— Да. Скажи спасибо своей подружке-ведьме. Она меня нашла и рассказала, в какую ты попал беду.
Они приземлились на кладбище. Никт посмотрел на свой дом так, словно видел его впервые.
— Я здорово сглупил, да? Поставил под удар и тебя, и себя.
— Дело не только в этом, юный Никто Оуэнс. Но и в этом тоже.
— Ты был прав. Я туда не вернусь. А если вернусь, то по-другому.
Всю неделю Морин Квиллинг страдала, как никогда в жизни. Боб Фартинг перестал с ней разговаривать. Дядя Тэм на нее накричал и приказал держать рот на замке, потому что иначе его уволят и ей мало не покажется. Родители злились. Все пошло наперекосяк: даже семиклашки перестали бояться! Сплошной облом. Она винила во всем Оуэнса и мечтала увидеть, как он корчится в жутких муках. Ах, полиция ему не понравилась… Она снова и снова строила жестокие и изощренные планы мести. От этого становилось чуть легче, но в жизни все равно ничего не менялось.
Больше всего на свете Мо не любила наводить порядок в школьной лаборатории. Дежурные собирали спиртовки, проверяли, на месте ли пробирки, чашки Петри и неиспользованные фильтры. Все в классе дежурили строго по очереди, и Мо попадала в лабораторию раз в два месяца. Естественно, ее очередное дежурство пришлось именно на эту, худшую неделю в ее жизни.
Хорошо хоть с ней была миссис Хокинс, учительница естественных наук — та собирала в стопку работы.
— Ты молодчина, Морин, — похвалила девочку миссис Хокинс.
Из банки с консервантом на них слепо уставилась змея.
— Спасибо, — сказала Мо.
— А ты разве должна дежурить одна?
— Со мной записан Оуэнс, но он уже несколько дней не ходит в школу.
Учительница нахмурилась:
— Это который? У меня его нет в списке.
— Ник Оуэнс. Волосы пепельные, давно не стригся. Молчун такой. Это он перечислил в работе все кости скелета, помните?
— Не совсем, — призналась миссис Хокинс.
— Ну, хоть вы вспомните! Все его забыли! Даже мистер Керби!
Миссис Хокинс сложила последние работы в сумку.
— Спасибо, что убираешь за двоих, милочка. Не забудь перед уходом протереть столы.
Она вышла и закрыла за собой дверь.
В старой лаборатории были деревянные столы со встроенными горелками и кранами и полки с большими бутылями, где плавали разные твари — мертвые, причем довольно давно. У Мо при виде них всегда по спине бегали мурашки. В углу комнаты стоял пожелтевший человеческий скелет. Мо не знала, настоящий ли он, но сейчас он казался ей очень страшным.
Каждое движение отдавалось в пустом классе эхом. Мо включила верхний свет и даже лампу над доской, чтобы было не так страшно. Потянуло холодом. Мо решила, что надо усилить отопление, но батареи и так жарили на полную мощность. Девочку пробил озноб.
Ей становилось все больше не по себе. Как будто она не одна и кто-то на нее смотрит.
Конечно, кто-то смотрит, сказала себе Мо. На меня таращится сотня трупов из банок и скелет впридачу! Она покосилась на полки.
Тогда-то твари в банках и зашевелились. Змея с невидящими белыми глазами развернулась. Костлявое морское существо заерзало. Котенок, мертвый уже лет тридцать, оскалился и начал царапать стекло изнутри.
Мо закрыла глаза. Это всё понарошку, сказала она себе. Ничего страшного не происходит.
— Я не боюсь! — вслух сказала она.
— Вот и хорошо, — донесся голос из темноты за дверью. — Плохо, когда страшно.
— Тебя забыли все учителя!
— Зато ты меня помнишь, — сказал мальчик. Причина всех ее несчастий.
Она швырнула в него колбой, но промахнулась и попала в стену.
— Как Боб? — спросил Никт как ни в чем не бывало.
— Сам знаешь. Перестал со мной разговаривать. На уроках молчит, потом идет домой и делает домашку. Или гоняет игрушечные вагончики.
— Хорошо.
— А ты… тебя уже неделю нет в школе. Ох, и влетит тебе, Ник Оуэнс! Недавно приезжала полиция. Тебя искали.
— Да, кстати… Как поживает твой дядя Тэм?
Мо промолчала.
— В каком-то смысле ты победила: я бросил школу. А в каком-то — нет. Морин Квиллинг, тебя никогда не преследовали призраки? Ты никогда не боялась, что из зеркала на тебя посмотрят чужие глаза? Тебе не казалось, что, хоть ты и в пустой комнате, но не одна? Это неприятно.
— Ты будешь меня преследовать? — Ее голос дрогнул.
Никт совсем-совсем ничего не сказал, только молча глянул на нее. В дальнем углу что-то упало: сумка со стула. Когда Мо оглянулась, в комнате никого не было. Во всяком случае, она никого не увидела.
Дорога домой в темноте показалась ей бесконечной.
Мальчик и его опекун стояли на вершине холма и смотрели на городские огни.
— Все еще болит? — спросил мальчик.
— Немного. Но у меня все быстро заживает. Скоро буду таким, как обычно.
— Тебя могло убить, когда ты встал перед машиной? Сбить насмерть?
Опекун покачал головой.
— Конечно, есть способы убить таких, как я. Но с машинами они никак не связаны. Я очень старый и очень стойкий.
— Я плохо поступил, да? Главное было, чтобы никто меня не заметил. А я пристал к этой парочке, и меня тут же поймала полиция и все такое. Я повел себя как эгоист.
Сайлес приподнял бровь.
— Это не эгоизм. Тебе нужно общаться с себе подобными, что вполне объяснимо. Просто в мире живых всё по-иному, и нам сложнее тебя защищать. Я хотел держать тебя в полной безопасности. Но для таких, как ты, полная безопасность возможна лишь там, куда ты попадешь в самом конце. Когда все твои приключения утратят смысл.
Никт потер ладонью надгробный камень Томаса Р. Стаута (1817–1851, «Все ближние глубоко скорбят»), чувствуя, как крошится мох.
— Он ведь еще там, — произнес мальчик. — Тот, кто убил мою первую семью. Мне все равно нужно узнать о людях. Ты запретишь мне покидать кладбище?
— Нет. Я ошибался и тоже получил урок.
— Что же теперь?
— Будем стараться удовлетворять твой интерес к книгам и миру в целом. Есть библиотеки. И другие способы. Ситуации, когда ты можешь быть среди живых, например, театр или кино.
— Это что, как футбол? В школе мне нравилось смотреть, как ребята играют.
— Футбол… Хм-м… Матчи проходят рановато для меня, — сказал Сайлес. — Но мисс Лупеску в свой следующий приезд вполне может сводить тебя на игру.
— Хорошо бы, — сказал Никт.
Они пошли вниз по склону.
— За эти недели мы с тобой изрядно наследили. А они тебя, между прочим, до сих пор ищут.
— Ты уже говорил. Откуда ты знаешь? И кто такие «они»? Что им нужно?
Сайлес уклончиво покачал головой.
Никту оставалось только смириться.
Глава 7 МАСТЕРА НА ВСЕ РУКИ
Последние месяцы Сайлес был очень занят: часто пропадал на несколько дней, а то и недель. На рождественские каникулы его заменяла мисс Лупеску. Она угощала Никта обедами и ужинами в маленькой квартирке, которую сняла в Старом городе, и даже сводила на футбольный матч, как обещал Сайлес. Потом мисс Лупеску уехала в «свою старую страну» — правда, сначала нежно ущипнула Никта за щечку и назвала «Нимени».[5]
Теперь не осталось ни Сайлеса, ни мисс Лупеску. Мистер и миссис Оуэнс сидели в гробнице Иосии Уордингтона и встревоженно совещались.
— То есть он не сообщил никому из вас, куда уезжает и как заботиться о ребенке?
Оуэнсы покачали головами.
— Ну и куда же он запропастился?
Оуэнсы не знали, что ответить. Наконец господин Оуэнс сказал:
— Он никогда не уезжал так надолго. Когда у нас появился Никт, он обещал, что будет поблизости или найдет того, кто нам поможет. Он дал слово.
Миссис Оуэнс перебила, чуть не плача:
— Хоть бы с ним ничего не стряслось! — Ее слезы быстро высохли, и она добавила с досадой: — Нельзя так поступать! Как же нам его найти, вызвать обратно?
— Мне такие способы неизвестны, — сказал Иосия Уордингтон. — Но, полагаю, он оставил в крипте деньги на еду для мальчика.
— Деньги! — воскликнула миссис Оуэнс. — Какой прок от денег?
— Никту надо будет покупать продукты… — начал мистер Оуэнс.
— Да что с вами разговаривать!
Миссис Оуэнс в расстройстве отправилась на поиски сына. Тот, как она и думала, стоял на вершине холма и смотрел на город.
— Скажешь, о чем думаешь, — дам пенни.
— Нет у тебя пенни, — отозвался Никт. Ему было уже четырнадцать, и он перерос свою мать.
— Есть, в гробу целых две монетки, — возразила миссис Оуэнс. — Позеленели чуток, но есть.
— Я думал о большом мире. С чего мы взяли, что убийца моей семьи еще жив? Что он где-то там?
— Сайлес так говорит.
— Но без всяких подробностей.
— Он желает тебе только добра, ты же знаешь.
— Ага, конечно. И где он?
Миссис Оуэнс не ответила.
— Ты ведь видела человека, который убил моих родных? Когда меня усыновляла.
Миссис Оуэнс кивнула.
— Какой он?
— Я больше глядела на тебя. Дай подумать… Волосы темные, почти черные. Мне было страшно на него смотреть. Лицо какоето резкое. Голодное и злобное, вот что. Сайлес его выпроводил наружу.
— А почему он его не убил?! — рассердился Никт. — Ведь мог, еще тогда!
Миссис Оуэнс тронула сына за руку холодными пальцами.
— Никт, он же не чудовище.
— Если бы Сайлес убил его еще тогда, мне бы ничто не угрожало. Я мог бы ходить, где хочу.
— Сайлес знает об этом деле больше тебя, больше всех нас. О жизни и смерти тоже. Все не так просто.
— Как его звали? Убийцу.
— Сайлес не сказал. Тогда не сказал.
Никт склонил голову набок и направил на мать глаза — серые, как грозовые тучи.
— А потом?
— Никт, ты ничего не сможешь сделать.
— Смогу. Я учусь. Я могу научиться всему, что нужно, всему, чему сумею. Я знаю про упырью дверь. Умею ходить по снам. Мисс Лупеску рассказала мне про звезды. Сайлес научил молчать. Я умею блекнуть и наводить ужас. Я знаю каждый дюйм этого кладбища!
Миссис Оуэнс коснулась плеча сына.
— Когда-нибудь… — сказала она и запнулась. Придет день, и она не сможет до него дотронуться. Он их оставит. Когда-нибудь. — Сайлес сказал мне, что человека, убившего твою семью, звали Джек.
Никт промолчал. Потом кивнул.
— Мама…
— Что, сынок?
— Когда Сайлес вернется?
Полуночный ветер принес с собой холод. Вся досада миссис Оуэнс давно улетучилась. Остался лишь страх за сына.
— Хотела бы я знать, милый мой мальчик. Хотела бы я знать…
Скарлетт Эмбер Перкинс было пятнадцать. Сейчас она сидела на втором этаже старого-престарого автобуса и буквально кипела от злости. Она ненавидела родителей за то, что они разошлись. Ненавидела мать за то, что та уехала из Шотландии, ненавидела отца, который так легко их отпустил. Ненавидела этот город за то, что он совсем другой — не такой, как Глазго, где она выросла, — и что в нем за каждым углом ее ждет что-то до боли знакомое.
Сегодня утром она сорвалась.
— В Глазго у меня хоть друзья были! — чуть не плача крикнула Скарлетт. — А теперь я их уже никогда не увижу!
— Зато ты этот город знаешь. Мы тут жили, когда ты была маленькая, — спокойно ответила мать.
— Я его не помню. И никого здесь не помню. Ты что, хочешь, чтобы я разыскала тех, с кем дружила в пять лет?! Этого ты хочешь?!
— А почему бы нет?
До конца уроков Скарлетт злилась, злилась и теперь. Мерзкая школа, мерзкий мир, мерзкий общественный транспорт.
Обычно автобус девяносто седьмого маршрута увозил Скарлетт от ворот школы в центр, до самого конца улицы, где мать сняла небольшую квартирку. В этот ветреный апрельский день Скарлетт простояла на остановке почти полчаса и не увидела ни одного «девяносто седьмого». Наконец появился «сто двадцать первый», тоже с надписью «Центр», и Скарлетт решила сесть на него. Только вот там, где ее автобус поворачивал направо, этот свернул налево, в Старый город, проехал городской сад и площадь, миновал памятник Иосии Уордингтону, баронету, и по извилистой дороге вскарабкался на холм с узкими высокими домами.
У Скарлетт упало сердце.
Она подошла к кабине водителя, прочла объявление «Не отвлекайте водителя во время езды», но все-таки сказала:
— Простите… Я хотела попасть на Акация-авеню.
Водитель — крупная женщина с кожей даже темнее, чем у Скарлетт, — ответила:
— Надо было садиться на «девяносто седьмой».
— Но этот тоже идет в центр.
— Да, но не сразу. И потом тебе надо будет возвращаться. — Женщина вздохнула. — Лучше выйди здесь и спустись с холма на остановку у ратуши. Там ходят «четвертый» и «пятьдесят восьмой». Оба довезут тебя почти до Акация-авеню. Выйдешь у спортивного центра, а там и пешком недалеко. Поняла?
— «Четвертый» или «пятьдесят восьмой».
— Вот и остановка.
Остановка, где тормозили только по требованию, была чуть дальше распахнутых железных ворот. Выглядело все печально и неуютно. Скарлетт замерла в открытых дверях автобуса.
— Ну, давай! — поторопила женщина-водитель.
Скарлетт спрыгнула на тротуар. Автобус изрыгнул черный дым и с ревом укатил.
За оградой под ветром зашумели деревья.
Скарлетт пошла вниз по холму. Вот зачем нужен мобильный телефон, думала она. Опоздаешь минут на пять, и мать уже сходит с ума. А мобилку все равно не покупает. Ну ладно. Опять накричит… Не в первый раз и не в последний.
Скарлетт как раз поравнялась с открытыми воротами. Заглянула внутрь и…
— Ничего себе! — вырвалось у нее.
Есть такое выражение — «дежавю». Его употребляют, когда приходишь куда-то, и кажется, что ты уже тут был, или видишь то, что уже видел во сне или воображении. У Скарлетт иногда бывало дежавю — например, она заранее знала, что учительница расскажет про свою поездку в Инвернесс, или кто-то ронял ложку точно так, как она себе представляла. Сейчас всё было иначе. Скарлетт не просто казалось, что она бывала здесь раньше. Она действительно раньше видела это место.
Скарлетт прошла в открытые ворота. Из-под ног вспышкой белого и черного с зеленым отливом вылетела сорока, уселась в ветвях тиса и стала за ней наблюдать. За углом, подумала Скарлетт, есть церковь, а перед ней — скамейка. Она завернула за угол и тут же увидела церковь, только гораздо меньшую, чем она себе представляла. Мрачная готическая постройка из серого камня с острым шпилем. У входа старая деревянная скамья. Скарлетт подошла, присела на скамью и стала болтать ногами, как маленькая.
— Послушайте… М-м… Мисс! — сказал кто-то сзади. — Боюсь показаться навязчивым, но вас не затруднит… кое-что придержать? Мне не хватает еще одной пары рук.
Скарлетт оглянулась и увидела человека в бежевом плаще, сидевшего на корточках перед надгробием. Ветер раздувал большой лист бумаги в его руках. Скарлетт поспешила на помощь.
— Держите тут, — сказал мужчина. — Одной рукой тут, другой тут, и всё. Ужасная наглость с моей стороны! Безумно вам благодарен.
Рядом с ним стояла жестяная банка из-под печенья. Оттуда он достал что-то вроде мелка или небольшой свечи и легкими отработанными движениями принялся тереть камень.
— Вот и все! — радостно сказал он. — Вот… о! Эта загогулинка внизу, полагаю, обозначает плющ — викторианцы обожали плющ, для них он был символичен… готово. Отпускайте.
Он встал и расчесал пятерней седые волосы.
— Ох! Надо размяться. Совсем ноги отсидел! Итак… что скажете?
Без прориси прочесть выбитое на камне, покрытом зеленым и желтым лишайником, было бы невозможно.
— «Маджелла Годспи, дева сего прихода, 1791–1870, «Всё в прошлом. Мы живем с тобой лишь в памяти моей», — вслух прочла Скарлетт.
— Если кто-то ее еще помнит. — Лысоватый мужчина стеснительно улыбнулся и поморгал сквозь маленькие круглые стекла очков, делавшие его похожим на дружелюбную сову.
На бумагу плюхнулась большая дождевая капля. Мужчина поспешно свернул лист в рулон и схватил банку с мелками. Еще горсть капель. Скарлетт взяла портфель мужчины, стоявший у соседнего надгробия, и поднялась на крошечное крыльцо часовни, где было сухо.
— Спасибо вам огромное, мисс! Думаю, дождь скоро пройдет. Прогноз обещал солнце.
Словно в ответ подул холодный ветер и начался настоящий ливень.
— Я знаю, о чем вы думаете, — сказал любитель надгробий.
— Правда? — удивилась Скарлетт. Думала она вот что: мама меня убьет.
— Вы думаете: это церковь или часовня? А ответ таков: как мне удалось выяснить, на этом месте действительно когда-то стояла церквушка, и первое кладбище находилось на церковном дворе. В восьмисотых — девятисотых годах нашей эры. С тех пор ее не раз перестраивали и расширяли. В двадцатые годы девятнадцатого века случился пожар, да и сама церковь стала маловата для прихода. Люди начали посещать храм святого Дунстана на площади, а эту перестроили в часовню, сохранив многое из первоначального замысла. Так, витражные окна в дальней стене здания — оригинальные образчики…
— Вообще-то я думала про то, что мама меня убьет. Я села не на тот автобус и ужасно опоздала домой…
— О боже мой, бедная девочка! Послушай, я живу как раз через дорогу. Подожди-ка…
Он сунул ей в руки портфель, мелки и скатанную бумагу, а сам рысью побежал к воротам, сгорбившись под натиском дождя.
Через пару минут Скарлетт увидела свет фар и услышала автомобильный сигнал. Она подбежала к воротам. Там стояла старенькая зеленая «мини» с ее недавним собеседником за рулем. Мужчина опустил окно:
— Залезай. Куда везти?
Скарлетт осталась стоять. За шиворот ей тек дождь.
— Я не сажусь в машину к незнакомым.
— И правильно. Но, как говорят, помоги другим, и помогут тебе, и все такое… Клади это все назад, пока не промокло! — Он открыл заднюю дверцу. Скарлетт наклонилась и как можно аккуратнее положила то, что держала в руках, на заднее сиденье.