Леди Хестер выпрямилась во весь рост, словно ощетинившись от негодования.
– Благодарю вас, мистер Бартли, но я не нуждаюсь в том, чтобы мне предписывали, какие чувства я должна испытывать к создателю. Идем, Гай. Энгусу тоже хочется узнать, что ты вернулся. Желаю вам доброго дня, – послала она светский кивок в кузничное пространство между мастером и подмастерьем, подталкивая Гая за руку вон отсюда.
Тот глуповато улыбнулся. Быть может, попозже – молили его глаза. Сейчас не время для ссор и выяснения отношений. Он пришел сначала к ней, Сельме, и пока что этого ей достаточно.
– Как долго ты пробудешь дома? – не удержалась она, успев задать самый главный вопрос, прежде чем он ушел.
– Пять дней, всего лишь пять дней, – шепнул Гай. – Так долго сюда добираться, Сельма…
Вот как… Всего только пять дней. Такой коротенький отпуск? После всех этих месяцев, когда его мать и брат так страстно тосковали по нему после гибели отца. Не следует ей думать только о себе, но вот так видеть его, как он стоит там, улыбается ей… О, Гай, пожалуйста, вернись ко мне, прежде чем ты снова уйдешь, – с тоской вздохнула она. Пусть на несколько минут, но и они сделают меня счастливой.
* * *Гай совершенно смутился, увидев Сельму в таком облачении – в брюках, словно солдат, темные волосы коротко острижены, карие глаза сверкают, точно у кролика, застигнутого сигнальной ракетой. Милая, милая Сельма, он и не сознавал, сколь велико его физическое притяжение к ней, а потом ворвалась разъяренная мама… Все произошло совсем не так, как он воображал себе, строя планы их встречи, совсем иначе он видел это неожиданное возвращение домой. Он казался себе здесь чужестранцем, вдруг попавшим в цветение роз и зеленые нетронутые поля… Не видно ни деревянных крестов, ни лошадиных трупов, гниющих вдоль дороги. И домики спокойно стоят, не разбиты снарядами. Всё как всегда.
Жизнь в Англии по-прежнему текла безмятежно, хотя станции и были полны измотанных войною солдат, таких же, как он, пробирающихся домой – глаза их мертвы, одежда на них кишит вшами. Он так долго мечтал об этой минуте… Нет, никак он не думал, что первым его чувством при виде Селимы станет неловкость, и не мог он поверить, что все происходит на самом деле! Наверное, его настоящий мир там, в окопах, с его людьми, где рядом заботливо квохчет Босток, а приказы из штаба не дают продыху.
Впервые в жизни, подъезжая к Ватерлоо-хаусу, он ощутил тревогу. Нет, неправда, что ничего не изменилось. Даже Сельма остригла волосы. На клумбах, в парках и в садах теперь растут овощи. Люди почти поголовно одеты в черное, в магазинах за едой – очередь. Здесь тоже война, только выглядит она иначе.
– Должна тебя предупредить, – обратилась к нему мать, – мы кое-что поменяли. Я жду партию раненых офицеров – шесть человек должны прибыть со дня на день, весь дом перевернут вверх дном, чтобы разместить их с комфортом. Но после гибели отца… Да, нам показалось, это будет самым правильным решением. Я не ожидала, что ты вернешься сейчас, мы даже не заказали на тебя продуктов. Жаль, ты не смог сообщить заранее.
– Прости, я должен был отправить телеграмму.
– Чтобы я и вовсе лишилась рассудка? Нет уж, уволь, ты устроил замечательный сюрприз, пусть мы и на втором месте после этой девицы.
– Сельма, – у нее есть имя, мама.
– Неважно… Война и ее не пощадила, так огрубила! А эти стриженые волосы!
– Она также служит фронту, выполняет свой долг так, как его понимает. Что ты имеешь против нее? – Он не собирался позволить матери донимать его колкими замечаниями, только не сейчас, когда он прошел все круги ада.
– Ах, Гай, неужели я должна объяснять… Но ты вынуждаешь… Она не пара тебе, она не нашего круга, в ней нет и тени изысканности, утонченности…
– Но мне нравится Сельма и всегда нравилась. Она чудесная девушка и пишет такие забавные письма.
– Не сомневаюсь. И желает завлечь тебя в свои сети, подтолкнуть тебя к обещаниям. Девушка ее положения просто ищет местечко, где потеплее, только и всего. Она не подходит тебе, сын, – закончила мать, твердо глядя ему в глаза.
– Я сам решу, кто мне подходит, а кто – нет. Не стоит указывать мне, как я должен проводить свое время. Быть может, у меня его не так много осталось, – ответил он, глядя на зеленеющие вдали холмы, которые он так любил.
– Гай, прошу, не говори так! Мы расплатились сполна. Ты будешь жить, но не для… Если тебе так дорого это увлечение, пожалуйста. Дай выход молодой страсти, но только не связывай себя обязательствами с первой хорошенькой девушкой, блеснувшей глазками в твою сторону. Просто предостерегаю как мать. А вот и Энгус. Давай ступай, удиви и его, и не будем больше об этом. Не будем ссориться, отпуск такой короткий. А я пока попрошу повара приготовить на ужин что-нибудь исключительное.
Но Гай уже не чувствовал голода.
Гай, милый Гай, не трать времени на пустой флирт, мы ведь так давно не видели тебя… Хестер не могла на него наглядеться и не отходила ни на шаг – вот он дома, ее сыночек, дышит рядом тем же воздухом, смеется, вокруг печаль и скорбь, а он так молод, так красив и так полон жизни. Он снова озарил ее жизнь – его улыбка, синие озорные глаза, ее родной прекрасный мальчик. Она даже простила его за то, что он засматривается на девчонку из кузницы, укравшую его сердце – но ведь ненадолго?
Да что же он углядел в этой лахудре? Просто позор для прекрасного пола, война на дворе или нет. Как может он тратить свое драгоценное время на столь ничтожное создание?
Если его потянуло к девушкам, она уж подобрала бы ему красоток, миленьких дамочек, не этих деревенских страшилищ. Да лучше уж любая из дочерей доктора Мака, только не эта девица!
У него всего несколько дней, и уж она постарается, чтобы он больше ни минуты не провел с этой замарашкой Бартли. Ни к чему ему это, только впутается в неприятности.
* * *Сможет ли Гай вырваться к ней? Сельма не могла думать ни о чем другом. Осмелится ли он нарушить запрет матери? Час за часом утекал первый день его отпуска, и душа ее металась, как птичка в клетке. А вдруг он уедет, не повидавшись с ней, и они не успеют хотя бы поговорить?
Погода стояла совсем летняя. Как непривычно для здешних краев. И все же несколько дождливых недель позади, и наступившие ясные дни просто как дар небес. Над головой ныряют ласточки, высоко в небе носятся стрижи, а воздух пахнет травой, которую недавно скосили. У них так мало времени – но что она может поделать, только в отчаянии не находить себе места.
В кузнице теперь самая горячая пора, сенокос в разгаре. Фермеры то и дело несут в срочную починку инструменты, и, как бы ей того ни хотелось, она не могла запросто отложить работу и ринуться к Ватерлоо-хаусу в надежде на случайную встречу.
Мама без труда угадала ее настроение.
– Не изводи себя попусту, – сказала она. – Если я верно разглядела этого молодого человека, он не уедет, не попрощавшись с друзьями. Отец рассказал мне: его мать не слишком-то обрадовалась, что он сначала к тебе наведался. Ей придется смириться. Пускай научится отпускать его – что ж, и научится. Разве же мало ей, что один из близнецов и так всегда рядом с ней?
– Но я выглядела таким чудищем, он даже не узнал меня!
– Отправляйся-ка ты на речку да искупайся. Всю пыль с волос вода мигом смоет. Знаешь, мне даже начинает нравиться стрижка. Когда головушка чистая, блестит что каштановый бочок!
Отец же, заметив ее рассеянность, заволновался.
– Не время еще тебе ходить по свиданиям. Не доросла еще. И уж точно нет смысла сохнуть по этому парню. Он из господ, заруби себе на носу. А господа всегда своих держатся, так что и не мечтай о нем. Он же просто солдат, на побывку приехал. Уж сколько историй слыхано о таких кавалерах… Никому не дозволю походя смущать мозги моей дочери. Хоть бы и богатому джентльмену. Он теперь вырос, мужчиной стал, и желания у него мужские. А вам, юная леди, следует помнить, кто вы такая. Рождена и воспитана в своей религии… Замуж тебе еще рано, да и мать его нипочем не даст ему надеть тебе на палец кольцо. Уж я-то знаю ее породу.
– Все вовсе не так! Мы просто друзья, просто мы переписываемся, – возразила она, сознавая, что это не совсем правда.
– Так, значит, нам не о чем беспокоиться?
Ну почему, почему все постоянно твердят об этом, как будто у них и в самом деле есть какое-то будущее? Нет, конечно, ее чувства гораздо сильнее и глубже. Когда он стоял там – в форме, худой, – она едва удержалась, чтобы не броситься ему в объятия.
Столько писем, столькими переживаниями они делились друг с другом, он рассказывал ей о своих страхах, ночных кошмарах. Они так сблизились за это время. О, как ей хочется видеть Гая… Но что, если он больше не заглянет к ним?
Гай хотел улизнуть сразу после ужина – обратно в деревню, повидаться с Сельмой. У него в походном рюкзаке и небольшой подарочек для нее – изящный флакончик французских духов.
Но Энгус не отходил от него ни на шаг, беспрерывно сыпал вопросами и донимал рассуждениями о войне. Он так отчаянно рвался узнать все подробности! Гаю же совершенно не хотелось делиться фронтовыми переживаниями. Ему казалось, он должен уберечь близких, не рассказывать им правды, как же кошмарна эта война, особенно для рядового состава. Брат ловил каждое его слово, будто он пророк, и Гай с грустью отметил, какая пропасть их теперь разделяет – словно каждый день разлуки вбивал меж них новый клинышек. Он теперь смотрит на мир, чувствуя себя древним, как эти холмы. А Энгус по-прежнему тот же мальчишка, вчерашний школьник с оттопыренными ушами и незыблемыми идеалами, которых не коснулась настоящая битва. Он уже спланировал их завтрашний день – зовет прогуляться пешком, как в прежние времена.
– Там на реке есть пещера, скала нависает над Риджем, просто невероятно! Пойдем с тобой, облазаем там все, а? – азартно тянул его Энгус.
Но Гай отвечал уклончиво. Мама собиралась устроить прощальный вечер, пригласила кого-то из клана Беллерби. Похоже, скукотища будет смертельная – а ты сиди и слушай, как леди тарабанят по клавишам, а потом вымучивай с ними светскую болтовню ни о чем. Даже мама утомляет его: все что-то суетится по поводу его формы. Ну, отправили ее в стирку, оттерли, отпарили, отгладили. Спина – в укусах, расчесанная – привела маму в ужас, она тут же принялась хлопотать, чтобы он принял ванну с дезинфицирующим средством и сжег все нижнее белье. А ему лишь хотелось, чтобы ему дали немного поспать спокойно и на время забыть о не отпускающем чувстве вины, что вот он тут окружен комфортом, а ребята его – там, в окопах и под огнем. Он потягивает «Пуйи-Фюиссе»[17], закусывает свежайшей форелью и только что сорванными овощами, уплетает малину со сливками, а они там грызут сухие галеты и давятся осточертевшей тушенкой.
Их дом стал похож на спальню школьного пансиона – ряды кроватей, аккуратно заправленных в ожидании бедных выздоравливающих вояк. В чем-то он завидовал им – как хорошо вот так спокойно лежать, глядеть на холмы… Но другая его часть беспокоилась об оставленных на фронте товарищах – что-то сталось со всеми ними… Отправили в тыл? Раскидали по разным частям? Но больше всего его душа рвалась к Сельме: он мечтал прикоснуться к ней, ощутить нежность женских рук. Да, он стал мужчиной, и в его теле пробуждаются мужские желания. Он не хочет покинуть этот мир, так и не поцеловав ее губ, не познав любви. Он не хочет погибнуть невинным юношей.
Офицеры для разрядки иногда посещали публичные дома, но Гай был брезглив и опасался подцепить какую-нибудь болезнь. К тому же усталость на корню убивала всякие позывы плоти. Ему хотелось подлинных чувств – любить девушку, которая любит его. Он не сомневался, что Сельма разделяет его чувства. Он видел ее глаза, когда покидал кузницу… Ее так же страстно тянет к нему, и времени у них совсем ничего. Он просто должен снова увидеться с ней!
Впору броситься прямо сейчас, постучаться к ним в дверь и пригласить ее на свидание. Но уже совсем поздно, это будет выглядеть неприлично. Написать ей записку? И как в старые времена они будут скакать вдоль Риджа, будто и нет никакой войны. Никто же не упрекнет его за то, что он немного побудет наедине с девушкой – своей девушкой? И неважно, что думает об этом мама. Он пойдет за зовом своего сердца.
Как летит время, когда вокруг гремит бой и ты дрожишь за свою жизнь, – но и теперь, дома, отпуск летит ничуть не медленнее, минута уносится за минутой. Ах, почему же время не может тянуться бесконечно? Что ж, значит, надо действовать, не сидеть в ожидании, иначе упустишь шанс и очнешься уже на пароме в Кале – и, быть может, никогда не вернешься обратно, кто знает…
* * *Придерживая оседланную Джемайму на поводу, Гай дожидался у кузницы, пока Сельма закончит рабочий день. Солнце стояло еще высоко.
– Я сказал твоей матери, что приглашаю тебя на пикник, – объявил он, улыбаясь. – Она не возражает.
– Но я возражаю! Куда ж я в таком виде? – с напускным ворчанием отозвалась Сельма, расплывшись от счастья при виде него. – Дай мне пять минут, я переоденусь. – И она бросилась в дом.
Эйса Бартли тем временем хмуро глядел на Гая.
– Может, вам и удалось провести ее мать, но я-то не такой простак, уж будьте любезны, молодой человек. Не вздумайте морочить ей голову. Вы завтра уедете, а ей жить дальше в этой деревне.
– Мистер Бартли, Сельма – юная леди, и обхождение с ней может быть только подобающим, то есть самым уважительным, – отвечал ему Гай, покраснев от столь недвусмысленного намека.
– Вот и славно. Тогда просто постарайтесь возвратиться до темноты. Я не хочу, чтобы соседи болтали лишнее.
Сельма нечаянно слышала их разговор. Она сменила кузничную робу на лучшее свое хлопковое платьице и кардиганчик, подаренный ей на день рождения.
– Не обращай внимания, – шепнула она Гаю. – Пока, пап!
– Мы просто покатаемся у реки, мистер Бартли, как в старые добрые времена. Благодарю вас, что позволили Сельме прогуляться со мной.
– Не благодарите меня. Если бы это зависело от меня… Ладно, она и так знает, что я думаю. Это все ее мать. Ее и благодарите. Мягкое у нее сердце в таких вопросах. – Эйса махнул им рукой, отпуская: – Давайте езжайте… и помните, что я сказал. Что мне передать ее светлости, если она пришлет разыскную команду?
– Просто скажите ей правду, – ответил Гай. – Она поймет.
Но вот тут он солгал. Мать просто позеленеет от ярости – ну и пусть. Это его отпуск.
Они сидели на высоком берегу Риджа, жевали сэндвичи с лососем и огурцом, с которых предупредительно была срезана кожица. Около Сельмы стояла миска с клубникой и тарелка с тонюсенькими ломтиками бисквита. Гай подарил ей духи, и она блаженно вдыхала их аромат.
Но нет на свете такого волшебного кувшина, в который можно было бы закупорить и сохранить этот день – сначала радостное удивление, потом на диво изумительную погоду, тепло солнца на их лицах, раскинувшуюся перед ними долину и руку Гая, обнимающую ее за плечи. Они прокатились верхом, побродили по траве, болтали, хохотали, поддразнивали друг друга.
Наверное, это один из лучших дней за всю ее жизнь. Каждое его мгновение так возвышенно, так драгоценно, так сказочно… Сегодня у нее есть все, о чем она только мечтала – вот только это их единственный и последний день, когда они могут побыть вдвоем. Уж леди Хестер о том позаботится. Но этот день принадлежит им, и Сельма не собиралась терять ни минуты на размышления о ее недовольстве или войне, которые их разлучают.
Гай улыбался, откинувшись на спину и заложив руки за голову.
– В такой-то день наш Йоркшир любого на лопатки уложит, – произнес он, не заметив, что скаламбурил. – Вот бы остановить стрелки часов прямо здесь, прямо вот в эту секунду!
– Если бы… – со вздохом отозвалась Сельма, с улыбкой поглядывая на него.
– Чего бы тебе хотелось?
– Я хотела бы уметь разговаривать так же красиво, как ты, и одеваться, как настоящая леди, и чтобы ты не видел, какие у меня теперь грязные ногти и шершавые руки.
– Замолчи сейчас же! – Гай коснулся пальцем ее губ. – Ты для меня лучше всех – такая, какая ты есть, и не смей портить эти минуты. – Он наклонился и осторожно поцеловал ее в губы, но этот нежный поцелуй обещал большее. Он перевернулся и придавил ее своим телом, накинувшись с доселе неведомой ему настойчивостью и силой. – Сельма, я хочу только любить тебя, обнимать тебя.
– Я знаю, я тоже хочу, – прошептала она, откликаясь на его страсть. Рука Гая скользнула по ее груди и опустилась ниже, к бедрам. Внезапно ее кольнул страх, сковала какая-то неуверенность. Почему-то вспомнился жеребец, завидевший кобылу. Нет, ничего постыдного в этом нет, но страх не отпускал ее. Все происходит слишком быстро, она не готова.
– Нет! Я не уверена… – неожиданно холодная и напряженная, она отвернула голову, уклонившись от его поцелуев.
– Но, Сельма, ты не представляешь, как долго я этого ждал! Я лишь хочу, чтобы мы стали близки, как только могут быть близки мужчина и женщина, – простонал он, обуреваемый страстью, но Сельма оттолкнула его.
– Нет, это неправильно. И я обещала отцу… Я не опозорю семью. Слишком скоро… Я не готова.
– Прости, – Гай принялся неуклюже поправлять на себе одежду. – Я не подумал… Я думал, ты тоже этого хочешь. У нас ведь совсем мало времени… – Голос его звучал так, словно он был далеко отсюда, где-то в своем далеком от нее мире. – Я все неправильно понял, извини меня.