Этим и завершилась для него работа в Дальней разведке, как и любая другая работа вне Земли. Да и на Землю он тогда только чудом возвратился. Так это было, да... Но работа нашлась и на Земле, страсть к рискованным экспериментам не прошла. А о том, что никакой микрофлоры не было, а были реакции, протекавшие в ураганном песке вовсе не так, как в лаборатории, Волгин узнал гораздо позже из краткого сообщения, где даже не было сказано, кому из химиков это удалось установить. Маркус тоже был химик. Но он не вернулся.
- Давно это было, - сказал Волгин.
- Давно, - согласился Маркус. - И, кстати, не совсем точно. Мне как раз повезло больше: я сразу угодил в щель, и потом меня оттуда спокойно вытащили. Но ты этого уже не видел. Я, конечно, перетрусил, но в щели было очень удобно заниматься проверкой этого предположения, чем я и развлекся... Не стрясись с тобой беды, ты не хоронил бы меня даже мысленно.
- Но как могло получиться, что за все эти годы я ничего не слышал о тебе? Я ведь так часто вспоминал...
- Не сомневаюсь в этом. Но, по-видимому, на все есть причины; наверное, тебе хватало воспоминаний - и уверенности в том, что все произошло именно так, как тебе представлялось.
- Откровенно говоря, мне не очень хотелось растравлять рану.
- Это одно и то же. А что касается нас, то мы нашли твой след не сразу; в первое время пребывания на Земле ты не сидел на месте. И еще одна причина была...
- Интересно...
- Эти первые годы были у тебя, мне кажется, счастливыми.
- Ты говоришь о Лене?
- Ты догадлив.
- Да, это были хорошие годы.
- Тем хуже казались они мне, Волгин. Видишь, я не скрываю.
- Вот что, - протянул Волгин. - Впрочем, я всегда догадывался...
- Всегда - в этом я сомневаюсь. Но к чему этот разговор?
- Пожалуй, ты прав... Значит, ты до сих пор в Дальней?
- Я до сих пор в Дальней.
- Видимо, я забываю голоса. Даже твой, хотя его-то, казалось, не забуду никогда.
- С голосом - не твоя вина. Кое-что у меня было попорчено, мне подремонтировали. Разведчики нашего возраста часто состоят наполовину из протезов.
- Но душа остается той же.
- Да, ум и сердце.
- Куда вы сейчас забрались? Вести от вас приходят редко...
- Забрались? Далеко. А ты?
- Я тоже не терял времени.
- Твой парень рассказывал. Да, в общем, мы все время в курсе дела. Что мы были бы за разведчики, если, уходя вдаль, теряли бы из виду свою планету? Помнишь: "Дальняя разведка не профессия, даже не призвание, это - форма жизни". И в этой жизни полагается помнить о друзьях.
- Ладно, вот кстати о парне: ты забираешь его? Почему, зачем?
- Пусть он увидит это, пусть поживет там. Тогда он сможет решить, должен ли и вправе ли он делать то, к чему ты его готовишь.
- А у тебя, например, разве возникают сомнения в необходимости того, чем я занимаюсь?
Голос Волгина напрягся, Маркус улыбнулся.
- Нет, я не сомневаюсь.
- Вот видишь!
- Подожди. Я не сомневаюсь в том, что это просто-напросто не нужно.
Волгин помолчал. Потом переспросил:
- Ка-ак?
- Не нужно, друг мой. Это лишнее.
Волгин усмехнулся.
- Ну да, я и забыл... Утром я нечаянно слышал ваш разговор; ты стал приверженцем рамаков, конечно.
- Ничуть. Я им не симпатизирую. Нет, совершенно серьезно.
- Но в таком случае я не понимаю...
- Сейчас поймешь. Конечно, человеку, летавшему столько, сколько пришлось любому из нас, не хочется уступать место каким-то гомункулам, как бы они ни были совершенны, тем более что я абсолютно уверен в том, что мы и сами, без них, справимся с задачей.
- Так же и я считаю. Но...
- Помолчи, дай досказать. Да, здесь мы с тобой солидарны. Но разве то, что исповедуешь ты, не тот же рамакизм - только под другим соусом?
Поджав губы, Волгин отрицательно покачал головой.
- Ты просто не понял, Маркус.
- Я отлично понял, а вот ты, боюсь, не сознаешь всего. Мы с тобой в принципе не хотим рамаков потому, что они не люди. Так?
- Ну правильно.
- А те, за кого ратуешь ты, они будут людьми?
- То-есть, как?
- Что такое человек? Это, я думаю, не только внешность, и не только физиологическое тождество с нами. Человек - это сумма всех качеств, и физических, и психических, и, в том числе, тех, которых ты хочешь его лишить: той же унаследованной памяти, памяти предков. Той же тоски по Земле, короче говоря. Ты отнимешь эту тоску, эту любовь к своей планете, к своим корням. А ты представляешь, что останется? Я - нет, и ты тоже не знаешь, и даже лучшая из наших машин не даст тебе точного предсказания. Но уже сейчас можно сказать одно: это не будут люди. Так при чем тут, Волгин, твоя забота о людях, если ты уже в самом начале хочешь освободиться от них и действовать при помощи кого-то другого - тоже, быть может, рамаков, только не кристаллических, а человекоподобных? Боюсь, что поиск слишком увлек тебя и ты перестал думать об остальном.
- А я боюсь, что это ты забираешься куда-то, слишком уж далеко. И, скажу откровенно, от тебя меньше всего ожидал этого. Потому что кто-кто, а ты-то знаешь, во что иногда обходится освоение космоса людьми, со всеми их слабостями, с этой самой тоской, со следующей за ней неуравновешенностью, со всем тем... Да что говорить! Я думаю прежде всего о завоевании космоса, которое становится все более неотложной задачей, а ты...
- Погоди. Ты думаешь о завоевании космоса, очень хорошо. Но для чего?
- Для чего я думаю?
- Не хитри.
- Я-то не хитрю. Но вот ты, я вижу, стал настоящим оратором.
- Да, мне доставляет удовольствие слышать свой голос. Тот, которым наградили меня медики. Приятный тембр, правда?
- Исключительно.
- Но давай уж договорим до конца. Ты не ответил мне: для чего же, по-твоему, само завоевание космоса?
- Ну, ясно же: для расселения, для распространения...
- Так отвечают в школе. Но не кажется ли тебе, Волгин, что завоевание космоса, в первую очередь, нужно для того, чтобы человек все больше очеловечивался? Чтобы, в непрерывной борьбе с самим собой, в первую очередь, поднимался все выше? Ведь, когда мы думаем, что боремся с природой, мы в первую очередь все равно боремся с собой - за себя: со своей ленью н, трусостью, нерешительностью и отсутствием организованности, и неумелостью, и отсуствием подлинного коллективизма, и еще многим... Преодоление всего этого достается нам нелегко; но, преодолевая каждый из этих недостатков, мы приобретаем новые, неисчезающие моральные ценности, мы становимся выше самих же себя - вчерашних. А что приобретет человек в результате того, что минуту или час полежит под твоим аппаратом? Ты хочешь отнять у него память предков, так? Браво, Волгин, великий ученый! А потом тебе покажется, что надо отнять и его личную память - если она вдруг в чем-то начнет мешать.
Волгин закашлялся.
- А потом придет чья очередь? Совести? Любви? Нет, куда Корну с его рамаками до тебя, Волгин! Он хоть, не мудрствуя лукаво, преподнес нам кристаллический мозг, а ты куда хитрее...
Волгин молчал, опустив голову; в мозгу не было ни одной мысли, только обида и боль. Через несколько секунд он поднял глаза.
- Да... С тобой - воображаемым я беседовал не так...
- Боюсь, ты чересчур идеализировал меня - мертвого, засмеялся Маркус, и в смехе его проскользнуло что-то от прежней, каркающей манеры. - Ничего не поделаешь, тут я подвел тебя.
- Ничего, - сказал Волгин. - В конце концов, это всего лишь твое личное мнение. Ты не можешь запретить мне работать, не в силах зачеркнуть труд десятилетия.Говори, говори! Но через несколько часов сюда придет человек...
- Говори уж прямо: придет Лена... Но она не придет.
Волгин сжал кулаки.
- Ты и здесь?...
- К тебе я пришел от нее. Она не придет, Волгин, и не придет никто. Против твоего эксперимента не только я: против Дальняя разведка, и ты знаешь, что в этом случае ее мнение будет решающим.
- Быстро ты успеваешь... - хрипло выдохнул Волгин.
- Нет, тебе кажется... Правда, из-за этого мне пришлось прибыть на Землю раньше, чем было предусмотрено, и даже поторопить рамакистов с их испытанием. Но я торопился именно из-за тебя: мы все узнали своевременно, пространство - великолепный проводник новостей. И я хотел сказать тебе об этом еще утром.
- Ну ладно, - сказал Волгин. - У тебя все?
- Да, как будто.
- Тогда уходи. Не хочу тебя видеть.
- Невежливо. Но я-то хочу видеть тебя. Хочу посидеть, вспомнить многое, может быть, ты даже угостишь меня чем-нибудь, - мне позволено в пределах одной рюмки. Я бы, например, вспомнил жизнь на Протее, с его взрывчатой атмосферой.
Как ни было Волгину тяжело, он улыбнулся.
- Мы были беспомощны, как щенята.
- Правда? А около звезды Толипа...
- С ее пульсирующим тяготением? И тогда мы еще немногого стоили. И на Афродите тоже. А планета была прекрасна...
- Вот видишь, и ты начал вспоминать. Но все же мы кем-то стали, правда? Стали лучше и умнее, чем тогда. Это далось нам нелегко. Но ведь, если бы далось легче, мы быстрее потеряли бы все приобретенное. Ты согласен?
- Вот видишь, и ты начал вспоминать. Но все же мы кем-то стали, правда? Стали лучше и умнее, чем тогда. Это далось нам нелегко. Но ведь, если бы далось легче, мы быстрее потеряли бы все приобретенное. Ты согласен?
- Тебе бы женщин уговаривать...
- Увы, ты помнишь, как я стеснителен. Так ты дашь рюмку?
- А институт? Столько людей, такие замыслы, все на ходу, в высшей точке подъема - и вдруг кувырком вниз...
- Я и не говорю, что тебе и всем вам будет легко перенести это. Но ты умен, ты найдешь выход, найдешь новое направление.
- Итак, я для тебя оказался врагом номер один. И ты прикончил меня, а рамаки завтра пройдут испытание, и ты, именно ты, увезешь их в космос и там выпустишь...
- Ну, поживем, увидим. Что это? Ого, ты стал гурманом... Хватит. А что касается рамаков, то, поскольку завтра ты свободен, пойдем на испытание вместе. Какникак, ты тоже - из Дальней разведки. Пойдем, поглядим... Твое здоровье, корифей.
14.
- Я бы хотел узнать, - вежливо произнес Корн, - есть ли у вас претензии к первой части испытаний.
- Нет, - сказал Маркус. - С постройкой станции ваши подопечные справились очень хорошо. И значительно быстрее, чем мы. Воспроизводство также прошло нормально.
Он еще раз обошел прозрачный купол станции, внимательно разглядывая его. Корн и его инженеры тянулись за Маркусом, как королевская свита. Волгин остался на месте; ему было и смешно, и грустно.
- Образцы материала посланы на анализы? - спросил Маркус, оборачиваясь.
- Разумеется, - сказал Корн. - Ответ мы получим приблизительно через час.
- Тогда не будем ждать результатов. Пусть начинают вторую часть. Как она у вас называется?.. - Он зашелестел бумагой.
- Рамаки в самостоятельной, не связанной с людьми деятельности, - подсказал Корн.
- Вот именно... Да, станция хороша, в такой можно отсиживаться бесконечно. Кое-что мне, правда, неясно, назначение этого кольцевого барьера внутри...
- Мне тоже, - сознался Корн. - Но, я думаю, мы попросим объяснить того рамака, который будет руководить второй частью испытаний. Ведь, так или иначе, без объяснений мы не обойдемся: нам и самим неизвестно, как представляют себе рамаки свою будущую деятельность.
- Что же, - согласился Маркус, - пусть объясняет.
- Вы разрешите начать?
- Сделайте одолжение.
Корн дал сигнал. Рамаки, один за другим, скользнули в дверь построенной ими станции и заняли места внутри кольцевого барьера. Там оказалось ровно столько места, сколько было нужно им, чтобы разместиться. Лишь в середине осталось свободное пространство - по-видимому, для последнего, который сейчас неторопливо приблизился к людям.
- Здравствуйте, люди, - приятным голосом произнес он. - Я здороваюсь с вами в последний раз: испытание закончится, и мы начнем ту деятельность, для которой оказались наиболее приспособлены. Но, чтобы у вас не возникали вопросы, могущие остаться без ответа, постараюсь объяснить вам то, что вам предстоит увидеть.
- Академическое вступление, - проворчал Маркус, Корн лишь улыбнулся.
- Как видите, мы заняли наши места. Сейчас я присоединюсь к остальным, и все окончится - и все начнется.
Мы долго размышляли над тем, в чем наша сущность. И, подобно вам, пришли к выводу, что основное в нас - не различные хитроумные приспособления, которыми вы нас снабдили, а разум. Это - основное оружие для того, что мы должны делать: для познания мира.
Однако познавать можно по-разному. Можно расходовать время и энергию на полеты к планетам, и там заниматься постижением вещей и их связей. Так поступаете вы; но вас гонит не только разум: вас толкают на это эмоции, те эмоции, которых мы, как я полагаю, лишены. Мы без труда могли бы выполнить это ваше пожелание. Однако из бесед с некоторыми людьми, а также при помощи рассуждений, мы сделали вывод, что, рассеиваясь по вселенной, мы столкнулись бы со множеством осложнений, нежелательных не только для нас, но и для вас. А мы искренне благодарны за то, что вы послужили фундаментом для нашего возникновения.
С другой стороны, мы убедились и в том, что нам доступно познание .исключительно при помощи разума: имея достаточно исходных данных, мы можем, не трогаясь с места, приходить к правильным выводам, справедливым как качественно, так и количественно. Иными словами, нам незачем лететь куда-то для выполнения своего предназначения. Ведь Земля - тоже планета, и она ничем не хуже других.
Поэтому мы останемся здесь. Сейчас я войду, и мы закроем станцию навсегда, и, соединившись, образуем один громадный мозг с единым ходом мысли. Если бы мы обладали эмоциями, я сказал бы, что это - наслаждение, недоступное вам, людям.
Мы не будем мешать вам. Мы будем мыслить, и только. Надеюсь, что и вы не станете беспокоить нас; это не только было бы чревато последствиями, но и просто невозможно: наша постройка достаточно надежна, она способна противостоять всему.
Мне кажется, я объяснил достаточно подробно. Мы начинаем действовать. Вы же можете смотреть на нас до тех пор, пока не признаете это занятие излишним. От имени рамаков говорю вам, люди: прощайте... Шуршание диагравионного двигателя рамака усилилось. Скользя низко над землей, он направлялся к станции. Никто не сделал попытки помешать ему. Рамак вплыл в дверь. Она закрылась за ним. Сверкнуло пламя: рамак заваривал швы.
- Я не понимаю, простите, - пробормотал Корн.
- Ну что же, - сказал Маркус. - Испытание можно полагать оконченным. Думаю, что протокол не обязателен: желающие убедиться всегда смогут найти их на этом самом месте.
- Нет, - сказал Корн. - Я не могу согласиться...
- Что от этого изменится? К ним не пробиться, они правы; разве что лишить их энергии? Но это невозможно; вы знаете это лучше меня.
- Вы, кажется, ничуть не удивлены? - заметил Корн.
Маркус помолчал, глядя, как рамак, завершив работу с дверью, устраивается в самом центре своего государства.
- Признаться, - сказал представитель Звездного флота, - я ожидал чего-то подобного.
Волгин невежливо засмеялся. Маркус взглянул на него.
- Нет, как видно, никто не снимет с нас, людей, этой тягости: завоевывать мировое пространство. И я вынужден спешить: корабль ждет меня.
15.
Они стояли там, где обычно прощаются с улетающими. Волгин мог бы пройти к самому кораблю, но не захотел.
- Ну, - сказал Маркус, - до следующего свидания.
- Бывай. Приехал, увидел, все перевернул - и убегаешь...
- Нет, я послужил, как ты знаешь, только рупором Дальней - в отношении тебя. Что же касается рамаков, они решили все сами. А ты не вини, пожалуйста, ни в чем Лену. Она мне не жаловалась.
- Я и не думаю.
- Кстати, как тебе мои цветы?
- Так это твои? Вот что, оказывается... Цветы хорошие.
- Правда? Очень рад, я ведь в них ничего не понимаю.
- Постой, постой... - пробормотал Волгин, краснея. - Лена прилетела, чтобы говорить с тобой, - значит, это ты...
- К сожалению, нет. Я ведь только Маркус, со мною лишь советуются - лично или мысленно... Ну, вон идет твой парень, а мне тоже пора.
Волгин отвернулся, чтобы встретить подходившего Витьку. Парень был грустен и весел одновременно, и старался держаться так, как, по его мнению, подобало дальнему разведчику.
- Мне, оказывается, еще год придется провести в тренировочных лагерях, - сказал он с ноткой обиды в голосе.
- Все равно, - утешил Волгин. - Это не на Земле.
- Проводили бы меня до лагерей...
- Долгие проводы - лишние слезы, - сердито ответил Волгин. - А в лагеря меня все равно не пустят. Мне, уважаемый, планету покидать запрещено.
- Ну да, - сказал Витька. - Здоровье...
- При чем тут здоровье? - возразил Волгин. - Просто я очень нужен на Земле. - Вздохнув, добавил: - Но ты-то здоровье береги.
Они помолчали, не зная, что еще нужно сказать. Потом Волгин вздрогнул, услышав позади знакомый толос; она разговаривала с Маркусом. Волгин заставил себя не прислушиваться. Еще через минуту Маркус торопливо подошел и, привстав на цыпочки, расцеловал Волгина.
- Вот теперь - окончательно, - сказал он. - Ты не умолкай. Мы и так будем видеть тебя, однако не умолкай. Это было бы просто невежливо.
- Конечно, - сказал Волгин. - Это тебя зовут?
- Да, пора. И так я тут потерял кучу времени... В общем, ты все-таки не зря живешь, разведчик.
- Утешаешь?
- Утешаю. Что же, иногда и это нужно. Работай и думай. А лучше: сначала думай, - потом... ну, дэ-дэ.
- Дэ-дэ, - откликнулся Волгин.
- Дальней дороги, Лена, - крикнул Маркус, закашлялся, схватился за горло и побежал к машине. Витька последовал за ним, на бегу он оглянулся и помахал рукой.
Лена подошла к Волгину, и он опустил голову. Но глаза его все так же оставались прикованными к машинам. К последней, к которой сейчас приближался Маркус. Потом привычный звук сирен разнесся над полем. Он пролетел трижды, затем включились двигатели.
Волгин долго стоял, глядя туда, где еще недавно возвышались корабли. Эти суденышки перевезут людей на обращающуюся вокруг Земли "Вегу", которая после этого возьмет курс туда, где, далеко, очень далеко от Солнечной системы, помещалась теперь центральная база Дальней разведки. Это будет дальняя дорога; та самая, которую принято желать друзьям.