя воду, покропила лечебным средством из бутылочки, а потом, пошарив в окрестных кустах, нашла и нажевала, чтоб наложить на рану, листьев тысячелистника и чистотела. Кровь удалось остановить давящей повязкой, после чего, отчаянно боясь что-нибудь сделать не так, Аир зашила рану. Почти все это время Тагель оставался в сознании, и у него явно начинался жар.
— Дай мне флягу, — простонал он под конец операции. Аир молча протянула ему воду в чашке. — Да не ту… Я точно знаю, что Гердер возит с собой фляжку самогона. Дай ее мне.
Пошарив в сумке, девушка и в самом деле нашла небольшую, с ладонь, флягу и протянула ее Тагелю. Тот приник к горлышку, но тут же отпрянул, отирая слезы.
— Ох, крепка, — и прижался снова.
— Отдай. — Аир требовательно протянула руку.
— Тебе не стоит, — предостерег он.
— Я не собираюсь это пить. Но я знаю, что крепкое вино хорошо выводит гниль из раны. Отдай. Я тебе буду рану смачивать.
Тагеля передернуло при одной мысли, что его рану обольют самогоном, похоже, он знал, что это такое, но, признав основательность доводов спутницы, флягу вернул. Она тщательно заткнула ее и спрятала обратно в сумку.
Она надеялась, что остальные рейнджеры быстро их найдут, но вокруг царила тишина, и ее охватил ужас, что все погибли, и она осталась наедине с раненым, беспомощным рейнджером, без надежды на помощь. Впрочем, горевать было некогда, и если это и так, то надо добраться до места драки и попробовать хотя бы найти живых лошадей и вещи.
— И не вздумай, — приказал Тагель. Он был плох, но спиртное немного поддержало его, и речь звучала довольно четко. — Ты даже не представляешь себе, что такое местные трупоеды. Даже приближаться к тому месту, где лежит свежее тело, нельзя. Если они мертвы, им уже не поможешь. Если живы, они либо найдут нас, либо тоже отправятся к краю Пустоши. Туда и мы с тобой поползем.
— Ты? — Она с сомнением посмотрела на него.
— Я постараюсь, — ответил он и скоро впал в забытье.
Аир быстро поняла, что встать он не сможет, потому, подхватив его под мышки, поволокла под ближайший куст поуютней и поукромней. Здесь уже были густые заросли, и девушка надеялась, что никакие местные твари их не найдут. Она перекусила чем-то и принялась как следует укутывать пострадавшего. У него начался жар, а солнце почти село, и нужные травы она искала на запах и на ощупь, но все-таки искала, потому что иначе надежда стала бы совсем ничтожной. Даже раненый рейнджер, за которым надо было ухаживать, как за младенцем, казался ей защитой, и больше всего девушка боялась остаться в Пустошах одна.
— Я постараюсь, — ответил он и скоро впал в забытье.
Аир быстро поняла, что встать он не сможет, потому, подхватив его под мышки, поволокла под ближайший куст поуютней и поукромней. Здесь уже были густые заросли, и девушка надеялась, что никакие местные твари их не найдут. Она перекусила чем-то и принялась как следует укутывать пострадавшего. У него начался жар, а солнце почти село, и нужные травы она искала на запах и на ощупь, но все-таки искала, потому что иначе надежда стала бы совсем ничтожной. Даже раненый рейнджер, за которым надо было ухаживать, как за младенцем, казался ей защитой, и больше всего девушка боялась остаться в Пустошах одна.
Ночью она поплакала, но потихоньку, чтоб не потревожить погрузившегося в забытье Тагеля. Не потому она опасалась его разбудить, что раненому необходим был отдых, а потому, что боялась — будет смотреть презрительно, мол, чего еще ожидать от девки. Рейнджер, который от боли не мог заснуть и воспринимал происходящее сквозь пелену, разумеется, не стал этого делать, хотя и услышал всхлипы. Он, несмотря на то, что был мужчиной, мог понять, насколько это тяжело для девушки — остаться вдовой, едва выйдя замуж, да еще и не узнав супруга как мужа (ничего из отношений Хельда и Аир нельзя было скрыть, конечно, уж слишком тесно они жили эти два месяца в Пустошах). То, что она мужа не любит и еще не могла полюбить, не имело значения — он понимал.
Она боялась развести костер, но это надо было сделать, чтоб приготовить целебные отвары, и утром Аир разожгла маленький, предварительно огородив место вокруг колышками и натянув на них свою куртку, куртку Тагеля и плащ — так у нее оставалась надежда, что свет не будет замечен кем-нибудь посторонним. Сварив отвар для питья в маленьком котелке, она заставила Тагеля его выпить, хотя он до конца не пришел в себя и неразличимо тихо бредил. Ей было страшно спать, но усталость брала свое, и девушка прикорнула, предварительно со старанием забросав костерок землей.
И утром никто из спутников не явился, и оба уверились, что остались одни. Не было слышно и каких-либо звуков, ни ржания, ни голосов, ни треска веток. Напоив Тагеля и обработав его рану, Аир оставила его в покое. Рейнджер лежал в забытьи, его то и дело пробивала дрожь, но согреть его костром девушка не решалась. Зато нашла неподалеку бархатное дерево, надрала его луба и коры и, скрывшись все с тех же кустах, рядом с Тагелем, от окрестной нечисти, принялась растирать добычу в порошок. У нее не было ни жира, ни воска, но в сумке оказался кусок сала, видимо, припрятанный в виде последнего неприкосновенного запаса. На крышке котелка она вытопила немного жира — много было и не нужно, смешала с крупинками луба и сделала мазь, которая предназначалась на сильно опухшую ногу рейнджера. Серьезного перелома там, судя по всему, не было, но следовало принять меры, чтоб не закончилось бедой. Аир наложила мазь и накрепко обмотала поврежденную ногу. Теперь необходимо было приготовить отвар.
— Что ты сделала, — простонал Тагель.
Обернувшись, она заметила, что молодой мужчина тянется к ноге.
— Не трогай. Я наложила мазь.
— Больно…
— Терпи. Больно, конечно, но как иначе? У тебя маленький переломчик. Может, даже и трещина, будем надеяться. Ты иначе и идти не сможешь.
— Я и так не смогу.
— Я тебе костыль сделаю.
Они замолчали, и какое-то время Тагель молча терпел давление повязки, а потом незаметно дотянулся и ослабил ее сам. Аир этого не заметила. Она приготовила отвар, отставила его в сторону — настояться, и процедила через край рубашки в чашку. Следующее, что она сварила, был бульон из мяса, который она влила в Тагеля, несмотря на его сопротивление.
— Мне кажется, нам стоит двигать, — проговорил он.
Аир посмотрела на него удивленно.
— Да ты и на костылях сейчас не удержишься, ты что?
— Лучше не зависать на одном месте долго. Поверь моему опыту.
Девушка пожала плечами и молча занялась костылями. Она не слишком хорошо умела работать с ножом и деревом, но на какое-то время этих подпорок должно было хватить. Когда девушка с трудом подняла Тагеля на ноги, он побледнел и едва не упал, но упорно пытался ковылять вперед, отвоевывая шаг за шагом микроскопические кусочки пространства у Пустошей, пока не свалился без сознания. Аир, нагруженная сумкой и седлом, подставила ему плечо, а потому шаталась никак не меньше раненого, и, когда он рухнул, свалилась рядом.
Потом они снова поднялись и снова поползли вперед.
Как ни странно, ни одно опасное существо им по дороге не попалось. Только какая-то оранжевая муха с налету укусила Аир в плечо, в следующий миг девушка почувствовала онемение, холод, а затем и сильную боль. Впрочем, боль скоро схлынула и не мешала даже нести на этом плече сумку, а что укушенную то и дело пробирала дрожь и хотелось закутаться во что-нибудь плотное, так это можно и перетерпеть.
Прошли они в тот день совсем мало, но диво, что вообще прошли. К вечеру Тагель свалился на землю замертво, и Аир снова пришлось тормошить его и заставлять поесть. Она готовила с оглядкой, понятно, без каких-либо хитростей, потому что в сумке Гердера не было ни овощей, ни муки — ничего, кроме вяленого мяса, овечьего сыра в тряпице и соли. Было немного овса, его Аир растирала между камнями и кормила Тагеля овсяной размазней. У нее дома такой кашей всегда кормили больных. Она бросала в котел все, что попадалось им по дороге, один раз набрела на дуб, уже начавший ронять желуди — рановато, что ее удивило, но желуди оказались спелые. Девушка набрала их, вымочила как следует и растерла. Каша получилась мерзкая на вкус, горьковатая, зато сытная. Тому, кто голоден, все сойдет.
Тагель терпел молча, только по ночам, засыпая, стонал и хрипел. Ему было плохо, слабость пригибала к земле, боль постоянно туманила взгляд, но он шел вперед, заставляя Аир забираться поглубже в кусты и залезая туда тоже при малейших признаках опасности. Он знал себя смелым, но так, посреди Пустошей, на костылях, едва способный шевелиться, он был совершенно беззащитен, и слишком хорошо это понимал. Окажись он один, выжить ему не удалось бы, легко догадаться. Аир ухаживала за ним так настойчиво, словно нисколько не уставала, кормила, поила, растирала ногу, когда онемение становилось настолько сильным, что не получалось сделать ни шага. Но девушка не смогла бы защитить его при нападении даже самого обычного «кузнечика». Это он должен был бы защищать ее. Но не смог бы.
Страх подстегивал его, заставлял ковылять быстрее, падать реже и слушать внимательней, и можно было только подивиться, сколько сил способно таить человеческое тело, на какие невозможные подвиги может подвигнуть его страх. Не зря говорится, что человек способен на все что угодно, если только по-настоящему захочет.
В день они делали примерно шестую часть того пути, который проходили бы всем отрядом, даже при отсутствии лошадей.
Два раза Аир находила воду, один раз это был родник, а другой раз — речка, чьи берега поросли кустами, травой и камышами так густо, что подобраться к воде девушке удалось только с пятой попытки. Она тоже очень боялась, но еще и уставала как никогда, потому по большому счету бояться у нее не было ни времени, ни сил. Через речку (бродов искать не было возможности, да и боязно, очевидно, что брод скорее всего там же, где водопой) она перетащила сперва вещи, а потом и Тагеля. Он подсказал ей самый простой способ, то есть разделся и плашмя лег на воду лицом вверх, а она, взявшись за сжимаемые им костыли (сперва их приходилось чинить каждый день, но потом рейнджер сделал их себе сам), просто отбуксировала его на другой берег. Одежду он сумел сохранить сухой, оделся почти без ее помощи, но к вечеру его снова стал бить озноб, и девушке пришлось отпаивать его настоями. Впрочем, она и так делала их для него каждый вечер и каждое утро, боясь, что рана все-таки загноится.
Два раза они отлеживались в кустах от нечисти, шастающей поблизости, и боялись даже дышать. Тагель держался за лук, как за спасительную волшебную палочку, но и сам понимал, что вряд ли способен на что-либо серьезное, и потому молился, чтоб их не заметили. Услышали ли боги его молитвы либо помогло везение, но их не учуяли.
Аир не знала, куда они двигаются, но Тагель примерно представлял и держался направления. Он не слишком надеялся выбраться из Пустошей, но хотел пройти как можно больше, чтоб, может быть, вышла хоть девчонка. По его прикидкам опасную долину они уже миновали, и до края Пустошей оставалось немного. Но немного не значит менее опасно. Тагель, готовый теперь следовать любым правилам, пусть даже суеверию, лишь бы приблизить возможность спасения, боялся даже думать о том, что конец пути близок. Рейнджер знал, что приметы не всегда только бессмысленное суеверие, и вот эта — молчать о результате, не достигнув его, — разумна, потому что, поверив в благополучное завершение, человек расслабляется. Расслабляться было нельзя, и Тагель спал с луком в руках.