- Жена князя Ольга да ее челядницы веселятся.
- Неужели их у нее столько?
- И не сосчитать! Что кур в курятнике.
- А зачем? - не мог постичь Векша.- Что они там делают?
- Работа всегда найдется! Шьют уборы для княгини, одевают ее, веселят, есть подают.
- Разве она сама не может? Она же, верно, не калека?
- Такое скажешь - калека! - усмехнулся Путята.- Ясное дело - не калека. Княгиня! Вот кто она. Понятно? Ну, а теперь пойдем попробуем меду, - потянул Векшу к толпе.
- Что-то не хочется мне меду, - сказал Векша, когда подошли к гульбищу.- Может, лучше послушаем дудариков?
- Иди слушай: я тебя найду, - согласился Путята и заспешил к кадкам с хмельным напитком, вокруг которых толпились простолюдины.
Векша протолкался к помосту, на котором дударики что было силы дули в длинные рожки-дудки, несколько человек били в бубны, а вокруг них, подбрасывая вверх шапки, подпрыгивали захмелевшие плясуны.
Путята не задержался, вскоре отыскал Векшу. Был злой, насупленный: меду ему не досталось, кадки были пусты.
Глава четвертая НЕОЖИДАННОСТЬ
Если бы Путята не дергал Векшу за рукав, тот, пожалуй, до глубокой ночи проторчал бы на княжеском дворе - так весело было ему на том гульбище.
- Да хватит тебе, домой пора, - уговаривал Путята.- Ночь уже, хозяин рассердится.
- Ну, ладно уж, пойдем, - наконец поддался Векша.
Выбрались из толпы, вышли за ворота и направились по крутому спуску вниз. Вдруг в стороне в темном переулке раздался отчаянный женский крик.
- Стой!..- остановился Векша.
- Душат кого-то...- прошептал Путята, пугливо хватая Векшу за рукав.Бежим!
- Ты что? - отшатнулся от него Векша.- Защитить надо!
- Бежим, говорю, да побыстрее, прибить могут...
- Странно у вас! У нас разве что зверя остерегаются о такую пору...
Крик снова повторился и оборвался. Векша метнулся в узкий проулок. Там двое ратных людей тащили за руки девицу, третий сзади набрасывал ей на голову корзно [накидка, которую носили знатные люди в Киевской Руси]. Девушка сопротивлялась, пыталась вырваться, но они держали ее крепко.
Векша выдернул из ограды кол и, выкрикивая во весь голос охотничье: "Аго-о!.. Аго-о!..", бросился к нападающим.
Где-то позади кричал Путята:
- Ве-екша! Ве-екша-а!..
Услышав эти крики, ратные, видно, подумали, что за ними гонится много людей. Двое из них испугались и шмыгнули за ограду, а третий отпустил девушку и от неожиданности застыл на месте.
Векша с разгона ткнул его колом. Тот покачнулся, но на ногах устоял. Когда же Векша налетел на него во второй раз, ратный замахнулся мечом. Векша ударил его по руке, меч слегка зацепил плечо и упал на землю.
- Бежим! - выдохнула девушка и со всех ног побежала переулком.
Векша махнул за нею. Возле одного из дворов девушка остановилась и принялась неистово колотить кулаками в ворота. Загремел засов, приоткрылась дверца. Девушка, теряя сознание, упала на руки открывшему мужчине... Пока Векша задвигал засов, мужчина отнес девушку в дом. Векша постоял, прислушался, нет ли погони, и тоже пошел в дом. Как же он удивился, когда узнал в хозяине того худющего стрельника, которого видел сегодня на торжище! А девушка?.. Да это же дочь его, Яна!..
Отец укладывал девушку на лавку, напуганная мать кропила ей лицо водой. Яна открыла глаза и разразилась плачем.
- Да что случилось? - сурово глянул стрельник на Векшу. Векша рассказал, что произошло.
- Это те подлые чужаки, варяги! - вскипел стрельник.- Чтоб их кости волки растащили!.. Мало того, что народ объедают, так еще и позор чинят...
Оказалось, что один из ратных варягов купил у стрельника на торжище десяток стрел и попросил принести их вечером. А когда Яна, отнеся покупку, возвращалась домой, напал на нее со своими дружками.
Снаружи послышался шум, стучали в ворота.
- Гаси свет! - приказал стрельник жене.- А вы бегите в сенник, спрячьтесь там...
Векша вырыл в сене укрытие, залез в него, втащил туда и Яну. Сидели тихо, прислушиваясь к грохоту на дворе, к сердитой чужой речи, к растерянному голосу хозяина. Яна испуганно жалась к Векше, дрожала, точно лист на ветру. Он же, не решаясь обнять девушку, гладил ее по голове, как маленького ребенка. Яна немного успокоилась. Векше совсем не было страшно. Но вот шум во дворе стих. Потом скрипнула дверь в сеннике.
- Выходите... - молвил Янин отец.
В доме снова горела лучина, окошко было занавешено, мать хлопотала у стола, собирая ужин.
- Сказать тебе спасибо, - молвил, опустившись на скамью, стрельник, - это ничего не сказать. Сыном родным хотел бы назвать, так свои отец-матушка у тебя, наверное, есть. Кто ты?
Узнав, что Векша не здешний, а нанялся в гребцы к Куделе, стрельник грустно покачал головой:
- Опасное ты выбрал себе путешествие. Пусть бы никогда его не знать! - И рассказал, что прошлый год сын его так же поплыл с гостями в Греччину, но не вернулся - утонул в море во время бури.
- Беда заставила, хозяин, - сказал Векша, утаив едва ли не главную причину своего решения - желание повидать мир, и смущенно взглянул на Яну.
Встретился с ее глазами и не смог смотреть в них - так они притягивали.
- Чем отблагодарить тебя за помощь? Все отдам, ничего не пожалею.
- Разве положено, хозяин, корысть из помощи извлекать?..
- У тебя кровь!..- вдруг воскликнула девушка.
- Где? - оглядел себя Векша. Правый рукав его сорочки был окровавлен.А, пустое. Это варяг царапнул. Присохнет.
Однаково Яна достала кусок белого домотканого полотна, сорвала во дворе лист подорожника и перевязала рану. Вынула из сундука чистую вышитую сорочку:
- Переоденься.
Векша стал было отказываться, но она с такою мольбой и нежностью смотрела на него, что он согласился. Стесняясь при ней переодеваться, вышел в сени.
После ужина хозяйка постлала для Векши постель в доме. Но он не захотел там лечь, пожелал ночевать в сеннике. О том, чтобы пойти сейчас к Куделе, не осмелился даже заговорить, понимал - все равно не отпустят.
Долго лежал неподвижно на мягком душистом сене, вглядываясь сквозь дырявую крышу в темное небо, на котором сверкали яркие звезды.
Разбудил Векшу гомон на подворье. Схватил вилы и притаился за дверью.
Но голоса оказались знакомыми, он поставил вилы на место и вышел.
- Он? - спросил хозяин у Путяты.
- Он, он! - обрадовался тот.- А мы уже чего только ни передумали! С самого рассвета тебя разыскиваю.
- Гость гневается? - спросил Векша.
- Ничего, погневается да и перестанет, - махнул рукой Путята.- В поход уже снаряжается.
- Спасибо, хозяин, за гостеприимство, - поклонился Векша, направляясь к воротам.
- Э, нет! Так не отпущу. Пойдем к столу. Перед гостем уж я в ответе буду.
Путята, охочий на лакомый кусок, толкнул Векшу под бок кулаком - соглашайся, мол! Векша покосился на него сердито и последовал за хозяином.
Яна, одетая как на праздник, помогала матери ставить на стол миски. Векша не сводил с девушки глаз. Она тоже украдкой поглядывала на него.
А когда сели за трапезу и они за столом оказались рядом, оба раскраснелись, будто не за столом, а у жаркого костра сидели. У Векши даже уши стали как вареные раки.
На усадьбе гостя застали большую суету: родня снаряжала хозяина в поход. Озабоченный Куделя бегал то в клеть, то в дом, во все вмешивался, всех торопил. Увидев Векшу и Путяту, прикрикнул сердито:
- Ну и помощнички!.. Тут потом обливаешься, а они... Теперь до полуночи прособираемся. И где только тебя носило? - обратился к Векше.
Вместо него обо всем рассказал Путята. Гость покачал головой; укоризненно заметил:
- Ты, молодче, за бедой не гоняйся, она сама тебя найдет. Возьми в толк: город - это не пуща и не весь дикая древлянская.
Векша смолчал и вместе с Путятой стал помогать Куделиной родне. Напрасно гость гневался, горячился. В дорогу собрались быстро, за полдня. Меха, пересыпанные терпкой полынной трухой, были в мешках; немудреный дорожный харч - пшено, крупа, соль, сало и сухари - в сумках; теплая одежда, которой в пути предстояло служить и постелью, небольшая рыбацкая сеть, котел, ложки, корчага для воды связаны в отдельный узел.
После обеда наведались Яна с отцом. Стрельник просил Куделю не гневаться на Векшу за вчерашнее.
Отец ушел, а Яна осталась. Рассказывала гостевой жене о вчерашнем происшествии, а сама все поглядывала на Векшу, укладывавшего с Путятой мешки на волокушу.
Управившись с работой, Векша предложил Яне проводить ее домой. Вышли со двора и сами того не заметили, как вместо тихого переулка, где жила Яна, очутились возле Олеговой могилы, там под высоким курганом почивал бывший грозный киевский князь.
Рукотворный курган уже зарос травой и кустарником. Чернел лишь самый верх его, куда вилась протоптанная дорожка, - там каждую весну, в день поминовения пращуров, жгли костры,, справляя по Олегу тризну.
- Это правда, что князь умер от укуса змеи? - спросил Яну.
- Так все говорят. Не брали его ни меч, ни стрелы, а вот змея одолела...
Высокое полуденное солнце сильно припекало. Было душно. Ели опустили ветки до самой земли. На молодых кленах и терне листья свисали, точно их облили кипятком.
- Пойдем в пущу, нарвем цветов, - предложил Векша.- Я умею плести ладные венки.
В лесу не было такого зноя, из чащи тянуло прохладой, на полянах пахло травой и цветами.
Цветов нарвали целую охапку: желтых свечечек, белых сережек, розовой лесной красавицы, голубых незабудок...
Сели на траву. Яна собирала цветы в пучочки и подавала Векше, а он плел венок. Когда ее пальцы невзначай касались его руки, Векшино сердце замирало и весь он проникался к девушке каким-то удивительным, неизведанным доныне чувством. Она становилась ему такой близкой и родной, может, даже роднее отца-матери. Если бы Яне снова кто-то угрожал, он не колеблясь пошел бы за нее не то что на трьох варягов, но даже на самого Змея-Горыныча...
Когда венок был готов, Яна надела его, вскочила, стала перед Векшей и запела игриво:
Как зачарованный, глядел он на девушку, и казалось ему, что это сама русалка выбрела к нему из реки.. Когда возвращались из пущи, Яна спросила, не смог ли бы он не плыть с Куделей в Царьград. Спросила как бы невзначай, а у самой при этом расцвело на щеках два алых мака.
- Не плыть?! - удивился Векша.- Я сыздавна хочу повидать Греччину. Мне столько о ней, о ее чудесах дедусь рассказывал.
- Но ведь это опасно.
- Опасностей я не боюсь. Да и с гостем уже поладились.
- Тут бы, в Киеве, к кому-нибудь нанялся. Братец мой оттуда не вернулся!..- грустно сказала Яна.
- Нет, теперь не могу отказаться. Завтра отплываем.
- Я приду на пристань провожать.
- Приходи...
К гостю он вернулся под вечер. Хозяина дома не было, и Векша, довольный этим, не ужиная, лег спать.
Глава пятая ПРОВОДЫ
Утром следующего дня гость велел Векше и Путяте впрячь коня в волокушу, на которой лежали меха, дорожные припасы, одежда, и везти ее на пристань.
- Ты и впрямь юркий и ловкий, как векша, - лукаво подмигнул Путята, когда они выехали со двора.- Зря я тебя тогда медведем обозвал. Не успел в Киев ступить, а уже к стрельнику Доброгасту стежку топчешь... Вишь, уже и сорочку какую Яна дала. Знай же, - положил руку Векше на плечо, - в Киеве девушки сорочки вышивают и дарят только своим избранникам...
Векша молча стряхнул руку с плеча, но слова Путятины были ему приятны. На Почай-реке видимо-невидимо судов: покрупнее и помельче, дубы-однодревки, огромные, с высокими мачтами, могучими ветрилами и несколькими десятками весел насады [плоскодонное судно, у которого высокие борта нашиты из досок], стройные, с вырезанными на носу страшными головами зверей, птиц, рыб, червленые [окрашенный в красное] ладьи. На небольших челнах натянуты из просмоленного полотна низенькие будочки, весла в уключинах; на ладьях и насадах сделаны деревянные настилы, прорезаны в бортах продолговатые отверстия для весел. Гребцов на них не видно, они скрыты под настилом, только кормчий похаживает наверху да приказы им отдает.
Для похода челн у Кудели был значительно больше того, на котором он плавал к древлянским ловцам - довольно длинная однодревка, легкая в ходу, удобная для гребцов и для поклажи.
Гости на свои челны товара брали немного, зато выгодного - меха. Княжеские и боярские насады и ладьи, кроме мехов, везли еще и мед, воск, смолу, кожу - все то, что собирали их тиуны на полюдье [поездка для сбора податей и дани для князя, бояр, воевод и подвластных им людей].
Векша и Путята перенесли с волокуши на челн поклажу, сели на скамью у весел.
Гость прощался на берегу с родней. Провожать поход в дальнюю дорогу пришло немало киевлян. Простолюдины шумными толпами собирались на холмах и песчаных насыпях. Бояре, воеводы и знатные горожане, разодевшись в пышные одежды, важные, молчаливые, стояли в сторонке, в тени раскидистых верб и осокорей, где было меньше пыли и не жгло солнце. Вдоль самого берега выстроились рядами вои.
Путяту никто не провожал, в Киеве у него не было ни отца, ни матери, ни кого-либо из родни. Да и есть ли они у него вообще на белом свете?..
Вчера, когда легли спать, Путята поведал Векше о себе. Он из уличей, русского племени, которое живет в лесах близ Днепра, на полудень от полян. Когда Путята был еще маленьким, на его родное селение напали печенеги, стали грабить, поджигать жилища, забирать людей в неволю. Он убежал в поле, укрылся в травах, но его все равно нашли и продали Куделе, который в это время возвращался по Днепру из Царьграда в Киев. С тех пор и стал он у гостя за холопа. А где мать, отец, родня, живы ли они или погибли - ему неизвестно. "А ты хоть знаешь, из какого ты селения?" - спросил Векша.
"Нет, не знаю, - вздохнул.- Я же говорил, что маленьким тогда был. Лет пять или шесть мне было..."
Сейчас Путята невесел и неразговорчив. Смотрит в воду и ти хонько напевает грустную песню:
Векше стало жаль его, захотелось развеселить.
- И чего ты завел такую тоскливую? Не на похороны же собрались. Радоваться надо, а не печалиться.
- Нечему радоваться.
- Как это нечему? В такое путешествие отбываем, див сколько увидим.
- Уже видел. Не впервые плыву.
- И что, больше не влечет?
- Влечет.
- Так чего ж тогда?
- Да ничего...- замялся Путята, видно, хотел что-то сказать, да передумал.- Это я так. Поплывем, сам увидишь...
Векша больше его не расспрашивал, подумал: Путяте неохота идти в поход потому, что придется изрядно потрудиться на веслах, а он, пожалуй, все-таки с ленцой.
Однако и самого Векшу охватывала грусть. Ведь он отплывает из Киева, а те варяги остаются и могут поглумиться над Яной.
"Придет ли она провожать?" - думал. Приставил ладонь ко лбу и пристально всматривался в толпу. Вдруг счастливая улыбка осветила его лицо.
- Сюда! Сюда! - закричал радостно и выскочил из челна на песок.
Подошла Яна с матерью и отцом. В руках она держала большой узел.
- Яна на дорогу тебе гостинец собрала, - сказал стрельник. Он взял у дочери узел и протянул Векше. Тот отвел руку:
- Разве можно принимать что-нибудь не отдарив. А у меня нечем. Вот, может, как из Царьграда вернусь...
- Бери! Отдаришь, вернувшись, или не отдаришь, знай, что мы всегда тебе рады...
- Будь по-вашему, - поклонился Векша и взял узел. Вдруг толпа задвигалась, загомонила:
- Князь! Князь!..
Векша оглянулся.
К реке подъезжал большой отряд всадников. Люди расступились, мужчины сняли шапки, склонили головы.
Впереди на белом тонконогом, с длинной выгнутой шеей коне ехал князь Игорь. С его широких плеч и до самых стремян спадало малиновое корзно, с левой стороны из-под корзна виднелся широкий меч, на голове блестел золотистый островерхий шлем. И одеяние, и меч, и конская сбруя - все сверкало на солнце дорогими самоцветами и слепило глаза.
За князем следовал киевский воевода Свенельд. Он тоже был в пышном ратном одеянии, с дорогим оружием, на красивом вороном коне.
Князя и воеводу сопровождали дружинники, ехавшие по четыре в ряд. Не будь здесь Яны, Векша, пожалуй, и глаз бы не отвел от них. А так глянул разок и отвернулся. Девушка удрученно смотрела на него, кусала алые губы.
- Ты, когда вернешься, придешь к нам? - спросила она голосом, полным тоски. У него сжалось сердце.
- Приду, Яна! Непременно приду! - пообещал твердо.
- Буду ждать...- прошептала.
Подошел гость с родней. Похожане прощались, усаживались в челны. Отовсюду слышался плач, стоны.
- Ну, коли здесь нет у тебя близких, дозволь нам за них быть, - сказал стрельник и, обняв Векшу, расцеловал.
За ним и старушка благословила его в дорогу. Яна стояла бледная и нерешительная, дрожащими пальцами заплетала и расплетала косу на груди.
- Что ж, дочка, - обратился к ней стрельник, - прощайся и ты. Ведь он не чужой нам.
Яна подошла к Векше. Он положил к ногам узел, взял ее за руки, что-то говорил прерывисто, взволнованно, она тоже ворковала ему, застенчиво опустив полные слез глаза, а что именно, он потом вспомнить не мог. Оба были словно в забытьи. Опомнились только тогда, когда Векшу нетерпеливо стал звать Куделя:
- Садись! Садись в челн!