Когда журналисты пишут о достижениях Института Центральной Азии, они обычно приводят одни и те же цифры: снова и снова подчеркивают, что, потерпев фиаско на К2, я побывал в Пакистане и Афганистане тридцать девять раз. Они любят повторять, что ИЦА открыл 131 школу, не использовав ни гроша из бюджета Соединенных Штатов. И что сейчас в этих школах обучается более 58 тысяч учеников, большинство из которых – девочки.
В этих статьях также подчеркивается, что моя «миссия» универсальна – она вне политики, находится за рамками религиозных течений и классовых предрассудков, объединяя самых разных последователей в США. В них говорится и о том, что среди поклонников книги «Три чашки чая» – Билл Клинтон, Лора и Барбара Буш, Джон Керри и Колин Пауэлл, а также видные военные, такие как глава Центрального командования США генерал Дэвид Петреус, начальник объединенного комитета штабов адмирал Майк Муллен, а также руководитель Командования специальных операций адмирал Эрик Олсон. Я горд тем, что офицерам, проходящим подготовку в отделе контрразведки Пентагона, рекомендовано чтение «Трех чашек».
В каком-то смысле все эти цифры и факты могут быть полезны: если нет другой информации, они могут в общем и целом рассказать о том, что мы делаем и как общество воспринимает нашу работу. Но с моей личной точки зрения, такой «статистический» подход к оценке деятельности института неправильно расставляет акценты. Если и есть мерка, которой я бы мерил достижения ИЦА, то это не ежегодный объем пожертвований и не количество человек, прочитавших «Три чашки чая», и даже не количество построенных нами школ. На самом деле математика здесь ни при чем: по-настоящему важно лишь то, как образование меняет жизнь девочек. Их истории зажигают во мне огонь, который согревает и заставляет двигаться вперед. Именно вокруг этого строится вся моя работа.
Слава богу, есть множество таких замечательных историй.
Возьмем, к примеру, Джахан Али, чей дед Хаджи Али был нурмадхаром (вождем) деревни Корфе. Он стал моим самым главным наставником. В первый же день знакомства со мной в сентябре 1993 года Джахан заставила меня пообещать, что когда она закончит школу, мы пошлем ее на курсы акушерок. И через девять лет она с воодушевлением потребовала исполнения обещания. По окончании средней школы в Корфе девушка проходила дополнительное обучение на курсах административного управления. Тем временем ее отец в родной деревне пытался сговориться о свадьбе 23-летней Джахан. Благодаря полученному образованию за такую невесту предлагают выкуп уже не в пять, а в пятьдесят взрослых баранов. Однако Джахан не спешит вступать в брак – она планирует сначала возглавить администрацию деревни и баллотироваться в пакистанский парламент. «Я не выйду замуж, пока не достигну своей цели, – недавно сказала она мне. – Иншалла (если будет на то воля Аллаха), я когда-нибудь стану суперледи».
Еще одна история – судьба Шакилы Хан, бывшей в рядах первых выпускниц построенной нами школы в Хуше. Эта деревня расположена южнее Корфе и находится у подножия горы Машербрум, одной из высочайших вершин мира. Сейчас Шакила завершает третий год обучения в медицинском центре Fatima Memorial Hospital в Лахоре. Она учится на отлично и, вероятно, станет первой получившей местное образование женщиной-врачом. В истории народа балти, насчитывающего около 300 000 человек, это пока единственный случай. Девушке сейчас двадцать два года; в будущем она планирует вернуться в долину Хуше и оказывать медицинскую помощь своим соплеменникам. «У меня две основные задачи, – говорит Шакила, – бороться с женской смертностью при родах и с высокой смертностью детей перового года жизни».
И, наконец, еще одна история – Азизы Хусейн, выросшей в долине Хунза, неподалеку от того места, где Каракорумское шоссе пересекает границу Пакистана и Китая. Окончив в 1997 году организованную федеральным правительством в городе Гулмит школу для девочек и пройдя двухгодичный курс акушерства, оплаченный ИЦА, Азиза также захотела вернуться в родные края, чтобы работать в своем районе, где ежегодно около двадцати женщин погибают во время родов. С тех пор как Азиза начала свою работу, ни одного смертельного случая при родах в округе не зафиксировано.
Спустя тринадцать лет после того, как завершилось строительство первой школы в Корфе, Институт Центральной Азии вырастил целое поколение молодых образованных женщин, которые сейчас начинают строить свою карьеру. Они совершают гораздо более впечатляющее «восхождение», чем все западные альпинисты, когда-либо покорявшие местные вершины. Эти женщины в известном смысле обогнали не только меня, альпиниста-неудачника, но и самых выдающихся покорителей гор, включая первопроходца Алистера Кроули, британского поэта, шпиона, йога, который первым из европейцев в 1902 году совершил попытку подчинить себе К2.
Эти девушки забрались гораздо выше, чем мы, альпинисты, могли даже мечтать.
* * *Ради достойной цели – сделать образование доступным для девочек – сейчас не покладая рук трудятся люди в самых разных странах мира от Гватемалы и Египта до Бангладеш и Уганды. Особенности подхода Института Центральной Азии к этой работе, пожалуй, лучше всего отражает название книги «Три чашки чая». Оно отсылает к пословице народа балти, которую я узнал от Хаджи Али во время одного из первых моих приездов в его деревню. «Когда ты впервые пьешь чай с балти, ты чужак. Когда пьешь чай во второй раз, ты почетный гость. В третий раз ты становишься родственником, а ради родственника мы готовы сделать все, что угодно, даже умереть».
Среди всех уроков, которые мне преподал старик, это, наверное, самый ценный. Что может быть важнее, чем отношения с окружающими? Пословица снова подтверждает известную истину: чтобы работать в этой части света, необходимо уметь прислушиваться к тому, что тебе говорят. Решение любых проблем, твердо верил Хаджи Али, начинается с чаепития. Так оно и оказалось на практике.
После первого знакомства с Хаджи Али в 1993 году я вернулся в Соединенные Штаты, собрал сумму в двенадцать тысяч долларов и через год снова приехал в Пакистан. В городе Равалпинди я купил цемент, древесину и все необходимое для строительства, погрузил материалы на грузовик «Бедфорд» и повез на север по Каракорумскому шоссе в Скарду. Путешествие заняло три дня. В Скарду мы загрузились в джипы и на них доехали до места, где дорога кончалась – в тридцати километрах от Корфе. Я надеялся, что в деревне меня встретят как героя. Но вместо этого мне сообщили (после того, как я выпил несколько чашек чая с Хаджи Али), что перед тем, как мы начнем строительство школы, необходимо построить мост. Почему? Потому что невозможно было доставить стройматериалы в Корфе с помощью единственного на тот момент средства переправы через бурную горную реку Бралду – оно представляло собой деревянный ящик, закрепленный на стометровом тросе.
Наверное, я мог подумать об этом и раньше, но, так или иначе, неожиданно возникшее препятствие тогда показалось мне катастрофой. Пришлось вернуться в Штаты и убеждать спонсора, доктора Жана Эрни, сделать еще одно крупное пожертвование. Затем я закупил в Пакистане дополнительные стройматериалы и снова доставил их к берегу Бралду, после чего жители Корфе перекинули через реку подвесной мост длиной 86 метров. Все это отсрочило реализацию моего первоначального проекта почти на два года.
Все эти изменения планов и отсрочки сводили меня с ума.
Лишь много лет спустя я понял и оценил, насколько символичным оказался сам факт, что до того, как строить школу, необходимо было навести мост.
Школа, конечно, олицетворяла все надежды, которые несет с собой возможность получения образования. Но мост имел еще более глубокий смысл – он олицетворял отношения, которые позволят воплотиться надеждам. Только основанные на человеческих отношениях проекты могут быть воплощены в жизнь. Только так они перестают быть пустыми мечтаниями.
Возведение здания школы в Корфе завершилось в декабре 1996 года, и с тех пор сооружению любой нашей школы предшествовало наведение мостов. Обычно не в прямом смысле этого слова: просто складывались эмоциональные связи и завязывалась дружба, подчас на долгие годы. Скреплялись новые узы многочисленными совместными чаепитиями.
Подобный подход к делу означает, что некоторые наши проекты продвигаются небыстро, напоминая неспешное движение величественных ледников Каракорума. Например, у нас ушло восемь лет на то, чтобы убедить осторожного традиционалиста, муллу консервативной деревни Чунда, расположенной в отдаленном уголке Балтистана, что стоит разрешить девочкам посещать школу. Но сегодня в Чунде уже более трехсот школьниц, и мы очень рады, что благословение на учебу им дал тот самый мулла, который когда-то препятствовал женскому образованию. Его отношение к нам изменилось, но эта история показывает, что иногда построение хороших отношений требует колоссального терпения.
Как и Назрин Байг, зеленоглазая медсестра из Чарпурсона, мы не жалеем о том времени, которое проводим в ожидании. Как сказал бы мудрый старейшина деревни, все важные дела стоит делать очень, очень медленно.
* * *Книга, которую вы держите в руках, начинается с того момента, на котором закончились «Три чашки чая». Речь идет о событиях 2003 года и нескольких последующих лет. Частично я рассказываю о продолжении нашей работы в Пакистане, однако по большей части – о том, как мы проникли в новый регион – в отдаленные северо-восточные области Афганистана. Работать здесь оказалось еще сложнее, чем в Пакистане. История о том, что мои сотрудники называют «афганским приключением», разворачивается на фоне описания судьбы одной школы.
Если представить себе, что первая построенная школа – это первое посаженное нами зернышко, то нашу деятельность в труднодоступных районах Афганистана можно сравнить с выращиванием опытным садовником прекрасного цветка в дальнем углу сада. Ни один из проектов не отнимал столько времени и не требовал такой многообразной подготовки и столь тщательного надзора, как возведение маленькой школы неподалеку от старинного киргизского кладбища в самом сердце афганского Малого Памира, в месте, называемом Бами-Дунья – «Крыша мира» (в русской географической традиции весь массив афганского Памира называется обычно Южным, в противоположность Северному, находящемуся на территории Таджикистана. – Ред.). Кроме школы в Корфе, нет более дорогого моему сердцу проекта, потому что ему сопутствовали большие и малые чудеса. Все началось с обещания, данного в 1999 году во время короткой и удивительной встречи, которая будто бы сошла со страниц средневековой истории тех времен, когда степи Центральной Азии топтали кони всадников Чингисхана. Просьба кочевников привела нас в Афганистан, страну, которую я люблю столь же сильно, что и Пакистан.
Отчасти столь удивительным появление на свет этой школы делает то, что за десять лет, что прошли от обещания до его воплощения в жизнь, мы были вынуждены отвлекаться на множество других проектов, которые требовали сил и внимания. Мы не оставляли надежды построить эту школу даже во время разрушительного землетрясения в Кашмире в 2005 году и преодолевали другие возникавшие на нашем пути препятствия, о которых рассказано в книге. Это свидетельствует о преданности цели и упорстве всех сотрудников Института Центральной Азии, и особенно тех двенадцати человек, которых я любовно называю «Грязной дюжиной». Если и есть в этой истории настоящие герои, то это они. В общем, эта книга – о них, потому что без них ничего бы не получилось. Если девушки, выпускницы школ – это зажженное нами пламя, то двенадцать сотрудников ИЦА – это горючая смесь, которая поддерживает огонь. Они наставляли, вдохновляли, помогали мне двигаться вперед, несмотря на многочисленные трудности. Они столь многим пожертвовали ради дела и продемонстрировали такую верность, что все наши достижения скорее принадлежат им, чем мне. Без их поддержки и смекалки я бы не сделал ничего, а так и остался бы альпинистом-неудачником, питающимся быстрорастворимой лапшой и живущим в собственной машине.
Вы увидите, что история о маленькой, но такой драгоценной для меня школе в дальнем углу Центральной Азии окажется сложной и запутанной, как извилистые горные тропы Каракорума или Гиндукуша. На этих дорогах нередко встречаются препятствия, неприятные неожиданности, резкие спуски или подъемы, завалы и тупики – со всем этим столкнется любой путешественник, дерзнувший забраться в эти необыкновенные и суровые места. Надеюсь, что читатель сможет найти в книге то, о чем уже несколько лет просили меня поклонники «Трех чашек» – они хотели узнать о повседневной работе Института Центральной Азии и о том, чем он живет. Думаю, что смог передать свои чувства, и читатель сможет и сам ощутить, каково это – продвигать идею женского образования в стране талибов. От книги к книге мы постепенно разворачивали повествование, стремясь показать, каким образом мечта обретает плоть, точно так же, как по кирпичику мы возводили все новые школы.
Замечу, что в первой части книги отчасти будет рассказано о том, что уже известно читателям «Трех чашек чая». Мне показалось важным прибегнуть к некоторым повторам, потому что более ранние события предопределили последующие и со временем обрели новый смысл. Ведь поначалу я не мог в полной мере оценить значимость происходящего и извлечь из него уроки. Только позже я понял, как то, что случилось раньше, вписывается в общую картину, которую я сейчас пытаюсь воссоздать.
Действительно, только глядя на ситуацию с некоторого расстояния, я смог осознать, что же с нами происходило. Все эти чудеса не удивили бы Хаджи Али, который, увы, умер в 2001 году. Старик не умел ни читать, ни писать. За семьдесят лет своей жизни он покинул родную деревню лишь однажды, чтобы совершить паломничество в Мекку. Тем не менее он был мудр и прекрасно понимал, что надежда живет в будущем, а опыт и здравый смысл человек обретает, заглядывая в прошлое.
Иногда мне кажется, что все самое главное, что я знаю о жизни, я получил от этого вспыльчивого человека, с которым мы когда-то давным-давно встретились среди ячменных полей Корфе.
Грег Мортенсон.Бахарак, Афганистан.Август 2009 г.Часть I Обещание
Пролог
Иршадский перевал – один из трех трудных путей, которые ведут через Гиндукуш на север, в самые заброшенные уголки Афганистана. На гребне перевала снег лежит почти круглый год и тает лишь на четыре месяца, а воздух столь разрежен, что проходящие этим путем торговцы обычно подрезают ноздри своим ослам, чтобы тем было легче дышать. Миновав высочайшую точку Пакистана, тропа идет по откосу, образующему длинный пологий спуск, и приводит в узкое и вытянутое ущелье. Тот, кто стоит у южного входа в Иршадское ущелье, до самого последнего момента не может видеть того, кто по нему движется с севера. Именно так и получилось, что я не заметил группы кочевников-киргизов, пересекших границу Пакистана в октябре 1999 года.
Первым их увидел остроглазый Сарфраз Хан – опытный охотник на горных козлов и бывший десантник, получивший в боях ранение, после чего одна его рука двигалась плохо. В тот момент киргизы как раз выезжали из-за поворота в полумиле от нас. Через секунду после того, как в поле его зрения появились приближающиеся всадники, он вскочил с одеяла, на котором мы сидели, подбежал к нашему джипу и начал сигналить как сумасшедший.
«Они едут, едут! – кричал он на языке вахи, не в силах сдержать радость. – Ваздей, ваздей, молодцы!»
Я в это время собирался сделать еще один глоток немек чой (соленого чая), согревавшего нас на ветру и под мокрым снегом. Чашка в руке зависла на полпути к губам… Я поставил ее на землю и стал разглядывать приближающихся. Это было впечатляющее зрелище.
Четырнадцать всадников скакали во весь опор сквозь пелену дождя. Даже с расстояния более километра можно было уловить старую как мир музыку – топот копыт по влажной земле, бряцание металлической сбруи, быстро распространяющиеся в чистом горном воздухе. Мы слышали, как скрипела мокрая кожа седел и как комки грязи, вылетающие из-под копыт лошадей, шлепались на землю.
Предводитель был закутан в потрепанный плащ, его черные кожаные сапоги доходили до колен, бархатные штаны потемнели, и на них блестели пятна бараньего жира. Старое английское ружье «Ли-Энфилд» висело у него за спиной, широкий кожаный пояс обхватывал весь живот, а на голове сидела допотопная шапка советских времен, уши которой взлетали вверх и вниз в такт лошадиному галопу. У каждого из его людей было по «АК-47», и вообще они были вооружены до зубов. Их грудь и плечи опоясывали тяжелые патронташи. Лошади под ними были приземистыми и лохматыми, а тела их лоснились от пота.
Всадники с шумом надвигались на нас и неслись во весь опор, но в последнюю секунду молниеносно остановились и синхронно, с кошачьей грацией спрыгнули на землю. Они покинули седла легко и быстро, и естественность этого движения выдавала людей, которые провели в седле всю жизнь.
Тогда я смог поближе рассмотреть предводителя. Это был молодой человек с редкими усиками, с плоским загорелым и обветренным лицом, худощавый, с косматыми волосами и грубой кожей. Кочевник, вероятно, внешне мало отличался от представителей предыдущих сорока или пятидесяти поколений его предков, лучших наездников во всей истории человечества.
Такое впечатление, что бурный и сметающий все на своем пути поток времени почти не затронул этих людей и этой культуры.