Так или иначе, он оторвался, а часа через два, когда он совсем выдохся и перешел на шаг, его окликнули. Он схватился за лук, но это был Бедуин – «последний из могикан». Они обнялись и заплакали, а что еще им оставалось?
* * *Еще через сутки они выследили лагерь «гоблинов». Перед этим жалким остаткам отряда повезло, пытаясь вернуться домой новой, неисследованной дорогой, они наткнулись на ручей и смогли удовлетворить свою самую большую потребность последних часов. Зная, где добыть воду, они смогли продолжить разведку. На этом настоял Александр, а Бедуин был вынужден согласиться, не улыбалась ему перспектива в одиночку возвращаться в становище. Вообще их страшная боязнь одиночества во многих случаях играла Александру на руку: не сформировались еще личности как таковые, были они все очень похожи психически, а тем более умственно, их сила была в коллективе, и, пожалуй, только в этой сплоченности они превосходили окружающих зверей. Имея самый большой мозг среди сухопутных животных, они использовали его только для насущных дел, не мог он отклониться ни вправо, ни влево, обладая потенциальными возможностями управления цивилизацией, он не мог их развить, не было здесь подходящей действительности для его прорыва. И ведь если этих людей с рождения поместить в условия двадцать первого века, они, пожалуй, не сильно отстанут от современников Александра.
Лагерь «гоблинов» с трудом можно было назвать таковым. Если уж родное становище представлялось Александру довольно временной постройкой, несмотря на громадные бивни, вкопанные для опоры крыш во многих местах, то уж это селение было просто курам на смех. Все здесь было сделано настолько наспех и настолько кое-как, что приходилось удивляться сплоченности «гоблинов» в других вопросах. Это еще раз доказывало правильность догадки-гипотезы Александра о навязанности поведения этих предновейших идейных крестоносцев. Не могло столь неблагоустроенное жилище, столь оставленный на задворках быт долго поддерживать жизнедеятельность такого войска.
Не успел Александр подивиться своему открытию, как его ввело в шок следующее откровение. Видит бог, этого он совсем не предчувствовал и не предусмотрел, посему вначале он просто глазам своим не поверил. Но это была правда.
За лагерем они с Бедуином наблюдали издалека, бинокля у них не было, но воздух того времени отличался чистотой, а зрение зоркостью, и поэтому они видели все. То, что его поразило, были человеческие останки: человеческие ноги, человеческие туловища. Вначале Александр не поверил и посмотрел на Бедуина: тот лежал, не шевелясь и, похоже, ничему не удивляясь. Но когда на границе селения Александр разглядел черепа, причем целую груду, он понял, что не ошибся. «Не успел избавиться от саблезубого, – подумал Александр, – и вот тебе на, новые людоеды!» Затем он вспомнил брошенных, раненых товарищей, и ему стало по-настоящему страшно.
* * *Он почувствовал в голове усиление грохочущего «тамтама». Это что-то означало, и, возможно, смутная догадка, терзающая его последнее время, вплотную подвела к цели. Он напрягся, в любой момент ожидая нападения. Рука была занята факелом, поэтому он не мог действовать копьем, но и сам факел представлял из себя грозное оружие, ведь это был первый в мире факел. Александр внимательно осматривал стены пещеры, иногда он оглядывался назад, запоминая приметы, по привычке пытаясь перевести на уровень сознания то, с чем успешно справлялось подсознание, он верил, что если ему суждено познать тайну этой глубокой горной норы, то уж выбраться из нее будет куда более простой работой даже без помощи Бедуина. Несмотря на всяческие уговоры, этот уникальный охотник и сын своего времени наотрез отказался даже заглянуть в пещеру, и свое решение он абсолютно не пытался чем-либо оправдывать. Трусость еще не была предосудительной, она была естественной и, значит, имеющей право на существование. В данном случае она была настолько велика, что даже пересилила другую сестру – боязнь одиночества. Александр расстался с напарником с сожалением, взяв с него слово, что тот дождется и не сбежит. Он видел внутреннюю борьбу чувств у Бедуина, которую тот не мог вынести наружу из-за слабости второй сигнальной системы, стоящей на уровне опытной партии шимпанзе из двадцать первого века, обученной жестовому языку со словарным оборотом – четыреста. Кстати, тот эксперимент запоздал лет на пятьдесят – джунгли уже исчезли, и этих образованных обезьян просто некуда было выпустить, да и обучать им стало некого, все их естественные сородичи давно прозябали в неестественных условиях зоопарков.
Однако Александру везло: те, кто спрятал здесь эту таинственную гипнотическую установку, вовсе не ожидали ее выявления, а потому какая-либо охрана начисто отсутствовала. Это было удивительно, даже «гоблины» не удосужились выставить стражу возле своего идола. Похоже, данное истинно религиозное чудо, прибывшее неизвестно откуда и неизвестно чьи интересы представляющее, все-таки сильно опередило время, не создались еще предпосылки для столь сложно устроенного преклонения, до острова Пасхи было еще далековато. Если божество и требовало жертвы, то это было на самом деле его собственное желание, а мозги преклоняющихся ему гоминид просто выполняли приказ, а в силу своего слабого образования не понимали сути.
Александр свернул в очередной поворот, с почтением отклонившись от грозди летучих мышей, сравнимых по весу с большими крысами. Он не собирался тревожить их сон, у него и так хватало врагов на этом свете – пусть сознание этих чудищ мирно путешествует внутри летаргических сказок. А свое собственное воображение он тоже держал на жесткой привязи, не давая ему свободы маневра, иначе оно бы живо заполнило все полости мозга всякими вурдалаковскими штучками об этих похожих на птеродактилей летягах. Он шел вперед, не морщась, наступая голыми ногами в слой застывшего и не очень помета, и это не вызывало у него особого отвращения в силу привычки, но место для постановки ноги он все-таки выбирал, было вовсе нежелательно поскользнуться в этом древнем вонючем месиве. А «тамтам» в голове звучал все громче: кто-то невидимый и неощутимый внедрялся в его голову, словно настраиваясь в унисон, подбирая резонансную частоту, обволакивая неощутимыми щупальцами его мозг, желая узнать отмычку, секрет управления этой новой, так неистово рвущейся вперед биологической машины. Не зря, ой не зря учили его там, в несуществующем будущем, гипнозам и самогипнозам. Он рвал, отбрасывал прочь эти навязчивые щупальца, что-то странно бормочущие и желающие растолковать, разъяснить образами свои желания. Он знал, нельзя, нельзя этим чуждым химерам позволить пробраться на уровень сознания, потому как, сломив первую преграду, они, зная теперь его коды-отмычки, рванутся глубже, и тогда он перестанет их различать, начнет путать их со своими собственными побуждениями. Но нельзя было и всерьез заниматься этой невидимой борьбой, само управление ею могло породить необходимые враждебной неизвестности образы-приказы. Нужно было вести бой холодным рассудком, одновременно не сосредотачивая на этом всю мощь многомиллионных нейронных соединительных комбинаций, материальный мир должен был оставаться главенствующим в этом происходящем в воображении и в то же время не фиксируемом эмоциями поединке. Не ждали, не ждали вы, ребятки, такого разведчика. Кто вы, черт побери? Пришельцы из какого-нибудь параллельного мира или времени, не желающие возникновения на этой планете человечества? Но даже эти отвлеченные мысли Александр гнал прочь, они были слишком сложны для этого времени, и, если допустить, что невидимые противники каким-то образом читали их, это могло дать им подсказку, ключ к пониманию его целей и выдать, откуда он вообще явился.
* * *Теперь он смотрел на эту штуковину в упор и продолжал размышления. Откуда она свалилась на его голову? Палеоконтакт? Раньше он никогда не верил во всякую подобную чушь, ни в летающие тарелки, ни в Бермуды и связанные с этим проблемы, но после прыжка сквозь время можно было несколько пересмотреть свои взгляды на подобные случаи. Но, черт возьми, неужели инопланетной цивилизации есть дело до какого-то маленького народца, охотящегося на медлительных копытных? Неужели они предвидят, что через сотни тысячелетий эти примитивные племена расплодятся до миллиардов и начнут осваивать космос? Неужели они планируют свое развитие на такие геологические сроки? Но, с другой стороны, откуда они знают, что технологический скачок последует так не скоро? С такой же вероятностью, правда теоретически, он может начаться раньше, очень намного раньше, ведь размеры мозга мало изменились за последующее время. Однако допустимо, что очень сильно усовершенствовались внутренние нейронные связи, но ведь это такая тонкость – попробуй ее заметь. Следовательно, можно предположить, что некая цивилизация или что-то похожее. Правда, что может быть похоже на цивилизацию и не являться ею? Что может быть столь сложно, что желает заниматься проблемами, отстоящими на бешеное время впереди? Кроме цивилизации, это может быть бог, довольно загадочное и скрытное явление, или, к примеру, сами вселенские законы, вертящие свою шарманку вроде бы ни для чего, но тем не менее получающие результат, или мировой разум, или еще какая-нибудь мало представимая абракадабра. Но неужели вот эта таинственная конструкция, находящаяся перед ним, послана богами, желающими наказать грешников, еще даже не умеющих молиться, или состряпана столкновением физических законов? Явно она не выплюнута сюда каким-то межзвездным монстром, не выращена с помощью воздействия на неизвестные науке растения. Она создана техническим путем, с применением сварки, вакуума и микротоков, бегущих по проводам или световодам, она сооружена по земным принципам, принципам цивилизации, которая появится на этой планете очень-очень не скоро. Он знал, что не обнаружит на ней лейбл с отметкой страны изготовителя, но тем не менее осмотрел этот утыканный выпуклостями шар со всех сторон, кроме основания, он все еще боялся до него дотронуться. Надписей не было, но кто мог поручиться, что их нет внутри, на отдельных платах и схемах, если таковые там обнаружатся.
Александр осторожно дотронулся до аппарата копьем, и ничего не случилось. Не выстрелил лазер, не взвыл многоствольный самонаводящийся пулемет, не пыхнуло какой-нибудь быстроотравляющей пакостью – идиллия первого контакта просто восхищала. Но нужно было решать, что делать, а советоваться, как всегда, было не с кем. Покуда его вела в бой интуиция, все было на своем месте, но теперь, получив наглядное подтверждение всем своим подозрениям, он снова оказался на распутье. Напрашивалось единственное решение, и его нужно было осуществлять сразу, нельзя было поручиться, что случай даст ему еще одну попытку добраться до этой гипнотической штуковины. Однако она была явно прочнее всех находящихся при нем средств поражения. Очень осторожно и внутренне замерев, он притронулся к «шару» голым, незащищенным пальцем. Посланец иных измерений был теплый, гораздо теплее окружающего воздуха. Это было просто здорово, снова не ощущалось какой-то таинственной, волшебной технологии иных вселенных. Эта штука отдавала тепло, а следовательно, там внутри что-то работало, что-то преобразовывало один вид энергии в другой, это не являлось сгустком каких-то, уму земному непостижимых, переплетений гравитационных или нейтринных полей, хотя полностью исключить подобное было, конечно, нельзя, но Александр уже довольно давно обитал в просто устроенном мире и потому несколько заразился практично доказанным подходом: все познавать на осязание и на вкус, всякие абстрактно представимые электронно-позитронные переходы остались там, далеко впереди. Он попробовал сдвинуть «шар» с помощью копья, упирая его в землю и превращая в рычаг. Чудо техники качнулось. Низ его был солидно погружен в скопление летучемышиных нечистот, и поэтому, когда Александр уперся посильнее, там внизу, под «шаром», что-то чмокнуло, словно целуя на прощание, а затем объект начал приподниматься. Он явно был легче, чем казалось на первый взгляд. Когда Александр перевернул его, он несколько удивился: низ был чист, словно и не покоился только что, и неизвестно какое время, в этих покрывающих все отложениях. А действительно, было интересно знать: сколько лет или, может, веков пролежал здесь этот посланник? Но, не имея возможности провести углеродный, да и вообще какой-либо анализ, Александр сосредоточился на практических вопросах.
Да, «шар» можно было перемещать, но оставался вопрос: куда? Вопрос «куда?» однозначно перетекал в «для чего?». Вот тут альтернатив не имелось. Таинственную, но опасную штуковину следовало ликвидировать. Было недостаточно просто откатить ее подальше в эту, может быть, очень глубокую пещеру – гипнотические поля, которые «шар» обильно отправлял в окружающее пространство, похоже, запросто пронизывали скальную породу, а посему утолщение ее слоя не давало никакой выгоды. И тогда Александр покатил «шар» к выходу.
* * *Прошло очень много времени, прежде чем Александр добрался до цели. Он был уставший, поскольку почти все эти сотни метров катил шар рычагом, однако с помощью одной руки, во второй находился факел. Только здесь, ближе к выходу, Александр выкинул еле тлеющий огонь. Обитателям пещеры – летучим млекопитающим, – похоже, было абсолютно все равно, что их покинул таинственный источник непонятного излучения, но вот на выходе Александр увидел куда более опасных хищников.
Людей, точнее близких родственников и братьев по общему предку, было трое, все рослые жилистые ребята. Они стояли молча, на самом виду, глядя в глубину грота. По всей видимости, они слышали шум, производимый Александром, но явно плохо видели сквозь тьму внутренности обиталища своего бога. Возможно, это была отлучавшаяся на обед стража, или же «шар» не терял время даром – в любом случае сражения было не миновать. Александр с презрением посмотрел на их дубины из мягкого, легко обрабатываемого дерева и достал из заднего крепления своей усовершенствованной сбруи нунчак. А внутри у него уже привычно клокотало предчувствие крови и пота, та задраенная в глубинах подсознания «душа» предка выбиралась наружу. Но он сдержал порыв, внимательно осматривая окрестности, видимые в ограниченном ракурсе, он желал убедиться, что это все наличные силы. Он провел рекогносцировку, а стражники все еще не видели его, и он похвалил себя за то, что избавился от факела. А там, на скальном выступе, светило солнышко, и, наверное, эти ребята вовсе не собирались умирать в такую погоду, неизвестно для какой цели, но монстр продолжал крутить свою шарманку, и следовало торопиться и рисковать.
Он набросился на них подобно урагану. Свистнуло над головой заостренное деревянное копье, когда Александр увел из-под удара туловище, а затем они сошлись в смертельной пляске. Шесть рук против двух, и три палицы против его японского выпендривания. А еще у него были ноги, их применения они вовсе не ожидали, хотя их психика гораздо ближе находилась к моменту, который отделил их от четырехруких предков.
Необязательно, совсем необязательно было их убивать. Он все-таки надеялся вывести из строя свою странную находку, и тогда, возможно, но не неизбежно, эти почти люди, освободившись от чуждого влияния, вновь стали бы мирными охотниками, а конкуренция между видами вошла бы в свое спокойное русло-продолжение, без этих тоталитарных, опередивших время эксцессов. Но они не сдавались и даже не бежали – они сражались насмерть, а у него не было времени на гуманизм. Он начал уставать, этот турнир длился не слишком долго для несуществующего внешнего наблюдателя, однако для него время тянулось медленно, но, пока он не получил несколько чувствительных ударов по ребрам, каждый из которых, не в момент отклонения, мог запросто переломать кости, он их все еще щадил. Даже там, в отдаленном галактическими месяцами времени, он убивал людей, гораздо более совершенных, чем эти уродцы-пародии перед ним, но ни там, ни здесь он еще не убивал так жестоко, долго и с такого близкого расстояния. Даже тех добитых им «гоблинов» первого сражения он приканчивал одним отработанным ударом. Здесь был другой случай – эти люди защищались, хотя и неумело. Он ломал им ребра, чувствуя это по ударам-отражениям, перебивал пальцы, держащие оружие, но они все равно не сдавались и не бросали свои сучковатые палицы. И даже когда он поразил в висок первого, самого напористого и, наверное, сильного, они не отступили. Тогда Александр снял в голове последние ограничители, и схватка завершилась быстро.
Он некоторое время стоял над ними, глядя на дело рук своих, заставляя себя не отводить глаза, концентрируя внимание на их судорогах и на скребущих скалу окровавленных пальцах. Он глушил внутри совесть, выдумывая себе алиби, он знал, что тот, живущий внутри его левого полушария, рационалист прав: он не был виновен в этих смертях, в них было повинно это адское устройство, сдвинутое им со своего насиженного места. Насмотревшись вдоволь, он повернулся лицом к пещере, и в глазах его полыхала холодная ярость. Он не мог добраться до тех чудо-изобретателей, породивших эту опасную головоломку, и даже не мог представить, кто они такие, но приговор этой штуковине он уже вынес.
* * *Вот теперь, немного отдышавшись, он вспомнил о Бедуине. Сердце тревожно екнуло, он еще раз осмотрел окрестности, но теперь не в поисках врагов, а с улетучивающейся надеждой увидеть знакомый силуэт. Он еще надеялся, вбегая на ближайшую скалу, но и оттуда он не обнаружил никаких следов друга. Он стал тешить себя мыслью, что следопыт не смог перебороть ужас и сейчас улепетывает в родные края, внутренне стыдясь своего страха, но то был слабый обходный маневр для подавления собственного внутреннего дискомфорта. Он мог попытаться отправиться на поиски, но там, внизу, оставался «шар». Александр спустился с возвышения, а холодный комок безысходности внутри разрастался вширь. Сквозь усы и прочую волосатость лица до губ докатился солоноватый привкус, а нехоженая тропа под ногами начала застилаться пеленой. Одиночество, это постоянное одиночество мира, из которого он никогда не сможет найти выхода, воспользовавшись удобным случаем, выпрыгнуло из тщательно замаскированных повседневностью глубин и навалилось на сознание. Некоторое время он брел на автопилоте, и отчаянье давило его горло железными тисками. Он механически смахнул слезы и одновременно больно ударился ногой о большущий камень. Этот молодой мир не очень давал время расслабиться философскими размышлениями о смысле жизни. Александр присел, растирая прямоходящую конечность. Это его и спасло: неслышно, поскольку в отличие от пуль, не тратя силы на преодоление звукового барьера, над ним прошло тяжелое копье с массивным кремневым наконечником. Александр обнаружил его присутствие, когда оно высекло искры из мирно дремлющего далее по курсу булыжника. Он залег: наверное, сработала привычка, принесенная сюда из того удаленного мира, в котором уже изобрели окопы. Однако здесь, незнакомый с такими чудесами метатель сразу же выдал себя: он издал протяжное гиканье, досадуя о промахе, он даже высунулся из своего укрытия – развала камней в промежутке между скалами.