Его (Кэт и Гейб) - Обри Дарк 10 стр.


— Что, котёнок?

— Я не хочу, чтобы ты видел меня голой, — ответила я, презирая прозвучавшую в собственном голосе робость.

— Это так плохо, да?

— Но…

— Нет, котёнок, — он встал рядом с ванной. — Помочь тебе раздеться?

— Нет! — почти прокричала я. Это было слишком рискованно, он мог обнаружить в моём лифчике лезвие. — Нет, я… Я сама.

Отвернувшись от него, я быстро разделась, стягивая лифчик так, чтобы не выдать хорошенько припрятанное лезвие. Во рту пересохло, когда я повернулась к нему совершенно голая. Мои щёки сильно покраснели, я чувствовала жар, исходящий от них. Мне было ненавистно обнажаться на полном свету.

Возможно, стоя перед серийным убийцей, глупо стесняться. Но я ничего не могла с собой поделать. Его глаза пронеслись по моему телу: по каждой жировой складке, по каждой шероховатости, которой тут не место, по моим волосатым ногам и по небритой… Ну, вы поняли. Я ждала, что он скажет, насколько отвратительной я была, ведь ему даже пришлось приказать мне принять ванну.

Вместо этого он облизнул губы.

— Ты… Невероятная, — произнёс он.

У меня отвисла челюсть. Я попыталась скрыть удивление, в то время как он протянул мне руку и помог залезть в ванну. Как только мои ноги коснулись воды, все другие мысли исчезли. Я скользнула вниз, позволив своему телу опуститься в восхитительно горячую воду. Пар облаком вздымался вокруг нас, отчего зеркало в комнате запотело.

Я прикрыла глаза. Мои ноги потёрлись друг о друга под водой.

Мне было так хорошо. Я почти забыла, где я и с кем. Однако, когда я открыла глаза, он пристально наблюдал за мной. И слегка закашлялся.

— Благодарю тебя за послушание, — проговорил он. — А теперь ещё одна сделка.

Ещё одна сделка. Моё сердце забилось чаще. Что он делал со мной? Я никогда не реагировала на парней так, как на него. Но от низкого рокота его голоса моё сердце так затрепетало, словно я была каким-то озабоченным подростком. Убеждённость в его голосе, то, как он двигался, с какой уверенностью говорил. И я не могла ничего поделать, разве что приложить все силы, какие только есть, чтобы попытаться и запихнуть чувства обратно.

— Ты позволишь помыть тебя, а взамен я наложу на все твои порезы новые повязки. Идёт?

— Да, — шепнула я.

Он взял мочалку и окунул её в горячую воду. Кусок мыла, который он подобрал, был одним из тех роскошных брусков ручной работы, походящих на разрезанную ванильную помадку. И пахло оно так же хорошо, даже слишком.

Когда Гейб прикоснулся мочалкой к моей спине, мои губы раскрылись. Я не могла сдержать облегчённого вздоха, когда на моих плечах закружила ткань, растирая кожу и выписывая долгие медленные круги.

— Хорошо, котёнок? — прошептал он.

Я согласно покачала головой. Послушно, как он и хотел. Вот какой я буду до тех пор, пока у меня не появится шанс.

Он помыл мою спину, а потом и шею, осторожничая у серебряной цепочки. По какой-то причине он не попросил снять её перед купанием. Должно быть, это было настоящее серебро.

Габриель безболезненно убрал бинты и осторожно задвигал руками вокруг порезов на моих руках. Несколько раз горячая вода побуждала вздрогнуть меня, когда мочалка слишком близко подбиралась к свежим порезам от оконного стекла. Я гадала, вынудили ли его мои раны задуматься о том, как я попыталась бежать.

Он развернул бинты на одной из моих рук, омывая вокруг. Его пальцы массировали мои один за другим, промывая тканью и щели между ними. Ощущение было столь чувственным, что мой пульс начал учащаться. Он помассировал пятку в своей ладони, прямо под глубоким порезом. Ткань помутнела от мыла с водой. А потом он остановился, всё ещё удерживая рукой моё запястье.

— На руках ты не порезала только запястья, — сообщил он.

Затем поднял их выше — на свет — и тогда я поняла, на что он смотрел. Страх превратил мою кровь в лёд. Я попыталась отстраниться, но не успела.

— Хотя они уже были порезаны когда-то, — произнёс он. — Тут есть шрамы. Вдоль обоих запястий.

Он взял мою руку и пробежался большим пальцем по белому шраму. Я внимательно наблюдала за ним, выискивая признаки гнева. Вместо этого, когда он поднял лицо вверх, его глаза наполнились слезами. Он сморгнул их, но не раньше, чем я увидела.

— Что это, котёнок? — спросил он.

Его голос разбил моё сердце — таким ласковым он был. Мне пришлось напомнить себе, что это был тот же самый человек, который воспользовался пилой, чтобы разрезать тело на своём кухонном столе.

Но этот человек отличался от того, которого я увидела через окно. Он был… Нежным. Несмотря на саму себя, я почувствовала, как моё сердце раскрывается.

— Я… Однажды я пыталась покончить с собой, — произнесла я.

— Когда?

— Когда мне было пятнадцать.

Он молчал, а я попыталась прочитать эмоции на его лице. Его глаза светились глубоким тёмно-серым отблеском в дымке горячей воды. Я не могла понять, о чём он думал. Он жалел меня? Был недоволен мной? Я отчаянно хотела понять, но, как только увидела, что он немножечко открылся, Гейб тут же отстранился и надел маску безразличия.

— Поэтому ты убежала? Потому что попыталась покончить с жизнью и не удалось?

Я резко вскинула голову.

— Откуда ты знаешь про мой побег?

— Откуда ты знаешь? — повторил он с лёгкой издёвкой. — Да ладно тебе, ты же работаешь в библиотеке. Я разузнал.

Я выдернула кисть из его руки, и он отпустил меня. Шрамы запульсировали, вспомнив тот день, когда я попыталась покончить с собой. Записка. Нож.

— Спасибо, что напомнил мне о моём провале, — сказала я.

— С треском. Ты куда более живая, чем большинство людей.

Подняв свои глаза к его, я встретила пустой взгляд. У меня не было ни малейшего понятия, о чём он говорил. Я не ощущала себя живой. Я была узницей. Хотя это и не прозвучало как оскорбление. Я сжала и разжала руку, пытаясь избавиться от фантомной боли.

— Ты знал о моей попытке самоубийства? — осведомилась я. — В смысле до этого?

— Они не держат учёт по делам несовершеннолетних в общедоступных файлах. Я всего лишь заметил шрамы.

Он вздрогнул, и я почувствовала себя смелее.

— Я порезала себя, — сообщила я. Не знаю почему, но мне хотелось, чтобы он знал все детали. Казалось, будто он этого не хочет, но мне было всё равно. — В ванной, чтобы потом было легче убрать.

— Видишь, поэтому я и не хотел оставлять тебя одну в ванной комнате, — плоско пошутил он. После он тут же посерьёзнел, а его ресницы опустились на щёки. Он придвинулся ко мне, скользнув мылом по моему плечу. Когда он перешёл на шею, моё дыхание перехватило. — Тебе было больно, котёнок?

Шрам снова запульсировал, и я затолкала чувства обратно. Он относился ко мне с добротой, чтобы манипулировать мной? Мне хотелось потянуться к нему, но я не хотела, чтобы он меня контролировал. Не так. Я сжала губы, прежде чем заговорить.

— Меньше, чем я думала, и я просто чувствовала… Что ускользаю.

— Да.

— Вот почему мне не так страшно. То есть умереть. Это было… Умиротворяюще, — улыбка растянула уголки его губ. — Что?

Он взглянул на меня, уронив руку:

— То, как я убиваю людей, не несёт для них умиротворение.

Я дёрнулась подальше от него, разбрызгивая воду за бортики ванны.

— Зачем ты так говоришь?

— Что говорю?

— Зачем ты сказал это мне? Ты не убьёшь меня спокойно? Или…

— Ох, я вообще тебя не убью, — произнёс он, приподняв брови, будто удивлённый моим выводом.

— Но ты убиваешь других. Пытаешь их.

Он грустно улыбнулся и выжал горячую воду на моё плечо. Мочалка казалась грубой на моей коже, и я захотела, чтобы его рука вернулась обратно, как бы сильно не ненавидела это желание.

— Я же говорил тебе, котёнок: те мужчины, которых я нахожу, — нехорошие. Мне необходимо убивать, и если кто и должен умирать, то хорошо, что это они.

Я опустила взгляд на запястья. Белый шрам почти светился на фоне раскрасневшейся от жаркого пара коже.

— Ты задумывался об этом? — тихо спросила я. — О самоубийстве?

— Убить себя? — он громко рассмеялся, и этот звук эхом отразился от плитки ванной. Это была такая странная реакция, но его смех вынудил меня рассмеяться вместе с ним, таким он заразительным был. — Боже, нет. Это ненормально.

— Ненормально?

— Я не осуждаю, — произнёс он, разводя руками. — Это просто ненормально.

Я с трудом моргнула. Его реакция застала меня врасплох.

— Не могу поверить: серийный убийца думает, что я ненормальная.

— Прими это как комплимент. Большинство людей такие же, как я: мы наслаждаемся жизнью. Ну, или, по крайней мере, не хотим, чтобы у нас её отобрали. Думаю, это редкость.

— Я не… Не…

— Не волнуйся, котёнок, — произнёс он, улыбаясь. — Но ответь на другой вопрос для меня, пожалуйста. Заключим сделку, если захочешь.

— Конечно, — ответила я, недоуменно качая головой.

Казалось безумным, что серийный убийца смеётся надо мной из-за попытки убить себя. Опять же, касательно этой ситуации не существовала ничего, что не являлось бы безумием.

— Скажи мне, котёнок, — проговорил он, всё ещё дерзко улыбаясь мне, — почему ты пыталась убить себя?

Гейб.

Её тело было восхитительным. От воды её кожа окрасилась в бледно-розовый, а щёки залились румянцем в белой дымке воды. Она послушно держала руки по обе стороны ванны, бинты же парили в нескольких дюймах от воды. Я всё время ждал, когда же её руки случайно соскользнут в воду, но они так и не сдвинулись с места.

Она в совершенстве контролировала своё тело. Я заметил это по тому, как она двигалась. Пальцами ног осторожно проверила воду и опустилась в неё, лишь убедившись, что та не обожжёт.

«Я бы не обжёг тебя, — хотелось мне сказать. — Я бы не причинил тебе боль».

Конечно, это было не совсем так.

— Почему ты пыталась убить себя?

Это был простой вопрос, но по её реакции я понял, что ей довольно долго не доводилось на него отвечать. Её пухлые розовые губы разомкнулись, каштановые волосы потемнели почти до самых чёрных корней, повлажневших от пота. К её шее прилипла прядь волос, и мне захотелось смахнуть её и оставить на том месте поцелуй.

— Мне надоело, — ответила она.

— Жизнь?

— Да, — слово соскользнуло с её губ, а взгляд стал пристальным, будто она наблюдала за тем, как они перемещаются. Я молчал. Мне хотелось послушать. Хотелось понять. — Я ненавидела своих родителей, — продолжила она. — Мой отчим был отвратительным, а мать не стала его останавливать, когда он…

Она махнула рукой, как будто мне было известно то, что скрывалось в этом пробеле: жестокое обращение, возможно, или какие-то эмоциональные переживания. Эмоции вынудили её замолчать, и она опустила взгляд. Она глядела на своё тело под чистой горячей водой? Или пыталась найти своё отражением там, между рябью?

Молчание нарушила одинокая капля, упавшая с крана в ванну. Она вскинула голову и продолжила, словно пробудившись:

— Мне ничего не нравилось… Вообще ничего. Мир был пустым, чёрным и белым, а не цветным, как ты говорил. В основном, чёрным.

— Чёрным?

Я подумал о тени, притаившейся у краёв моей жизни, сужая моё поле зрения до тех пор, пока мне не оставалось ничего другого, кроме как избавиться от неё.

— Ничего не было как раньше. Еда на вкус не походила на еду. Я бы съела яблоко, но осознание того, что я его ем, пришло бы только под конец. Я бы гуляла со своими друзьями, а они бы постоянно смеялись и были счастливы. Да и я бы тоже смеялась, потому что мне не хотелось, чтобы они узнали, что со мной творится что-то неладное. Но внутри не было ничего. Я представляла сердце в груди, но на его месте зияла лишь дыра.

Она посмотрела на меня с грустным блеском в глазах. Подняв руку, я вытер её щеку, столь же торжественно, как и священник. Не говоря ни слова. Это была её исповедь. Она сглотнула, рыская по моему лицу, как если бы я знал ответ.

— И мне стало любопытно.

— Любопытно? — я приподнял бровь, поощряя её.

— Увидеть, есть ли там что-нибудь ещё. Хоть что-то, что происходит после того, как… Этому миру настаёт конец.

Я опустил мочалку.

— И?

— И?

— Есть ли там что-то ещё?

Я понял, что затаил дыхание, задавая этот вопрос. Словно эта девушка, эта прекрасная молодая женщина, запертая в моей клетке, могла дать мне ответ на вопрос, на который, как я уже давно решил, нечего ответить. Прядь волос свободно развевалась, когда она покачала головой.

— На самом деле я не покончила с собой. Мои родители нашли меня прежде, чем я умерла.

— Но ты хоть что-нибудь видела? — я наклонился вперёд. Её глаза были глубокими бассейнами — я мог ей доверять. Нашла ли она истину где-то там, за пределами этого мира? На это я надеялся, этого боялся. — Ты была близко?

Кусая губу, она сморгнула слёзы. Мой пульс колотился, и я подумал, что она смогла бы услышать моё ожидание, заметив, как шумно билось моё сердце. Текли секунды. Я сжал мочалку в руке.

— Нет, — в итоге ответила она, удивлённо разглядывая эмоции на моём лице. — Нет. Ничего после этого.

Я отвернулся от неё, чтобы выдохнуть своё разочарование. Камень гранитной ванны был тёплым под моей рукой, походя на живое существо.

— Габриель? — позвала она.

Моё лицо замкнулось, когда я улыбнулся ей. Ничего больше. Я мог разговорить её, как, в принципе, и сделал, но не мог рисковать вывести на разговор себя.

— Ты напоминаешь мне одно стихотворение, — произнёс я. — Последние строчки. Хочешь их услышать?

Кивок. Она была смущена. Как и я.

Падающие звёзды в твоих чёрных волосах

в ярком ореоле

стекаются туда,

так ровно и так скоро?

Позволь мне их омыть в этой чаше оловянной,

Блестящей и в щербинках, как луна.

Подняв бутылку шампуня, я выдавил немного на руку.

— Ну же, — подбодрил её. — Позволь мне омыть твои волосы.

Она прижала ноги к груди, отодвинувшись от меня. Я занёс воду над её головой, набрав её в сомкнутые ладони. Мои руки гладили её голову, массируя череп, спускаясь к трапециевидным мышцам. Шампунь сбился в белую пену на её темных волосах. Её плечи осели на кремовый гранит, в то время как я распределял шампунь по её волосам, а её кожа была куда более гладкой, чем любой полированный камень.

Когда я намылил ей волосы, она качнула голову в мою ладонь, и я поддержал её, как и тогда, когда она была на кухонном столе. Она начала мне доверять.

Изгиб, идущий от её шеи до плеча, был изящным. Я жаждал обвести пальцами всё её тело. Скоро, совсем скоро.

После такого разговора о тьме я не сразу осознал — лишь после того как промыл её волосы — что тень по краям моего видения отступила.

Глава 12.

Кэт.

Вода перестала испаряться. Длинные пальцы Гейба степенно, осторожно теребили узелки в моих волосах. Он гладко зачёсывал их назад горячей водой, и все мысли, проплывавшие у меня в голове, потихоньку вымывались вместе с остатками шампуня.

Моё самоубийство. Возникло ощущение, будто с тех пор прошла целая вечность. Как давно это было? Семь лет назад?

Я солгала Габриелю. Безусловно, мой отчим был жесток по отношению ко мне. Он избивал мою мать, а иногда и меня. Но онемение начало расползаться по моему телу задолго до этого.

Первой ушедшей эмоцией стала радость. Однажды она скрылась в неизвестном направлении, и, хотя я думала, что она вернётся, этого так и не произошло. Я пыталась разыскать её, но в один день прекратила поиски. Я забыла, каким было это чувство, или же причины, по которым искала его.

А после ушла печаль. Не осталось ни грусти, ни разочарования. Когда происходило что-то плохое, я заставляла себя хмуриться, словно меня заботило, что наша сборная по бейсболу проиграла или персонаж в фильме умер. Мне было всё равно, даже когда мои тесты стали возвращаться ко мне с провальными оценками.

Последним оказался гнев, за который я цеплялась всё это время, повышая голос на мать из-за явных недостатков отчима. Затем, когда меня покинул даже гнев и я осталась наедине с пустотой, барьер в моих мозгах не давал мне почувствовать хоть что-нибудь.

Как-то раз я прочитала, что существуют люди, которым не по силам ощутить боль на собственной шкуре. Они могли коснуться раскалённой плиты и ничего не почувствовать. Со мной же происходило что-то подобное, но это касалось всего. Дело было не в том, что чувства на самом деле исчезли. Нет. Они были похоронены так глубоко во мне, что я даже не пыталась думать о том, что может произойти, вернись они.

Печаль и счастье затонули в тканях моего тела. Спрятались под незримыми слоями кожи. Как завёрнутая пустая коробка, которую положили под рождественскую ёлку, лишь бы подразнить.

Разверни меня и найди пустоту.

Рука Габриеля спускалась по моей шее, вымывая на этот раз мочалкой каждый дюйм моей кожи. Здесь, в ловушке этого дома, в ловушке этой ванной, мои мысли не могли сосредоточиться ни на чём, кроме ощущений, рождавшихся от его рук на моём теле. Я не беспокоилась о необходимости набрать часы работы или накопить достаточно денег, чтобы погасить свои счета. Единственное, о чём мог думать мой разум, — это он.

И прости меня, Боже, мне было так хорошо.

Он был злом? Истинным злом? Или, может, добром, убивающим, как он утверждал, злых людей? Я не знала, да и моему телу было всё равно.

Его руки опустились ниже, минуя грудь, и я издала небольшой вздох, когда он задел мочалкой мой сосок. Гейб наклонился вперёд. Я слышала его дыхание рядом с ухом, видела его тёмные волосы, отражающиеся в ряби воды. Но он не проронил ни слова.

Нет, он не издал ни звука, за него это сделали его руки. Переложив мочалку из одной руки в другую, он своими пальцами придал моей груди чашевидную форму, скользнув вперёд и назад, позволяя весу качнуться в воде. После этого его палец порхнул выше, прослеживая круг вокруг моего уже эрегированного соска.

Он знал, что я чувствовала. Должен был знать. Моё дыхание стало поверхностным, и он уже делал подобное раньше на кухонном столе. Сейчас, правда, он был куда ласковее, а его ласки словно нежным ветерком порхали по моей коже. Набрав в другую ладонь воды, он поднёс её к моей ключице, туда, где на моей коже покоились серебряные сердца, и позволил горячей воде медленно стечь вниз.

Назад Дальше