- Это меня радует, - сказал он, - ибо теперь я смогу получить ваши владения целиком. Их отдаст мне закон.
Говорят, что лицо Эксмура стало серым, как пепел, но глаза его все еще горели.
- Закон их вам отдаст, - отвечал он, - но вы их не получите. Почему? Да потому, что для меня это было бы концом. И если вы вздумаете их взять, я сниму парик. Да, жалкий общипанный гусь, твою лысину каждый может видеть. Но всякий, кто увидит мою, погибнет.
Можете говорить все, что угодно, и делать из этого какие угодно выводы, но Малл клянется, что мгновение адвокат стоял, потрясая в воздухе сжатыми кулаками, а затем попросту выбежал из залы и никогда больше не возвращался в эти края; с тех пор Эксмур внушает людям еще больший ужас как колдун, чем как судья и помещик.
Доктор Малл сопровождал свой рассказ весьма театральными жестами, вкладывая в повествование пыл, который мне показался по меньшей мере излишним. Я же думал о том, что вся эта история скорее всего была плодом фантазии старого сплетника и хвастуна. Однако, прежде чем закончить первую половину отчета о моих открытиях, я должен по справедливости сознаться, что, решив навести справки, я тут же получил подтверждение его рассказа. Старый деревенский аптекарь поведал мне однажды, что ночью к нему явился какой-то лысый человек во фраке, который назвался Грином и попросил залепить пластырем треугольную рану у себя на лбу. А из судебных отчетов и старых газет я узнал, что некто Грин угрожал герцогу Эксмуру судебным процессом, который в конце концов и был возбужден".
Мистер Натт, редактор газеты "Дейли реформер", начертал несколько в высшей степени непонятных слов на первой странице рукописи, наставил на полях несколько в высшей степени загадочных знаков и своим ровным, громким голосом обратился к мисс Барлоу:
- Отпечатайте письмо мистеру Финну.
"Дорогой Финн, Ваша рукопись пойдет, только пришлось разбить ее на абзацы с подзаголовками. И потом, наша публика не потерпит в рассказе католического священника надо учитывать настроения предместий. Я исправил его на мистера Брауна, спиритуалиста.
Ваш Э. Натт".
Вторник застал этого энергичного и предусмотрительного редактора за изучением второй половины рассказа мистера Финна о тайнах высшего света. Чем дальше он читал, тем шире раскрывались его синие глаза Рукопись начиналась словами:
"Я сделал поразительное открытие. Смело признаюсь, что оно превзошло все мои ожидания и будет потрясающей сенсацией. Без тщеславия позволю себе сказать, что то, о чем я сейчас пишу, будет читаться во всей Европе и, уж конечно, во всей Америке и колониях. А узнал я это за тем же скромным деревенским столом, в том же скромном яблоневом саду.
Своим открытием я обязан маленькому священнику Брауну; он необыкновенный человек Тучный библиотекарь оставил нас, возможно, устыдившись своей болтливости, а возможно, обеспокоившись тем приступом ярости, в котором удалился его таинственный хозяин; как бы то ни было, он последовал, тяжело ступая, за герцогом и вскоре исчез среди деревьев Отец Браун взял со стола лимон и принялся рассматривать его с непонятным удовольствием.
- Какой прекрасный цвет у лимона! - сказал он. - Что мне не нравится в парике герцога, так это его цвет
- Я, кажется, не совсем понимаю, - ответил я.
- Надо полагать, у него есть свои основания прятать уши, как были они и у царя Мидаса, - продолжал священник с веселой простотой, звучавшей, однако, в данных обстоятельствах весьма легкомысленно. - И я вполне понимаю, что гораздо приятнее прятать их под волосами, чем под железными пластинами или кожаными наушниками. Но если он выбрал волосы, почему бы не сделать, чтобы они походили на волосы? Ни у кого на свете никогда не было волос такого цвета. Этот парик больше похож на озаренную закатным солнцем тучку, спрятавшуюся за деревьями, чем на парик. Почему он не скрывает свое родовое проклятие получше, если он действительно его стыдится? Сказать вам, почему? Да потому, что он вовсе его не стыдится. Он им гордится.
- Трудно гордиться таким ужасным париком и такой ужасной историей, - сказал я.
- Это зависит от того, - сказал странный маленький человечек, - как к этому относиться. У вас, полагаю, снобизма и тщеславия не больше, чем у других; так вот, скажите сами, нет ли у вас смутного чувства, что древнее родовое проклятие - совсем не такая уж плохая вещь? Не будет ли вам скорее лестно, чем стыдно, если наследник ужасных Глэмисов назовет вас своим другом? Или если семейство Байронов доверит вам, и одному только вам, греховные тайны своего рода? Не судите же так сурово и аристократов за их слабости и за снобизм в отношении к собственным несчастьям, ведь и мы страдали бы на их месте тем же.
- Честное слово, - воскликнул я, - все это истинная правда! В семье моей матери была собственная фея смерти; и признаюсь, что в трудные минуты это обстоятельство часто служило мне утешением.
- Вы только вспомните, - продолжал он, - какой поток крови и яда излился из тонких губ герцога, стоило вам лишь упомянуть его предков. Зачем бы ему рассказывать обо всех этих ужасах первому встречному, если он не гордится ими? Он не скрывает того, что носит парик, он не скрывает своего происхождения, он не скрывает своего родового проклятия, он не скрывает своих предков, но...
Голос маленького человечка изменился так внезапно, он так резко сжал кулак и глаза его так неожиданно стали блестящими и круглыми, как у проснувшейся совы, что впечатление было такое, будто перед глазами у меня вдруг разорвалась небольшая бомба.
- Но, - закончил он, - герцог блюдет тайну своего туалета!
Напряжение моих нервов достигло в эту минуту предела, потому что внезапно из-за угла дома показался в сопровождении библиотекаря герцог со своей шевелюрой цвета заката; неслышными шагами он молча прошел меж мерцающих стволов яблонь. Прежде чем он приблизился настолько, чтобы разобрать наши слова, отец Браун спокойно добавил:
- Почему же он так оберегает тайну своего лилового парика? Да потому, что эта тайна совсем не то, что мы предполагаем.
Меж тем герцог приблизился и с присущим ему достоинством снова занял свое место у стола. Библиотекарь в замешательстве топтался на месте, как большой медведь на задних лапах, не решаясь сесть.
С превеликой церемонностью герцог обратился к маленькому священнику.
- Отец Браун, - сказал он, - доктор Малл сообщил мне, что вы приехали сюда, чтобы обратиться ко мне с просьбой. Не стану утверждать, что все еще исповедую религию своих предков; но, в память о них и в память о давних днях нашего первого знакомства, я готов выслушать вас. Однако вы, вероятно, предпочли бы говорить без свидетелей...
То, что осталось во мне от джентльмена, побудило меня встать. А то, что есть во мне от журналиста, побудило меня застыть на месте. Но, прежде чем я успел выйти из своего оцепенения, маленький священник быстрым жестом остановил меня.
- Если ваша светлость соблаговолит выслушать мою просьбу, - сказал он, - и если я сохранил еще право давать вам советы, я бы настоятельно просил, чтобы при нашем разговоре присутствовало как можно больше народу. Повсеместно я то и дело встречаю сотни людей, среди которых немало даже моих единоверцев, чье воображение поражено суеверием, которое я заклинаю вас разрушить. Я хотел бы, чтобы весь Девоншир видел, как вы это сделаете!
- Сделаю что? - спросил герцог, с удивлением поднимая брови.
- Снимете ваш парик, - ответил отец Браун.
Лицо герцога по-прежнему оставалось неподвижным, он только устремил на просителя остекленевший взор - страшнее выражения я не видел на человеческом лице. Я заметил, что массивные ноги библиотекаря заколебались, подобно отражению стеблей в пруду, и мне почудилось, - как ни гнал я эту нелепую фантазию из своей головы, - будто в тишине вокруг нас на деревьях неслышно рассаживаются не птицы, а духи ада.
- Я пощажу вас, - произнес герцог голосом, в котором звучало сверхчеловеческое снисхождение. - Я отклоняю вашу просьбу. Дай я вам хоть малейшим намеком понять, какое бремя ужаса я должен нести один, вы бы упали мне в ноги, с воплями умоляя меня не открывать остального. Я вас избавлю от этого. Вы не прочтете и первой буквы из той надписи, что начертана на алтаре Неведомого Бога.
- Я знаю этого Неведомого Бога, - сказал маленький священник со спокойным величием уверенности, твердой, как гранитная скала. - Мне известно его имя: это Сатана. Истинный Бог был рожден во плоти и жил среди нас. И я говорю вам: где бы вы ни увидели людей, коими правит тайна, в этой тайне заключено зло. Если дьявол внушает, что нечто слишком ужасно для глаза, - взгляните. Если он говорит, что нечто слишком страшно для слуха, - выслушайте... И если вам померещится, что некая истина невыносима, - вынесите ее. Я заклинаю вашу светлость покончить с этим кошмаром немедленно, раз и навсегда.
- Если я сделаю это, - тихо проговорил герцог, - вы содрогнетесь и погибнете вместе со всем тем, во что вы верите и чем вы живете. В один мимолетный миг вы познаете великое Ничто и умрете.
- Я пощажу вас, - произнес герцог голосом, в котором звучало сверхчеловеческое снисхождение. - Я отклоняю вашу просьбу. Дай я вам хоть малейшим намеком понять, какое бремя ужаса я должен нести один, вы бы упали мне в ноги, с воплями умоляя меня не открывать остального. Я вас избавлю от этого. Вы не прочтете и первой буквы из той надписи, что начертана на алтаре Неведомого Бога.
- Я знаю этого Неведомого Бога, - сказал маленький священник со спокойным величием уверенности, твердой, как гранитная скала. - Мне известно его имя: это Сатана. Истинный Бог был рожден во плоти и жил среди нас. И я говорю вам: где бы вы ни увидели людей, коими правит тайна, в этой тайне заключено зло. Если дьявол внушает, что нечто слишком ужасно для глаза, - взгляните. Если он говорит, что нечто слишком страшно для слуха, - выслушайте... И если вам померещится, что некая истина невыносима, - вынесите ее. Я заклинаю вашу светлость покончить с этим кошмаром немедленно, раз и навсегда.
- Если я сделаю это, - тихо проговорил герцог, - вы содрогнетесь и погибнете вместе со всем тем, во что вы верите и чем вы живете. В один мимолетный миг вы познаете великое Ничто и умрете.
- Христово распятие да пребудет с нами, - сказал отец Браун. - Снимите парик!
В сильнейшем волнении слушал я эту словесную дуэль, опираясь о стол руками; внезапно в голову мне пришла почти неосознанная мысль.
- Ваша светлость! - вскричал я. - Вы блефуете! Снимите парик, или я собью его у вас с головы!
Вероятно, меня можно привлечь к суду за угрозу насилием, но я очень доволен, что поступил именно так. Все тем же каменным голосом он повторил: "Я отказываюсь это сделать", - и тогда я кинулся на него.
Не менее трех долгих минут он сопротивлялся с таким упорством, как будто все силы ада помогали ему, я запрокидывал его голову назад, покуда наконец шапка волос не свалилась с нее. Должен признаться, что в эту минуту я зажмурил глаза.
Пришел я в себя, услышав громкое восклицание Малла, подбежавшего к нам. Мы оба склонились над обнажившейся лысиной герцога. Молчание было прервано возгласом библиотекаря:
- Что это значит? Этому человеку нечего было прятать. У него точно такие же уши, как и у всех.
- Да, - сказал отец Браун, - вот это ему и приходилось прятать.
Священник подошел вплотную к герцогу, но, как ни странно, даже не взглянул на его уши. С почти комической серьезностью он уставился на его лысый лоб, а затем указал на треугольный рубец, давно заживший, но все еще различимый.
- Мистер Грин, насколько я понимаю, - учтиво произнес он. - В конце концов он все же получил герцогские владения целиком.
А теперь позвольте мне сообщить читателям нашей газеты то, что представляется мне наиболее удивительным во всей этой истории. Эти превращения, в которых вы, наверно, склонны будете увидеть безудержную фантазию на манер персидских сказок, на деле с самого начала (не считая нанесенного мною оскорбления действием) были вполне законны и формально безупречны. Человек с необычным шрамом и обычными ушами - не самозванец. Хотя он и носит (в известном смысле) чужой парик и претендует на чужие уши, он не присвоил себе чужого титула. Он действительно и неоспоримо является герцогом Эксмуром. Вот как это произошло. У старого герцога Эксмура и вправду была небольшая деформация уха, которая и вправду была в какой-то мере наследственной. Он и вправду относился к ней весьма болезненно и вполне мог назвать ее проклятием во время той бурной сцены (вне всякого сомнения, имевшей место), когда он запустил в адвоката графином. Но завершилось это сражение совсем не так, как говорят. Грин вчинил иск и получил владения герцога; обнищавший герцог застрелился, не оставив потомства. Через приличествующий промежуток времени прекрасное британское правительство воскресило "угасший" герцогский род Эксмуров и, как водится, присвоило их древнее имя и титул наиболее значительному лицу - тому, к кому перешла собственность Эксмуров.
Этот человек воспользовался средневековыми баснями, возможно, что, привыкнув склоняться перед знатью, в глубине души он и впрямь восхищался ею и завидовал Эксмурам. И вот тысячи бедных англичан трепещут перед одним из представителей старинного рода и древним проклятием, что тяготеет над его головой, увенчанной герцогской короной из зловещих звезд. На деле же они трепещут перед тем, чьим домом некогда была сточная канава и кто был кляузником и ростовщиком каких- нибудь двенадцать лет назад.
Думается мне, что вся эта история весьма типична для нашей аристократии, как она есть сейчас и каковой пребудет до той поры, пока господь не пошлет нам людей решительных и храбрых".
Мистер Натт положил на стол рукопись и с необычной резкостью обратился к мисс Барлоу:
- Мисс Барлоу, письмо мистеру Финну, пожалуйста.
"Дорогой Финн, Вы, должно быть, сошли с ума, мы не можем этого касаться. Мне нужны были вампиры, недобрые старые времена и аристократия вместе с суевериями. Такие вещи нравятся. Но Вы должны понять, что этого Эксмуры нам никогда не простят. А что скажут наши, хотел бы я знать? Ведь сэр Саймон и Эксмур - давнишние приятели. А потом, такая история погубит родственника Эксмуров, который стоит за нас горой в Брэдфорде. Кроме того, старик Мыльная Водица и так был зол, что не получил титула в прошлом году. Он уволил бы меня по телеграфу, если бы снова лишился его из-за нашего сумасбродства. А о Даффи вы подумали? Он пишет для нас цикл сенсационных статей "Пята норманна". Как же он будет писать о норманнах, если это всего лишь стряпчий? Будьте ж благоразумны.
Ваш Э. Натт".
И пока мисс Барлоу весело отстукивала послание на машинке, он смял рукопись в комок и швырнул ее в корзину для бумаг, но прежде он успел, автоматически, просто в силу привычки, заменить слово "господь" на "обстоятельства".
------------------------------------------------------
1) - Оуэрбери Томас (1581-1613) - английский поэт и
эссеист
2) - Карр Сомерсет Роберт (1590-1645) - шотландский
политический деятель
3) - Елисей - один из библейских пророков, по преданию,
подвергавшийся насмешкам из за своей лысины