Шум возобновился; он уже ближе, ближе… В промежутке между складками ткани появились две темные босые ноги, ступавшие с особой осторожностью. Ноги могли принадлежать только Наганде; значит, индеец тоже решил без помех обыскать комнату. Придет ли ему в голову заглянуть под кровать? Николя вздрогнул, увидев, что пришелец приближается к занятой им позиции. Откинув покрывало, незваный гость принялся копаться в постельном белье и даже приподнял матрас: Николя увидел просвет между досками кровати. Потом индеец довольно долго ходил по комнате, но, наконец, удалился. Николя дождался, когда все посторонние звуки стихли. Гален запирал Наганду; но он забыл, что тот уже убегал через слуховое окно на крыше, и ничто не мешало ему вновь совершить побег. А любая незапертая дверь или плохо прикрытое окно позволяли ему проникнуть обратно в дом. Что он мог искать, если не знаменитый талисман, таинственную штучку, висевшую у него на шее вместе с обсидиановыми бусами, шарик от которых оказался в руке убитой Элоди?
Николя все еще надеялся, что его поиски принесут хоть какие-нибудь результаты, пусть даже ему приходится идти по стопам Наганды. Призвав на помощь все приобретенные им навыки ремесла, он убедил себя, что будет искать лучше, чем индеец, и непременно найдет. И ему повезло: проведя рукой по дну ящика комода, он нащупал приклеенную с помощью облатки бумажку, и осторожно отлепил ее от дна. Это была обычная расписка.
№ 8
Получено в залог за подлежащую возмещению сумму в размере восемнадцати ливров пяти су и шести денье.
Срок истекает через месяц. Тридцать первое мая 1770 года.
Подписано: Робийяр, старьевщик, улица Фобур-дю-Тампль.
Кто этот человек, ссужающий деньга под залог? Ростовщик? А может, это сестры Гален, пытаясь найти дополнительный источник средств, решили заняться ростовщичеством? Но значительно больше, чем содержание записки, Николя поразила ее дата. В ночь с 30 на 31 мая случилась катастрофа на площади Людовика XV. Обнаруженная расписка позволяла выстроить ряд новых гипотез. Он переписал ее содержание, а затем приклеил на место, ко дну ящика комода, предварительно смочив восковой шарик слюной. В глубине шкафа он нашел пару женских туфель, заляпанных грязью с приклеившейся к ней соломенной крошкой и с черными пятнами от угля или головешек на подошвах. Кому из сестер принадлежали эти туфли? Старшей Шарлотте или младшей Камилле? Без видимых причин вспомнив о муравьях, он нагнулся и вытащил из-под кровати длинную узкую полосу льняной ткани с грязными желтоватыми потеками, облепленными черными насекомыми. Когда он поднес тряпку к носу, его едва не стошнило от резкого запаха свернувшегося молока. Почему сестры хранили эту грязную тряпку? Смутная мысль завертелась у него в голове, но ее еще предстояло обдумать. Вернув тряпку на прежнее место, он вышел из комнаты.
Мьетта еще спала, и когда он вошел к ней, она даже не шелохнулась. Пройдя в комнату Элоди, он подошел к окну и стал смотреть на улицу Сент-Оноре, заполненную одетыми по-воскресному парижанами. Вскоре он увидел семейство Гален, в полном составе возвращавшееся домой. Среди залитой солнцем пестрой толпы траур их казался неуместным, однако в среде торговой буржуазии правила ношения одежды и украшений соблюдались строго; для каждого события существовал свой протокол. Точное знание правил, когда следует надевать чепчик из черной кисеи, а когда темную газовую косынку, являлось признаком хорошего воспитания. Тут он почему-то вспомнил, что король носил траурный костюм фиолетового цвета, а королева — белого. И отметил, что пребывавшие в смятении Галены, не получив тело из Мертвецкой, не стали останавливать часы в доме, не накрыли черным мебель и не окутали черным газом зеркала.
Вскоре раздались шаркающие шаги кухарки, направлявшейся на свой пост возле постели служанки. Посчитав себя свободным от дежурства, он выскользнул из комнаты и отправился допрашивать самого младшего члена семьи Гален. Подойдя к комнате Женевьевы, он услышал, как девочка, противореча траурному настрою взрослых, напевала что-то веселое. Маленькая Женевьева встретила его гримаской, сделавшей ее чрезвычайно похожей на отца. Сидя на маленькой детской табуреточке, она старательно накручивала на палец кудрявую прядь.
— Здравствуйте, мадемуазель, — произнес Николя.
— Я не мадемуазель. Это Элоди была мадемуазель. Я Женевьева. А ты?
— Николя. Говорят, вы больны?
— Да. Но не так, как Мьетта.
— Вы любите Мьетту?
— Да, только она слишком много плачет. Я не люблю Элоди.
— Свою кузину? А почему?
— Она никогда не хочет играть со мной. Мьетта очень больна. Я думаю, что это из-за чудовища.
— Чудовища?
Она подбежала к Николя и схватила его за руку.
— Того самого, который утащил ее на праздник.
— Откуда вы знаете? Вы же были больны и лежали в кровати.
— Нет, нет! Я встала, легла под дверью и все слышала. Я все знаю! Всегда все знаю. Я видела, как Мьетта ушла с чудовищем с белым лицом. На нем была огромная черная шляпа, а потом другие…
— Что за другие?
— Те же самые.
— Вы хотите сказать, что они ушли, а потом вернулись?
В раздражении девочка принялась дубасить его своими маленькими кулачками.
— Нет, нет, ты ничего не понимаешь…
На пороге возникла мадам Гален.
— Что вы делаете в комнате моей дочери, сударь? — сухо спросила она. — Вам мало было навязать нам свое присутствие, вы еще и ребенка хотите замучить!
— Я никого не мучаю, сударыня. Я разговаривал с вашей дочерью, и рано или поздно, я эту беседу продолжу, как бы вы ни противились.
Не обращая внимания на перепалку взрослых, Женевьева, плотно сжав губы и устремив взор в никуда, принялась прыгать то на одной, то на другой ноге, при этом что-то напевая без слов.
Николя пристально смотрел на госпожу Гален; он чувствовал, что тайна этой женщины каким-то образом связана с убийством племянницы Галена. Несмотря на очевидную молодость, красота ее начала увядать, а с лица не сходило тревожное выражение. Откуда взялась тень, омрачавшая ее лицо? Печаль от не оправдавшего надежды брака, страдания деликатной души, не сумевшей перебороть неуважение к мужу? Из каких нитей соткан ее сильный характер, проявившийся как в защите своего ребенка, так и в упорном нежелании отвечать на вопросы — несмотря на риск навлечь на себя самые серьезные подозрения.
— Сударыня, помните, вам нечего меня бояться; я могу все выслушать, все понять и помочь вам. Ради всего святого, говорите. Если вам что-то известно, защитите себя и расскажите мне, как вы провели время вечером накануне катастрофы. Иначе ваше молчание будет расценено как ложь и попытка сокрытия истины.
Она пристально уставилась на него, и он ощутил, как ее ненавидящий взор обжигает ему кожу. Неожиданно она открыла рот, и ему показалось, что она сейчас заговорит. На щеках ее вспыхнул яркий румянец, она поднесла ладони к покрасневшему лицу, и оно снова приняло жесткое выражение. Он почувствовал, что готовность снять защиту и уступить его просьбе прошла: госпожа Гален быстро спохватилась и вновь закрылась в невидимой крепости. Судорожно прижав к себе дочь, она отступила, испепелив Николя исполненным ненависти взглядом.
Встретив в коридоре Шарля Галена, Николя подумал, что тот, скорее всего, слышал их разговор, но не пожелал вмешаться, И решил по горячим следам узнать имя семейного нотариуса. Гален замигал, замотал головой и не произнес ни слова. Но комиссар настаивал, и в конце концов меховщик сообщил, что это мэтр Жам с улицы Сен-Мартен, той, что неподалеку от улицы Урс. В этот момент появился Семакгюс с корзинкой в руках и с Сирюсом на поводке; пес выглядел помолодевшим и вилял хвостом, радуясь неожиданной прогулке.
— Кого я вижу! — воскликнул Николя, в то время как Шарль Гален, воспользовавшись заминкой, улизнул. — Да вы нагружены, словно мул!
— Вот, делаешь друзьям добро, а они тебя же и обзывают! По дороге сюда я завернул в ресторацию Алигр. Но идемте же…
В комнатке Николя корабельный хирург продемонстрировал принесенные им сокровища: каплуна, зажаренного в соли крупного помола, языки из Вьерзона, бутылку бургундского. Дополняли пир хлеб и миндальное печенье. Друзья без всякого смущения расположились за туалетным столиком. Хирург попытался снова привлечь внимание Николя к нежелательным последствиям, которые может повлечь за собой официальное признание сверхъестественного характера наблюдавшихся явлений.
— Какого черта, — заключил он, — мы же не в дебрях Африки, не в наших заморских факториях, чтобы верить в чудеса.
Желая рассмешить Николя, помрачневшего от его речей, Семакгюс рассказал про последнее «чудо», случившееся в Париже десять лет назад. Во время одной из процессий в предместье Сент-Антуан народ вообразил, что гипсовая статуя Святой Девы, стоявшая в нише одного из домов, повернула голову, дабы приветствовать своего божественного сына, чье изображение проносили мимо. На следующий день не меньше пятидесяти тысяч человек захотели поставить свечу к подножию статуи. Народ запрудил всю улицу, и полиция не знала, как заставить всех разойтись.
Желая рассмешить Николя, помрачневшего от его речей, Семакгюс рассказал про последнее «чудо», случившееся в Париже десять лет назад. Во время одной из процессий в предместье Сент-Антуан народ вообразил, что гипсовая статуя Святой Девы, стоявшая в нише одного из домов, повернула голову, дабы приветствовать своего божественного сына, чье изображение проносили мимо. На следующий день не меньше пятидесяти тысяч человек захотели поставить свечу к подножию статуи. Народ запрудил всю улицу, и полиция не знала, как заставить всех разойтись.
— И в чем же оказалось дело? — с улыбкой спросил Николя.
— А вот в чем. Статуя стояла в нише дома, где находилась бакалейная лавка, торговавшая свечами. И когда люди скупили все свечи, опустошив и лавку, и склад, статую сняли, увезли и спрятали в потайном месте.
— Ваш рассказ напомнил мне, — произнес Николя, — как 25 апреля, в ночь на Святую Пятницу, Сартин отправил меня на церемонию в Сент-Шапель. Там тоже собралась огромная толпа, и нужно было проследить, чтобы не случилось беспорядков. Вы знаете, согласно поверью, одержимый, явившийся в эту ночь в церковь, может избавиться от терзающих его бесов и вернуть себе прежнее здоровье. Для этого священник прикасается к нему святыми реликвиями — подлинными частицами Святого креста. Я сам видел — стоило частице Креста коснуться недужного, вопли и конвульсии прекращались, и больной покидал храм исцеленным. А потом Сартин объяснил мне, что исцеленные больные были нищими, которых за небольшую плату наняли сыграть этот спектакль! И как после этого верить, когда почтенные священники сами соглашаются ломать столь недостойную комедию?
— О, это еще что! Священники еще и не такое проделывают! Хотя, в сущности, кому нужно плодить одержимых? Их ведь и на самом деле много, так что, по-моему, нет никакой необходимости создавать еще и поддельных больных. А ваши рассуждения неверны хотя бы потому, что вы путаете сущности с их карикатурными изображениями, а религию с суеверием, хотя религия…
Понимая, что спор может затянуться до бесконечности, оба рассмеялись и содвинули бокалы. Потом Николя отправился искать фиакр, намереваясь отбыть в монастырь Карм Дешо, что на улице Вожирар, а Семакгюс остался осматривать пациентку. По случаю праздника, в гости отправлялись целыми семьями, и найти свободный фиакр оказалось практически невозможно. Он долго стоял на площади Пале-Руаяль перед роскошным зданием водокачки, высившимся между улицами Фроманто и Сен-Тома-дю-Лувр, прежде чем какой-то кучер пожелал, наконец, остановиться. Поэтому он имел достаточно времени рассмотреть монументальный овальный портал двухэтажного водохранилища. Настоящий дворец, постройка не исполняла своего назначения, а потому служила постоянным поводом для шуточек над провинциалами: парижане с удовольствием отправляли слуг из глубинки за водой на площадь Пале-Руаяль. Настоящая водокачка находилась на бульваре Тампль, напротив улицы Фий-дю-Кальвер. В ней были установлены четыре насоса, приводимые в действие четырьмя лошадьми, которых меняли каждые два часа. Насосы наполняли водой бассейн, а застоявшаяся вода, выпускавшаяся дважды в неделю, по понедельникам и четвергам, служила для прочистки большой клоаки, расположенной между Бастилией и западной окраиной[44], где нечистоты сбрасывали в воды Сены. Эти сведения Николя получил в бюро парижской полиции, отвечавшем за уборку мусора в городе.
Когда он добрался до улицы Вожирар, большая служба по случаю дня Святой Троицы уже закончилась. Заглянув в церковь, где все еще плавал туман от воскуряемых благовоний, он вспомнил расчлененное тело графини де Рюиссек, найденное на дне колодца смерти[45]. В последнее время его память на удивление часто воскрешала лица людей, ушедших из жизни. Возможно, потому что его работа заключалась в том, чтобы успокоить возмущенные души жертв, отыскав их убийц. Твердым шагом он двинулся по хорошо знакомой ему дороге, ведущей в аптекарское крыло. Отец Грегуар сильно постарел; свою лабораторию, где он по-прежнему продолжал исследовать лекарственные травы, он покидал теперь только в часы, приуроченные к ежедневным службам. На основании специального разрешения приора он поставил себе в лаборатории кровать; однако спал он мало, и его бессонные ночи проходили в молитвах и медитациях. Николя был уверен, что найдет святого отца в лаборатории; в последнее время жизнь монастыря перестала его интересовать.
Войдя в просторный сводчатый зал, наполненный туманными парами и ароматами благовоний, исходившими из нагревавшихся на медленном огне тиглей странных форм, где булькали загадочные жидкости, менявшие свой цвет от белого опалесцирующего до изумрудно-зеленого, он не сразу заметил старого друга. Положив на колени гобелен, изображавший папоротниковые заросли, отец Грегуар дремал в большом кресле времен Людовика Великого. Изменения, за короткое время преобразившие лицо монаха, поразили Николя. Казалось, болезнь убрала все лишнее с некогда полного лица отца Грегуара, оставив лишь естественные грани и неровности, среди которых, словно вырезанный кривым садовым ножом, торчал заострившийся нос с тонкой переносицей. От телесной полноты монаха не осталось и следа. Перед Николя сидел аскет, познавший истину ценой отрешения от всего земного. Кисти рук, лежавшие на груботканой темной рясе, полупрозрачные, словно выточенные из слоновой кости, казались руками надгробной статуи. Монах явно больше молился, чем спал; почувствовав человеческое присутствие, он открыл глаза, и его по-прежнему живой взгляд загорелся при виде Николя.
— Сын мой, вот подлинное чудо сегодняшнего праздника, когда мы вновь вспоминаем Господа, призвавшего Святой дух снизойти на его учеников. Ты нашел время навестить старика!
Отец Грегуар поднял правую руку и благословил Николя.
— Мне осталось жить уже не долго, — продолжил он, — и каждое твое посещение — это радость, даруемая мне Богом.
— Вы советовались с врачами Медицинского факультета?
— Сын мой, медицина не имеет к нашей кончине никакого отношения: каждому отмерен свой срок. Целебные травы, исследованию свойств которых я посвящаю все свое время, дают мне силы и помогают коротать время в ожидании конца. Я молю Господа, в надежде, что он рассудит меня достойным своих ангельских посланцев, и те отнесут мою душу в рай. Но ты живешь в миру; как складываются твои дела?
Лукаво улыбаясь, он принялся постукивать пальцами по подлокотникам кресла.
— Ты приехал не только для того, чтобы поздороваться со мной, тебе нужна моя помощь. Говори, не боясь утомить меня. Тишина нередко угнетает меня, и я имею право на слово. К тому же, дорогой мой Николя, эта наша встреча станет последней.
Николя почувствовал, как его переполняет жалость. Приглушенная речь отца Грегуара напомнила ему голоса двух других, столь же дорогих ему людей: каноника Ле Флока и маркиза де Ранрея. Из трех человек, воспитавших его и подготовивших к его теперешней жизни, двое уже отправились в мир теней, а третий постепенно покидал мир живых.
Взяв себя в руки, Николя, стараясь не показывать свое волнение, рассказал о трагедии на улице Руаяль, об убийстве Элоди, о подозрениях, нависших над семьей Гален и о странных явлениях, не только не прекращавшихся, но наоборот, участившихся. Не скрывая ни растерянности, ни беспокойства, он изложил все свои предположения, за которые он пытался зацепиться, чтобы набросить покрывало разума на неподдающиеся его пониманию явления. Отец Грегуар слушал, закрыв глаза, однако при описании некоторых подробностей губы его сжимались так сильно, что становились белыми, словно его охватывала неодолимая боль. Выслушав Николя, он помолчал, а затем попросил дать ему маленький флакон, стоявший на соседнем сундуке. Поднеся флакон к губам, он проглотил несколько капель содержавшейся в нем жидкости, и вскоре губы его постепенно приобрели привычный цвет.
— Териак[46] моего собственного приготовления, — уточнил он. — Он ненадолго дарует мне успокоение.
И отец Грегуар снова тяжко задышал.
— Сын мой, совет, который ты желаешь получить, и труден, и опасен… Даже когда все указывает на присутствие сил зла, причиною может являться случайное стечение обстоятельств. Я не раз был тому свидетелем…
Монах перекрестился.
— Священное писание вполне определенно высказывается по этому вопросу. Не зря святой Иоанн предупреждает нас, что соблазнам Сатаны несть числа, а святой Петр советует нам, завидя врага, рыщущего вокруг нас словно лев рыкающий, укреплять нашу веру, дабы мы могли дать ему отпор. Какими бы неустрашимыми мы ни были, у нас всегда есть основания подозревать его дьявольские козни. Помните: сын Божий явился в мир сражаться против падшего ангела.
Вдали громко хлопнула дверь. Николя показалось, что жидкость в колбах закипела с новой силой.