Уже сидя за обеденным столом вместе с женой и детьми, Роман Старый продолжал обсуждать с братом Анфимом, кого из гридней отправить гонцом к Изяславу Владимировичу. Для этого дела был нужен человек ловкий, смелый и хорошо знающий местность. Анфим предлагал послать вестником своего стремянного Радко. Роман Старый возражал ему, говоря, что Радко слишком молод, и склонялся к тому, чтобы сделать гонцом своего опытного гридня Драговита.
Видя, что спор двух братьев становится все горячее, княгиня Людмила предложила им бросить жребий или отправить за подмогой Драговита вместе с Радко.
– Ладно, твое слово верное, голуба моя, – сказал Роман Старый, взглянув на супругу. – Отправлю Драговита в Чернигов, а Радко к Изяславу Владимировичу. Нам любая помощь не помешает.
Княгиня Евфросинья незаметно переглянулась с Людмилой Мечиславной, поблагодарив взглядом сестру за умелое вмешательство в спор между их мужьями. Две княжеские семьи всегда трапезничали вместе.
Едва за столом водворилась недолгая пауза, как раздался голос Олега, тринадцатилетнего сына Романа Старого:
– Тятя, можно и мне вступить в дружину. Я уже не маленький.
– Ешь и не встревай, когда взрослые разговаривают, – одернула сына Людмила Мечиславна. – Ишь, воин выискался! Рано тебе еще за оружие браться.
Олег опустил голову и насупился.
Роман Старый обратился к сыну с одобрительной улыбкой:
– Не хмурься, сынок. Время ныне такое, что нам всякий воин к месту, хоть хромой, хоть юный совсем. После трапезы беги к воеводе Богуславу, он зачислит тебя в пешую сотню, благо воинская справа у тебя уже имеется.
По повелению Романа Старого кузнецы-оружейники еще зимой изготовили для княжича Олега шлем и кольчугу, щит и металлические наручи на локти, а также меч, кинжал и лук со стрелами.
– Тятя, можно я прямо сейчас побегу к дядьке Богуславу, – радостно встрепенулся Олег, привстав со стула. – Я уже сыт.
– Дуй, соколик! – усмехнулся Роман Старый. – Да на теремных ступенях не расшибись в спешке-то.
Бросив самодовольный взгляд на семилетнего Ратибора, сына Анфима Святославича, Олег встал из-за стола и выбежал из трапезной. Его торопливые шаги быстро затерялись в дальних покоях терема.
– Зря ты позволил Олегу в рать вступить, – нахмурилась Людмила Мечиславна, с неудовольствием посмотрев на мужа. – Ну какой из него воин! Он же не управится ни с копьем, ни с мечом!
– Я сам в такие же годы впервые в поход отправился, – сказал на это Роман Старый, – трудненько было поначалу, не скрою, но со временем пришли ко мне и выносливость, и сноровка воинская, и умение в седле крепко сидеть. Не могу я сына своего в стороне оставлять, ежели даже боярские дочери в войско вступают.
Людмила Мечиславна не стала спорить с супругом, сознавая правоту его слов. К тому же она понимала, что Роман Старый намерен передать вщижский удел по наследству своему сыну, а значит, Олегу придется с мечом в руке отстаивать свою вотчину от посягательств дядей, двоюродных и троюродных братьев. Чтобы получить отцовскую закалку, юному Олегу уже пора постигать воинское мастерство.
* * *День прошел без каких-либо попыток со стороны татар штурмовать Вщиж. Степняки шныряли вокруг города на своих низкорослых лошадях, шаря в поисках какой-нибудь поживы в брошенных домах Селища, так называлось ремесленное предместье Вщижа, раскинувшееся между оврагом и Благовещенской горкой. Городище, отделенное от Вщижа ручьем и оврагом, было когда-то изначальным поселением славян-радимичей, осевших здесь в незапамятные времена. В глубокой древности на Благовещенской горке было языческое капище, ныне там возвышалась деревянная Благовещенская церковь, от нее-то и получила название небольшая горка, отделенная от Вщижа оврагом, но являющаяся естественным продолжением возвышенного Вщижского мыса.
Хозяйничали татары и на левобережье Десны, поджигая дома в тамошних предместьях, которые назывались Городец и Белынец. Эти поселения не имели валов и стен, поэтому при любом вражеском вторжении их население укрывалось во Вщиже. Так было и на этот раз.
Тревога во Вщиже заметно усилилась, когда на другой день сюда со стороны Воробейны прихлынуло еще одно татарское войско. Татары разбили второе становище совсем рядом с Селищем, разбирая тамошние строения для возведения загонов для скота. Вщиж оказался в плотной осаде. Роман Старый и Анфим Святославич уповали лишь на то, что их гонцы смогли ночью проскочить мимо татарских дозоров и теперь мчатся один в Чернигов, другой – в Брянск.
Второй день тоже прошел без малейших намерений татар взять Вщиж приступом.
На третий день с утра к городским воротам, выходившим на юг, подъехали три татарских всадника. Они были без оружия и размахивали руками, делая знаки русской страже на городской стене, что прибыли для переговоров. Дозорные немедленно известили Романа Старого о татарских послах.
Роман Старый решил не впускать татар в город, но встретиться с ними за городской стеной. Он хотел было отправить на встречу с татарскими послами воеводу Богуслава, однако Анфим Святославич настоял на том, чтобы это дело было доверено ему. Роман Старый уступил брату, видя, как тому не терпится увидеть татар вблизи и послушать, что они скажут. Вместе с Анфимом Святославичем отправились двое дружинников, один из которых знал несколько степных наречий.
Один из татарских послов неплохо говорил по-русски, поэтому Анфим Святославич смог общаться с ним без помощи толмача. Вернувшись в город после переговоров с татарами, Анфим Святославич уединился в тереме с Романом Старым.
– Ну, что поведали тебе нехристи? – нетерпеливо спросил Роман Старый, плотно притворив дверь светлицы. – Почто ты не захотел пригласить сюда воевод?
Отойдя от двери, Роман Старый сел на стул напротив брата.
– Худо дело, брат, – мрачно промолвил Анфим Святославич, протянув Роману Старому кожаную торбу, с которой он пришел в терем.
Роман Старый заглянул в торбу и увидел в ней отрубленную голову своего дружинника Драговита.
– Это вручили мне татарские послы, – сказал Анфим Святославич. – Еще мунгалы сообщили мне условия татарских ханов, орда которых стоит под Вщижем.
– Что за условия, брат? – проговорил Роман Старый, осторожно опустив торбу на пол.
– Ханы Бури и Кадан готовы не разорять наш град и не убивать наших людей, – хмуро ответил Анфим Святославич, – но от нас требуется безусловная покорность. Милость татарских ханов мы получим лишь в том случае, если отдадим им все злато-серебро, половину своих лошадей, самые ценные меха, тысячу железных клинков и топоров, триста кольчуг и полсотни самых красивых девушек.
– Это все? – после краткой паузы поинтересовался Роман Старый.
– Нет. – По лицу Анфима Святославича было видно, что самое худшее он приберег напоследок. – Все эти дары надлежит доставить в татарский стан нам с тобой. При встрече же с татарскими ханами нам надлежит упасть ниц перед ними, ибо так велит их обычай. Тогда мы получим от нехристей мир и безопасность. Каково?
Анфим Святославич криво усмехнулся.
– Что сказали татары про Воробейну? – спросил Роман Старый.
– Воробейну нехристи спалили дотла, – промолвил Анфим Святославич. – Это сделали воины хана Кадана.
– Послы не сказали, где пребывает хан Батый?
– Батыева орда стоит где-то на реке Серене.
– Значит, Батый сюда вряд ли подойдет. – Роман Старый задумчиво коснулся пальцами своей бороды. – С конницей и обозами через леса и топи, которые вот-вот вскроются ото льда, Батыю не пройти. Лед на реках тоже уже ненадежный. Стало быть, Батыевой орде остается прямой путь проторенными лесными дорогами до Козельска и дальше на юг через Домагощь и Мценск.
– Устоит ли Козельск против Батыя? – Анфим Святославич с беспокойством взглянул на брата. – Князь тамошний еще отрок совсем. Напрасно, брат, ты отправил Гремиславу в Козельск.
– Думаешь, во Вщиже Гремислава была бы в большей безопасности? – проворчал Роман Старый с тяжелым вздохом. – Коль ворвутся мунгалы в наш град, то будет их по двадцать на каждого нашего ратника. Все костьми ляжем от мала до велика!
– Может, Радко сумеет добраться до Брянска живым и невредимым, – негромко заметил Анфим Святославич. – Он младень не промах!
– Что ты ответил на условия татар? – Роман Старый посмотрел в глаза брату.
– Я сказал послам, что князь здешний подумает над их словами и завтра даст свой ответ, – проговорил Анфим Святославич. – Нам ведь и впрямь есть над чем подумать, брат.
Собрав своих ближних бояр, Роман Старый кратко изложил им все, что узнал от брата, не утаив и того, что одного из княжеских гонцов татары убили.
– Порешили мы с братом потянуть время в переговорах с нехристями в надежде, что Радко-удалец домчится-таки до Брянска, – сказал в заключение Роман Старый. – Опять же весенняя распутица на носу, от тепла вскроются ото льда реки и ручьи, начнется половодье. Это нам тоже на руку, ибо рвы городские талой водой наполнятся. Коль подойдут к нам на подмогу полки князей Ольговичей, тогда и наша рать выйдет против мунгалов в чистое поле. А ежели не будет нам помощи… – Роман Старый помолчал и сурово продолжил: – Придется, други мои, самим оборону держать на сколько сил хватит. Предки наши в гробу перевернутся, коль мы склоним голову перед татарами!
Воеводы единодушно согласились с Романом Старым, никто из них не желал принимать мир от татарских ханов на столь унизительных условиях. Эти люди, видевшие в своей жизни немало опасностей и крови, предпочитали умереть с честью, чем униженно просить о милости каких-то неведомых мунгалов.
На следующий день спозаранку татарские послы опять появились перед Южными воротами Вщижа. К ним на этот раз выехал боярин Таислав, который сказал, что местный князь согласен выплатить дань татарским ханам, но чтобы собрать ее, ему потребуется еще два дня. «Зато полсотни красивых девушек вы можете выбрать сами прямо сейчас, – угодливо добавил Таислав. – Отведете наших красавиц в свои становища, порадуете своих ханов. Девицы у нас на загляденье!»
Узкоглазые послы заулыбались и затараторили о чем-то на своем языке, совещаясь между собой. Наконец, старший из них, владеющий русским языком, согласился с предложением Таислава. Перед тем, как ввести татар в город, Таислав велел своим гридням завязать им глаза. При этом он пояснил старшему послу, мол, таково повеление их князя.
Послы не сопротивлялись и въехали в город с завязанными глазами.
Во время следования троих конных татар по узким улицам Вщижа их разглядывали многие сотни глаз. Мужчины, женщины и дети стояли у заборов и стен домов, выглядывали из ворот и переулков, мимо которых неторопливо проезжали татарские послы в теплых шубах и меховых шапках с высоким верхом. Кое-где народу было так много, что боярину Таиславу и его гридням приходилось своими конями и грозными окриками сдерживать напор толпы.
Послов проводили до княжеского подворья и, не развязывая им глаз, бесцеремонно затолкали в холодный подвал.
– Покуда ханские послы у нас в руках, мунгалы вряд ли пойдут на приступ, – посмеивался Роман Старый. – А нам того и надо!
Участвуя в прошлом во многих княжеских междоусобицах, Роман Старый научился не только мужественно встречать опасность лицом к лицу, но при случае использовать обман и изворотливость себе во благо. Если в распрях с соседними князьями Роман Старый мог нарушить уговор лишь изредка, то воюя с половцами, берендеями и торками, он никогда не соблюдал заключенные с ними договора, поскольку считал всех степняков гнусными исчадиями ада. Такого же мнения Роман Старый был и о татарах. Ему внушала серьезные опасения военная мощь татарской орды, но тем не менее он относился к татарам с глубоким презрением, как к грязным язычникам.
Глава вторая Нити родства
В это утро две юные княжны поднялись на бревенчатую стену детинца, чтобы подышать теплым весенним воздухом и заодно посекретничать друг с дружкой, не опасаясь посторонних ушей. Покуда девушки поднимались на самый верх стены по деревянным широким ступеням, Звенислава все время была впереди, а Гремислава шла за ней следом, стараясь не отставать. Оказавшись на верхнем забороле, укрытом сверху двускатной тесовой кровлей, Гремислава обогнала Звениславу и со смехом побежала по дощатому настилу, топая сапожками. Весельем подруги мигом заразилась и Звенислава. Она припустила во весь дух вдогонку за Гремиславой, хохоча и пытаясь на бегу ухватить ее за развевающуюся сзади косу. Наконец, Звениславе удалось поймать подругу, схватив ее за полу длинной теплой накидки, подбитой заячьим мехом. Гремислава с визгом попыталась вырваться из цепких рук Звениславы, но ей это не удалось.
Захлебываясь безудержным смехом, подружки бессильно привалились к бревенчатой прочной стенке, прорезанной длинными узкими бойницами.
Прильнув к одной из бойниц, Гремислава восхищенно выдохнула:
– Ах, как красиво! Дух захватывает!
Бревенчатый детинец Козельска стоял на высокой горе с отвесными склонами, эта гора господствовала над протекавшей у ее подножия рекой Жиздрой и обширной низиной, окаймленной холмами, покрытыми хвойным лесом. Лед на реке уже ломался, широкое речное русло было забито большими и маленькими ледяными обломками, которые медленно плыли вниз по течению, то сбиваясь в торосы, то образуя трещины и полыньи, сверкавшие на солнце чистым голубым блеском водной глади.
– Красиво, – согласилась Звенислава, уже много раз бывавшая здесь. – Я частенько прихожу сюда полюбоваться рекой и дальними далями.
– Как называется ваша река? – спросила Гремислава.
– Жиздра, – ответила Звенислава.
– Чудное название, – улыбнулась Гремислава, взглянув на подругу.
– Хочешь, расскажу, почему наша река так называется, – сказала Звенислава.
– Расскажи, – промолвила Гремислава.
Две княжны стояли у бойницы плечом к плечу, их головы в круглых парчовых шапочках с меховой опушкой чуть склонились одна к другой. Гремислава была одета в длинное довольно широкое платье из шерстяной бежевой ткани с накладными узорами голубого цвета по низу подола и на рукавах. Поверх платья ее плечи и стан были укрыты длинным плащом, скрепленным завязками у шеи. Платье и плащ достигали щиколоток Гремиславы, так что из-под их нижнего края виднелись ее желтые сафьяновые сапожки.
Звенислава вышла из дому в теплой свитке почти до пят из шерстяной ворсистой ткани с узорами в виде горизонтальных полос. Это одеяние надевалось через голову, как рубаха. Рукава у женской свитки были очень длинные, намного длиннее рук, поэтому в теплую погоду руки можно было вынуть из рукавов через особые отверстия на уровне подмышек. Звенислава так и сделала в это солнечное весеннее утро. Длинные рукава, свисавшие у нее с плеч по бокам, нисколько ей не мешали. Свитка также надевалась поверх платья.
– В давние-давние времена, еще до возникновения Козельска, на обоих берегах нашей реки жили два лодочника, – повела свой рассказ Звенислава. – Изо дня в день они перевозили через реку людей. Утром один лодочник кричал другому со своего берега: «Жив?» Другой отвечал: «Здрав!» Это часто слышали жившие в окрестностях люди, которые и дали название реке, производное от этой переклички: Жиздра.
– Занятная легенда, – заметила Гремислава, когда ее подруга умолкла. Она взглянула на Звениславу серьезными глазами: – Ты хотела сказать мне что-то важное. Говори же. Нас никто здесь не услышит.
Звенислава глубоко вздохнула, словно собираясь с духом.
– Я услышала краем уха, что ты неспроста приехала в Козельск, но поглядеть на моего брата, с которым тебя собираются обручить, – промолвила Звенислава, мягко взяв Гремиславу за руку и тем самым выражая той свою искреннюю симпатию. – У меня очень славный братец, и я была бы рада, если бы ты сочеталась с ним браком. Признайся, по сердцу ли тебе Василий?
Звенислава заглянула в глаза Гремиславе, но та отвела взгляд.
– Я еще мало знаю Василия, – с оттенком смущения пробормотала Гремислава, – хотя внешне он вельми хорош. На этом браке настаивает моя мать, которая дружна с твоей матерью. Мою мать не смущает, что Василий моложе меня на год и то, что он доводится мне троюродным дядей. Мой прадед и ваш дед были родными братьями.
– Да, я знаю, – негромко обронила Звенислава. – Разве в этом есть препона? Священники не воспрещают браки между родственниками в третьем и четвертом колене. Бывает даже, они венчают дядей с двоюродными племянницами.
– Мне кажется, я безразлична Василию, – помолчав, сказала Гремислава. – Он больше уделяет внимания Радославе, а не мне. Впрочем, Радославу внешностью Бог не обидел.
– По-моему, ты красивее Радославы, – уверенно заявила Звенислава. – В беседах с Василием ты нагоняешь на себя слишком неприступный вид, милая моя. Улыбаешься редко, глядишь на него строго, вот братец мой и сторонится тебя. Радослава же тебе совсем не соперница. Она же нам с Василием доводится двоюродной сестрой. Ее отец Юрий Игоревич был родным братом нашей матери. – Звенислава понизила голос и добавила со скорбными нотками: – Почти вся родня Радославы была истреблена мунгалами в Рязани в прошлом году, в декабре. Радославу мунгалы пленили в Переяславце, надругались над ней, так что бедняжка затяжелела от какого-то нехристя. По этой причине трубчевский князь Святослав Мытарь отказался связать Радославу узами брака со своим сыном вопреки уговору.
Гремислава по своей привычке нервно кусала губу, внимая Звениславе с жадным любопытством. Она уже слышала о бесчинствах татар в захваченных русских городах и селах, эти слухи докатывались до Вщижа издалека вместе с беженцами из рязанских и суздальских земель. Но Гремислава не могла и представить, что встретится в Козельске с рязанской княжной, пережившей страшные унижения в неволе у татар и сумевшей вырваться на волю.
– Радослава делилась с тобой и с Василием тем, что она видела в плену у нехристей? – Гремислава схватила Звениславу за руку. – Про мунгалов она вам что-нибудь рассказывала? Какие они?
– Нет, ничего не рассказывала, ни полслова! – Звенислава отрицательно помотала головой. – Вот матушке нашей Радослава поведала многое, оставаясь с ней наедине. Матушка запретила нам с Василием расспрашивать Радославу про плен и про татар. Она сказала, что нам лучше ничего не знать об этом.