Вот почему живопись для Леонардо оказывается превыше всего на свете. Она, эта «родственница Бога», благодаря совершенству человеческого глаза и торжеству зрения, стоит даже выше, чем философия, ибо «распространяется на поверхности цвета и фигуры всех предметов, созданных природой, а философия проникает внутрь этих тел, рассматривая в них их собственные свойства. Но она не удовлетворяет той истине, которой достигает живописец, самостоятельно обнимающий первую истину этих тел, так как глаз меньше ошибается, чем разум» [2].
Размышления Леонардо все время так или иначе касаются живописи, но присутствует в них и идея человека-мастера. Для Леонардо человек – «образец мира», «малый мир», составленный из тех же стихий, что и «большой»; анатомия человека не что иное, как «космография малого мира». В эпоху Ренессанса так думали многие; но философ живописи идет дальше, говоря о соавторстве природы и человека. В мире для него нет созданий «высших» и «низших». М. Т. Петров отмечал, что у Леонардо образ мира имел как бы два измерения – глубину (сокровенность, закон, тайна) и ширину (бесконечное богатство явлений). Но в нем не было третьего измерения – вертикали, на которой менее ценные явления располагаются внизу, а более ценные – выше. Художник был чужд идее субординации, иерархии. Более того, и творения истинного мастера имели для него тот же статус, что и совершенные создания природы, ведь они подчиняются тем же законам. Если бы, размышлял он, мы попытались выяснить, кто лучший творец – человек или природа, то не сумели бы прийти к однозначному выводу. С одной стороны, «творения природы превосходят творения художников» легкостью, красотой и разнообразием. С другой стороны, создавая нечто новое, человек прибавляет к уже существующему то, что природе создать не дано [13, c. 111–138].
Вот, по-видимому, самая суть «еретического» мировоззрения Леонардо да Винчи. Спустя столетие сходные идеи зазвучали в произведениях других мыслителей, а много раньше, в середине 1-го тысячелетия до н. э., в начальные века существования философии, они же составляли основу учения досократиков, или философов природы (натурфилософов).
В те же годы Леонардо работал и над росписью миланского замка Сфорца. К концу 1490-х гг. фортуна переменилась к Лодовико Моро. Из удачливого и наглого правителя он стал понемногу превращаться в слабеющего зверя, умеющего только огрызаться. Но в 1498 г. показалось, будто счастье вернулось к Мавру… Тогда Леонардо и получил у него последний заказ. Так появился проект стенописи «Зала веток» (другое название «Ослиный зал») в башне замка. М. А. Гуковский писал: «Потолок… должен был изображать густое переплетение крон лиственных деревьев, стволы которых спускались по стенам, выполняя декоративную роль колонн. Внизу же, там, где стволы соприкасались с землей, последняя изображена в разрезе, передающем с геологической точностью различные слои почвы, путаницу корней и между ними черепа и кости давно умерших людей, на гниющих останках которых взрастает пышная зелень плафона. Эта замысловатая… глубоко осмысленная роспись должна была, с одной стороны, отражать упорные ботанические и геологические штудии, в девяностых годах занимавшие Леонардо, с другой же стороны, говорить о бренности и суетности человеческого существования и человеческих усилий, которые находящийся в расцвете сил сорокашестилетний творец чувствовал на себе и на своих произведениях» [6]. Впоследствии часть красочного слоя осыпалась, но значительная часть сохранилась и реставрирована.
Из Милана во Флоренцию. «Битва при Ангиари»
О падении герцога Моро, случившемся в 1499 г., когда Милан был захвачен войсками французского короля Людовика XII, в записях Леонардо лишь краткое сообщение, без каких-либо эмоций. Словно не было ни верениц пышных придворных празднеств и торжеств, ни задушевных бесед с правителем, ни совместных проектов… Леонардо считал художника настолько выше сильных мира сего, что, похоже, видел во властителях лишь источник существования творческого человека (увы, существования далеко не всегда безбедного и безоблачного). И современники, и потомки упрекали художника в циничной готовности служить «тому, кто платит», каким бы кровавым тираном ни являлся наниматель. Да, Леонардо не Данте, у которого душа болела за родную Флоренцию. Душа Леонардо заполнялась не переживаниями событий в обществе, даже не раздумьями о нормах нравственности, морали, не размышлениями о справедливости. Его интересовало только одно: божественная сила ума, мощь человеческого интеллекта, безграничные возможности мысли. У него были собственные представления о нравственности, которую он понимал как деятельность: нравственно создавать новое, проникать в тайны бытия. Только бесконечное совершенствование угодно Богу, изначально заложившему в человека способность к развитию. А кто даст деньги на то, чтобы личность могла свободно развиваться, совершенно не важно: пусть это будет хоть Сфорца, хоть Борджиа, все равно, ведь они лишь средства для продвижения по пути к совершенству. Цель оправдывает средства: такое понимание было свойственно в ту эпоху многим, не только Леонардо. Вся страсть, все эмоции художника подчинялись только стремлению познать те пределы, которых может достигнуть смертный, проникая в замысел Творца.
Уже в 1498 г., предчувствуя политические катаклизмы, Леонардо решил вернуться во Флоренцию, ведь в лице Лодовико Сфорца он терял мощного покровителя. Однако к этому времени он уже был известен, и не только в Италии, – толки о «Тайной вечере», словно круги по воде, разошлись по культурной Европе. Очевидно, Людовику XII также хотелось иметь произведение Леонардо, и в октябре 1499 г. он сделал художнику заказ на тему «Святая Анна с Девой Марией и Младенцем Христом». Но эта работа остановилась на стадии эскиза. Теперь мы знаем его как «Картон Бурлингтонского дома» (Национальная галерея, Лондон).
Покинув Милан, Леонардо по пути заглянул в Мантую, чтобы ознакомиться с фресками Андреа Мантеньи. Там он оказался в гостях у маркизы Изабеллы д’Эсте, жаждавшей заполучить свой портрет его работы или на худой конец хоть какую-нибудь его картину. Кстати, Изабелла пыталась завладеть «Дамой с горностаем», даже писала Чечилии Галерани, просила прислать портрет – на время, конечно же, – но та благоразумно воздержалась. Леонардо не вдохновился внешностью маркизы (туповатое выражение лица, хищный взгляд, вялый подбородок простолюдинки – картон с наброском он все же сделал в 1500 г., и ныне он хранится в Лувре), но пришлось немало постараться, чтобы избавиться от навязчивого гостеприимства. Затем живописец двинулся в Венецию, где познакомился с Джорджоне, на которого оказал огромное влияние.
Венецианцы, стремившиеся подготовиться к возможному нападению турок, нуждались в Леонардо как инженере. Он дал им несколько ценных фортификационных советов и принялся изобретать агрегаты для… подводного боя: ни много ни мало подводную лодку и водолазный костюм. Однако спустя три месяца он вдруг (для потомков это выглядит как «ни с того ни с сего», а документов не сохранилось) покинул Венецию, испытывая странное чувство, чрезвычайно похожее на отвращение к живописи. Его путь наконец лежал во Флоренцию.
А Флоренция переживала последствия владычества диктатора Савонаролы, который в 1494 г. захватил власть в республике. Он сверг Пиеро II Лоренцо де Медичи, сына Лоренцо Великолепного, и на пять лет установил в городе свои порядки. Савонаролу еще в бытность монахом возмущало общеитальянское падение нравов, и он намеревался покончить с развратом в краткие сроки и жестокими методами. Страстный проповедник и воинствующий обличитель, фанатик и борец с мирскими властителями, он угрожал итальянцам скорым концом света. Апокалипсис, возвещенный неистовым ревнителем благочестия, так и не наступил, в 1498 г. Савонаролу повесили, а тело его сожгли, но во что превратилась благодаря его проповедям Флоренция, столь недавно бывшая столицей искусств! Живопись Савонарола считал проявлением преступной роскоши. В годы его правления на «кострах покаяния» вместе с драгоценностями и древними манускриптами гибли картины из множества блистательных домашних коллекций, кисти непревзойденных мастеров, в числе которых Сандро Боттичелли, издания Бокаччо и Петрарки. Нескольких лет хватило, чтобы извести флорентийскую школу почти под корень. Некоторые художники, потрясенные проповедью Савонаролы, увлеклись религиозной живописью – само по себе это не препятствует развитию мастерства, но поиски новых приемов и решений никого больше не интересовали.
Весной 1500 г. Леонардо прибыл во Флоренцию. Лишь две звезды горели на пустом небе обескровленного города – Филиппино Липпи, чью манеру письма Леонардо считал неправильной, и Микеланджело, двадцатипятилетний гений, соперник и завистник, доставивший мастеру из Винчи немало мучительных часов: титаны Возрождения яростно ревновали друг друга к славе.
Весной 1500 г. Леонардо прибыл во Флоренцию. Лишь две звезды горели на пустом небе обескровленного города – Филиппино Липпи, чью манеру письма Леонардо считал неправильной, и Микеланджело, двадцатипятилетний гений, соперник и завистник, доставивший мастеру из Винчи немало мучительных часов: титаны Возрождения яростно ревновали друг друга к славе.
Ревность достигла апогея, когда оба получили – и, разумеется, приняли – от республиканского правительства, установившегося в городе после свержения Савонаролы, грандиозные заказы на росписи стен зала заседаний в Синьории. Леонардо должен был выполнить сюжет «Битва при Ангиари». Снова – сотни подготовительных эскизов, зарисовок. Он ставил формальные задачи, которых еще никто никогда не решал и даже не задумывался, возможно ли подобное… Проводил эксперименты с красками, грунтами, композиционные поиски, предложил небывалую трактовку темы войны… Современники повествовали, что Леонардо, изобразив столкновение двух кавалерийских отрядов, передал все бессмысленное зверство бойни, тогда как Микеланджело, напротив, стремился показать триумф и торжество победителей. Но все это ныне лишь дымка легенды, ведь стенопись, не законченная художником, не сохранилась, да и не могла сохраниться: стремясь высушить грунт, Леонардо выставлял жаровни и ошибся в расчетах. Краска, пересохшая в нижних частях изображения, отсыревала в верхних, и работа вновь, как и в случае с «Тайной вечерей», гибла на глазах своего создателя.
Правда, реставратор Маурицио Серачини считает, что она не погибла. Согласно его расчетам, существующая ныне внутренняя стена зала Синьории – поздняя, за ней – пустое пространство, а еще глубже находится более древняя стена, на которой ждет своего часа великая работа Леонардо. Чтобы проверить это, надо хотя бы частично разобрать существующую стену: зонд с фотокамерой сфотографирует то, что кроется за новой кладкой. Но пока флорентийские власти на эксперимент не решаются.
Быть может, антивоенная направленность «Битвы при Ангиари» имела биографические истоки. К началу 1500-х гг. относится краткая служба Леонардо герцогу Чезаре Борджиа, одному из самых кровавых итальянских тиранов (притом что ни Медичи, ни Сфорца не были милосердными человеколюбивыми ангелами). С одной стороны, Борджиа предоставил художнику неограниченные полномочия – тот мог ездить, где и как хотел, под предлогом создания военных машин и сооружений, и наблюдать, что хотел. Притворяться Леонардо не пришлось – его, выпускавшего птиц на свободу и отказывавшегося поедать мясо животных, действительно притягивали и военные машины, способные истребить множество людей, и крепости, и вооружение… Но бессмысленные казни отвратительны, тирания ужасна, а вдобавок собственная свобода Леонардо оказалась под угрозой: Борджиа любил подгонять своего мастера, который, как известно, больше всего ненавидел спешку.
«Мона Лиза»
Во Флоренции Леонардо работал над чертежами летательных аппаратов, изучал строение птичьего тела. Параллельно он нарисовал не дошедший до нас картон «Святая Анна» (1501–1502), создал еще несколько работ на этот же сюжет и написал портрет знатной горожанки, супруги купца Франческо ди Бартоломео дель Джокондо моны (или мадонны, как звали в то время высокопоставленных синьор) Лизы (1503–1506, Лувр, Париж). В наши дни слова о «загадочной улыбке Джоконды» вошли в пословицу.
Ни одна репродукция не в состоянии передать тончайших оттенков, тоновых перекличек, разработанных Леонардо. Художник использовал мельчайшие, еле заметные светотеневые нюансы. Верхняя и нижняя часть лица, шея и полуоткрытая грудь, руки – все это написано чуть-чуть по-разному, не одним и тем же тоном, и потому даже сквозь толстое бронированное стекло (картину неоднократно пытались уничтожить, и теперь ее тщательно охраняют) изображение производит впечатление живого тела. Знаменитая техника сфумато здесь доведена до абсолюта: тончайшая, точно тающая, дымка светотени, окутывая фигуру, смягчает контуры. Секрет работы – в удивительной жизненности, то есть живописности.
Об этом произведении Леонардо также не утихают споры. Исследователи оспаривали, что это портрет синьоры Джоконды. Считалось, что это некая Катерина Сфорца, графиня Форли, или аристократка Беатриче д‘Эсте. Или мать Леонардо, или его мачеха, или тайная жена, или никому не известная возлюбленная. Некоторые уверяли, что это автопортрет самого Леонардо, сделанный в женском обличье. Или его ученика и помощника Джиано Джакомо Капротти. Или что это сатанинское отродье, символ мирового зла, формула дьявола. Свидетельство тому находили в удивительной безбровости Лизы, которая объясняется очень просто – один из реставраторов, решив во времена оны поновить картину, переусердствовал и счистил брови.
В 1911 г. итальянский художник Винченцо Перуджа украл картину из Лувра, где она находилась с 1793 г., чтобы вернуть Лизу на родину, во Флоренцию. Ее искали два года, а когда нашли, то опубликовали репродукцию во всех газетах и журналах мира. Собственно, после этого похищения она и стала одним из самых знаменитых на свете произведений искусства.
В Милане, при французском дворе
В 1506 г. Леонардо исполнилось 54 года. Французский вице-король Шарль д’Амбуаз пригласил его в Милан, где французы правили после свержения Сфорца, первоначально пообещав флорентийскому правительству (Совету Десяти), что мастер будет отсутствовать не более трех месяцев и по истечении этого срока вернется, дабы закончить «Битву при Ангиари». Нет нужды говорить, что миланский правитель и в мыслях не держал исполнить свое обещание. О желании задержать художника во французских владениях возмущенному Совету сообщил сам Людовик XII. Конечно, он хотел бы, чтобы Леонардо осчастливил его какими-нибудь произведениями искусства – например «Мадоннами», а еще лучше – портретом Его Величества. Однако при этом живописцу предоставили полную свободу действий. И вряд ли он рвался что-то писать для короля. Скорее, работал и размышлял в свое удовольствие, путешествовал, наблюдал, записывал. Однажды, поднявшись на альпийские вершины, сделал наблюдение о своеобразии света на снегу. Порой вдруг увлекался строительством каналов в Ломбардии.
Перечислим открытия Леонардо в области технических и естественных наук: ему принадлежит идея пирамидального парашюта, модель спирального пропеллера (вариант современного). Наблюдая за природой, он стал знатоком в области ботаники, первым описал законы филлотаксиса (расположение листьев на стебле), гелиотропизма и геотропизма (законы влияния солнца и гравитации на растения), открыл способ определять возраст деревьев по годовым кольцам. Он был знатоком в области анатомии, первым описал клапан правого желудочка сердца, демонстрировал анатомирование. Его рисунки доныне помогают студентам понять строение человеческого тела, поскольку он показывал объект в четырех видах, со всех сторон, создал систему изображения органов и тел в поперечном разрезе. Интересны его исследования в области геологии – описания осадочных пород, объяснения морских отложений в горах Италии. Как ученый-оптик, он знал, что зрительные образы на роговице глаза проецируются в перевернутом виде. Вероятно, первым применил для зарисовок пейзажей камеру-обскуру (от лат. camera – комната, obscurus – темный), представляющую собой закрытый ящик с небольшим отверстием в одной из стенок; лучи света отражаются на матовом стекле, находящемся на другой стороне ящика, и создают перевернутое цветное изображение. Камера-обскура использовалась пейзажистами XVIII в. для точного изображения городских ландшафтов.
Среди рисунков Леонардо – проект инструмента для измерения интенсивности света, фотометр, воплощенный в жизнь лишь три века спустя, легкие башмаки для хождения по воде, спасательный круг, перепончатые перчатки для плавания, прибор для подводного перемещения, схожий с современным скафандром, машины для производства веревки, шлифовальные станки и многое другое. Общаясь с математиком Лукой Пачоли, автором учебника «О Божественной пропорции», Леонардо увлекся его концепцией и создал иллюстрации к учебнику.
Леонардо выступал и как архитектор, хотя ни один из его проектов не был осуществлен. Мастер участвовал в конкурсе на проект центрального купола Миланского собора, создал проект мавзолея для членов королевской семьи в египетском стиле, проект по возведению через пролив Босфор огромного моста, под которым могли бы проходить суда. В Милане Леонардо начал писать «Трактат о живописи», работу над которым продолжал всю жизнь, но так и не закончил. В многотомном справочнике Леонардо рассказывал, как воссоздать на полотне окружающий мир, о линейной и воздушной перспективе, пропорциях, анатомии, геометрии, механике, оптике, о взаимодействии цветов, рефлексах… Вспоминал он и о давнишней привычке, появившейся у него в ранней молодости – делать записи и зарисовки в маленьких альбомчиках: «Ты сможешь частенько поразвлечь себя, когда выходишь отдохнуть и прогуляться на свежем воздухе, если будешь наблюдать и делать зарисовки людей. Они разговаривают, или спорят друг с другом, или смеются, или бросаются друг на друга с кулаками… все это ты запечатлеешь быстрыми штрихами в маленьком карманном альбомчике, который всегда будешь носить с собой. И пусть в нем будет слегка подцвеченная бумага, чтобы ты не смог стереть нарисованного, а всякий раз должен был перевернуть страничку. Такие зарисовки нельзя ни в коем случае стирать, их надобно сохранять с крайним прилежанием, потому что существует столько форм и действий, что память не способна их удержать. Поэтому тебе следует хранить эти наброски: они примеры для тебя и твои учителя» [2]. Этот отрывок очень хорошо объясняет, почему сохранилось большое количество рисунков Леонардо: он крайне редко их выбрасывал.