За несколько минут до въезда в Орлиное Гнездо я проснулся окончательно. Желтые, сливающиеся с ландшафтом руины городка уже можно было разглядеть в небольшой долине, зажатой между поросшими жестким кустарником холмами. Был полдень, и с безоблачного неба взирало на землю жестокое солнце.
После войны, радикально поменявшей климат всей планеты, здесь всегда стоит засуха. Дождевые тучи доходят до границ мертвой зоны, окружающей Эпицентр кольцом в пять-шесть километров шириной, и проливаются над пограничными городками вроде Бески-Юга. Сюда же дождь заглядывает редко. Лишь осенью безумные шквалы Санта-Берильес приносят непогоду, и тогда тонны воды с неистовой силой обрушиваются на желтую пыль. Такие ливни могут идти по две-три недели подряд и меняют пейзаж до неузнаваемости. Ярость воды срывает одни холмы и возводит другие, уничтожает незащищенные оазисы, создает русла недолговечных рек, чьи обезумевшие потоки сносят все на своем пути. Долина, где расположено Орлиное Гнездо, превращается в мутное озеро, и бурая вода полностью скрывает развалины городка. Многие подобные селения, оказавшиеся после войны в мертвой зоне, давным-давно либо сровняло с землей, либо засыпало наносным песком. Но есть и такие, что торчат гнилыми зубами руин по сей день. Когда сила воды иссякает и яростное солнце, прорвавшись сквозь облачную завесу, превращает вчерашнюю грязь в желтый песок, трудно поверить, что совсем недавно тут бушевал потоп. Его вызывают многочисленные заброшенные шахты, которыми изрыта почва под городком. Когда-то в них добывали йод и насыщенную им соль.
Пикап стоял. Сабж тихо похрапывал, смешно съежившись на переднем сиденье и упершись ногами в лобовое стекло. Буги стояла спиной к машине чуть в стороне и курила. Яркое солнце прошивало ее густую шевелюру золотыми нитями и окружало всю фигуру ослепительным ореолом. Я невольно подумал, что сейчас она представляет собой отличную мишень, и усмехнулся. Сабж громко всхрапнул и тут же захлопал глазами.
– Приехали? – пробормотал он, обращаясь к пустому водительскому сиденью.
– Почти, – ответил я, – долина прямо под нами.
– Ага, – сказал Сабж, протирая глаза, – а где Буги?
– Вон она, курит.
Сабж повернулся, проследил за моим взглядом и вдруг совершенно спокойно произнес:
– Даже я не промахнулся бы.
– Знаю, Сабж. И она знает. Но я не стану этого делать.
– Почему?
– Ну... Скажем так, не вижу достаточно веских оснований.
Это была неправда. Вернее, не совсем правда. На самом деле я бы и самому себе не смог толком ответить, почему не выстрелил в нее тогда.
– Ясно. – Сабж потянулся, снова огляделся и так, словно мы только что обсудили не самый удачный матч «Буффало Саймс», сказал:
– Тогда дай мне сигарету, Макс. А я попробую разогнуть ноги.
18. Противоречие
Как и большинство субтропических областей планетарного диска, эта в прошлом принадлежала вездесущей Вест-Индской компании. И, как и везде, британское влияние на местный колорит оставило шрамы, нелепые и неуместные. Орлиное Гнездо – яркое тому свидетельство.
Понятия не имею, как оно называлось в довоенные времена. Берусь спорить на кругленькую сумму, что топоним начинался с приставки «New», но если честно, меня это никогда не интересовало. Не потому, что я не любопытен, напротив, меня хлебом не корми, дай покопаться в архивной пыли жуткого прошлого, выродившегося в безумное настоящее. Но руины должны оставаться руинами. И в прямом, и в переносном смысле. А кроме того, среди тех, кто ходит в Эпицентр, есть негласное правило: мы стараемся не привлекать внимания к нашим форпостам и перевалочным базам.
А вот что касается нынешнего названия, «Орлиное Гнездо», то тут все просто. Когда мы обнаружили этот забытый цивилизацией уголок, в нем уцелело всего одно приземистое здание красного кирпича. На его фасаде каким-то чудом удерживались остатки неоновой вывески – «Eagle’s Nest». Выглядело здание настолько по-британски, что у меня аж сводило зубы. Казалось, этот кубический монстр с нелепой колоннадой сам приполз сюда с островов Ее Величества. Или его приволокло ледником...
Я всегда испытываю бессильную ярость при виде подобных уродливых свидетельств имперской власти. Какое на хрен орлиное гнездо может быть там, где никто и никогда в глаза не видел орла? Стервятники, грифы, соколы, даже вороны – пожалуйста. Но орлов тут никогда не водилось. Так почему не назвать гостиницу «соколиным», «вороньим» гнездом или «Гнездом Грифа» на худой конец? Но нет, имперское сознание, пройдя сквозь сито веков, как будто само приняло форму куба. Или это римские орлы все еще властвуют над друидскими генами?
Путешествуя по планетарному диску, я завел блокнот и записывал туда все «гнезда», встречавшиеся по пути. Я насчитал ровно 110 орлиных, 62 вороньих и 12 ястребиных.
Бальзамом на сердце пролился неон вывески «Гнездо канарейки» в Портсмуте. Так называлась невзрачная закусочная, за стойкой которой стояла аппетитная дочка хозяйки, вызвавшая у меня куда большее слюноотделение, нежели местное скудное меню. А в Вально выбила скупую мужскую слезу вывеска «Гнездо Носорога» над огромным автосалоном. Но эти исключения только подтверждают правило.
Нет, я не имею ничего против Туманного Альбиона. Я люблю Лондон, а в Лидсе прожил почти год. Даже прогулялся босиком по зебре пешеходного перехода знаменитой аббатской дороги.
Но я ненавижу Вест-Индскую компанию и всех ее сестер и братьев, какие бы имена они ни носили.
И дело здесь не в расовых и национальных предрассудках или территориальных претензиях – это всего лишь лозунги для прыщавых юнцов, спасающихся от перхоти, выбривая головы наголо. Но именно такими лозунгами прикрывался монстр, вытоптавший планетарный диск коваными армейскими сапогами, мягкими мокасинами проповедников, траками бронетехники и инверсионными следами трансатлантических авиалайнеров. Прикрывался, чтобы делать свое дело за счет всеобщей мобилизации, уличных банд всевозможного покроя и фасона, разнокалиберных конфессиональных общин, землячеств и диаспор. Не верьте тому, кто скажет, что имя этому монстру – деньги. Они – лишь одно из его орудий, наряду с жаждой наживы и власти, равнодушием, властолюбием, прыщавой наивностью бритоголовых неонацистов и фанатичной верой преподобных святых отцов. Говорят еще, что имя ему – Легион. Я же считаю, что имя ему – человек. Прекрасный и ужасный, как никто другой, близкий к Богу и неизмеримо далеко отошедший от Него.
Основной парадокс человечества в том, что мы, люди, сочетаем в себе тягу разрушать и стремление создавать. В нас воистину сошлись божественное и дьявольское. Нам не чужды понятия: добро, красота, вера, свобода, соучастие. Память. Умение восхищаться. Стремление сохранить. И хрен его знает, каким образом мы умудряемся сочетать в себе противоположное. Я ведь и сам создавал и уничтожал, убивал и радовался рождению, спасал и равнодушно отворачивался, крал и дарил, верил и сомневался, восхищался и цинично насмехался. Объяснить этого я не могу, но прихожу к выводу, что главное в человеке – противоречие.
Помните, я говорил об истинах, которые навязли у нас в зубах. Может, и у вас тоже, я не в курсе... Так вот, человек умудряется противоречить этим истинам всем своим существованием. Как хотите, так и понимайте...
* * *Буги докурила, отбросила окурок в сторону и молча вернулась в машину. Пикап, глухо урча, скатился по осыпающемуся склону холма и въехал под сень руин уничтоженного войной города. Одного из многих сотен подобных ему. Может быть, даже из тысяч.
– Обожаю такие городки, – вздохнул Сабж, – их ни с чем не сравнимый провинциальный колорит и...
– Сабж, заткнись, – вздохнула Буги.
– Молчу-молчу, – понурился Сабж и уставился в боковое окно.
19. Рутина
Последний раз я бывал в Орлином Гнезде четыре с половиной года назад, за полтора года до вынужденного отпуска. С тех пор тут почти ничего не изменилось. Те же словно надкусанные гигантским дегустатором темно-коричневые стены, та же чахлая растительность серого цвета в трещинах асфальта и меж кирпичей руин, то же тревожное ощущение настойчивого взгляда в спину.
Я знал, что это только ощущение. Буги не просто так курила, стоя у пикапа. Прежде чем отправиться за мной и Сабжем, она уже побывала здесь (и еще кое-где), и расставила в только ей известных местах маячки – не меньше сотни в каждом городе. Специальный сканер (который мог быть вмонтирован в часы, пуговицу, куда угодно) считывал информацию с маячков. И если бы в городе появились гости, а тем более если бы они решили дождаться нас, хоть один маячок зафиксировал бы это. Тогда бы мы просто развернулись, доехали до ближайшего населенного пункта, сдали пикап, арендовали другую машину и попытали счастья еще раз, в другом месте.
А когда мы будем покидать Орлиное Гнездо, Буги активирует систему самоуничтожения маячков – и от них не останется ничего, кроме расплавленных кусков пластика и сгоревших чипов со стертыми данными.
С тех пор как правительственные органы выяснили, что есть люди, способные проникать в Эпицентр и возвращаться обратно, мы вынуждены были соблюдать осторожность. И Полковник, основной организатор и заказчик трипов, разработал целую систему мероприятий, чтобы усложнить работу спецслужб, занимающихся Эпицентром. В том числе и установку маячков в городах-форпостах.
Разумеется, периодически кого-то из наших брали. На этот случай тоже существовали инструкции. Так, не следовало ничего скрывать. Почти ничего.
Проводники шли в трип только после личного уведомления Полковника. Каким образом они получали информацию с Территории Штиля, никто, кроме них самих, не знает. Состав группы известен только организатору трипа (как в нашем случае – Буги).
Когда арестованных сталкеров заставляли провести группу в Эпицентр, это требование следовало выполнить. Но группа обязательно погибала, даже если арестовывали Проводника. У него или трипующего бойца был шанс выжить благодаря своему опыту и знанию Эпицентра, однако я не слышал, чтобы кому-то это удалось.
На руку сталкерам играл тот факт, что эффект от электромагнитных импульсов, разбросанных лепестками ядерных взрывов, так и не исчез окончательно. В самом Эпицентре он не ощущался, но вот небо над Неподконтрольной Дистанцией было гарантированно защищено от воздушного транспорта.
Почему мы скрываем свои способности от правительств и почему они, в свою очередь, стремятся попасть в Эпицентр?
Ох... Это сложный и крайне запутанный вопрос. Ведь, с одной стороны, Эпицентр – губительное для всего живого на земле (кроме населяющих его организмов) место. И на первый взгляд владение им мало что дает метрополии в плане геополитического превосходства. Но в действительности сумевший подчинить нейтральную территорию получает контроль над прочими метрополиями. Собственно, это и явилось причиной последней войны на Земле. (Я говорю «последней», поскольку доверяю Полковнику и его научным изысканиям.) Ведь то, что в самом центре планеты расположена военная база баллистических ракет, оснащенных ядерными боеголовками, могло в корне изменить всю картину мироздания.
Человечество во все времена пребывало в состоянии готовности к войне. Бытующее определение – «вооруженный до зубов нейтралитет» – не момент истории, оно и есть история. Человечество только в этом состоянии и существовало. Гонка вооружений, которая в разные времена то скрывалась под ликом развития прогресса, то действовала открыто, была и пока что остается угрозой цивилизации. И это еще раз подтверждает парадокс, характерный для всего, что творит человек. С одной стороны гонка вооружений способствует развитию инженерной мысли, медицины, физики, математики и прочих наук. С другой стороны, именно благодаря этому развитию все созданное человечеством может в любое мгновение исчезнуть. Полковник однажды сказал, что в тот момент, когда люди подчинили себе атом, наша цивилизация стала похожа на канатоходца, замершего на середине пути и выронившего балансир: он удерживает равновесие только за счет того, что ветер с одинаковой силой дует со всех сторон.
Оговорюсь. Мы все, и Полковник в первую очередь, отдавали себе отчет в том, что рано или поздно Эпицентр будет взят. С нашей помощью или без нее – это все равно бы случилось. И мы были готовы к тому, что однажды Полковник даст сигнал, и нам придется войти в Эпицентр, чтоб попытаться остановить человечество. «Это бесполезно, – качал головой Полковник, – но иногда бессилие приносит больше пользы, чем сила. Будем надеяться, что я успею что-нибудь придумать. Вот только что? Ума не приложу».
Пока же мы делали то, что могли. Получая сигнал от Полковника, мы уводили в Эпицентр тех, кто страдал от политических, религиозных, расовых преследований, тех, кто мог сделать что-то полезное, но был связан по рукам и ногам системой, предрассудками или финансовой ситуацией.
Кроме того – не вижу смысла скрывать этот факт – через Эпицентр часто перевозились различные контрабандные товары: алкоголь, легкие наркотики растительного происхождения, запрещенная литература, etc. А нам нужны были деньги. В первую очередь, на те исследования, которые проводил Полковник и помогавшие ему ученые. Остальное доставалось трипующим сталкерам. Мы привыкли жить безбедно, почти ни в чем себе не отказывая. Риск, которому мы подвергали себя в Эпицентре, давал нам на это право. Трипы были нашей работой, нашей жизнью и нашей смертью.
Еще одним из источников добывания средств стало то, что мы называли между собой «хабаром», а на самом деле мародерство. Ведь Эпицентр когда-то был метрополией Нагасаки – одной из самых влиятельных и богатых. И обшаривание его опустошенных войной городов порой приносило едва ли не больший доход, чем доставка контрабандных грузов. Хотя и было связано с достаточно трудоемкой процедурой очистки трофеев: радиационной, химической, бактериологической. Ведь они могли представлять серьезную опасность для обычных людей.
20. Полчаса чешуйчатого ада
У гостиницы сохранился почти весь второй этаж и часть крыши, и все здание было чертовски похоже на изъеденный кариесом зуб. Левый угол второго этажа обвалился и открывал взгляду засыпанные песком внутренние помещения. Они напоминали мне подводные пещеры, в которых, судя по фильмам Кусто, обитают жутковатые поедающие друг друга твари.
Буги припарковала пикап слева от крыльца, выскочила из машины и попыталась открыть дверь. Та сдвинулась на пару сантиметров и застряла.
– Чертов песок, – вполголоса пробормотала Буги и обернулась к нам: – Ну что ж, беритесь за лопаты – они под задним сиденьем.
Мы с Сабжем лениво выползли из машины и, вооружившись лопатами, принялись разгребать песок на крыльце. Это оказалось непросто, поскольку в некоторых местах он почти окаменел. Во время наводнений вода поднимает из пещер соль, и та склеивает подсыхающий песок не хуже бетона.
– Обожаю поваляться на песочке, – отплевываясь, сказал Сабж с улыбкой. Казалось, он воспринимал необходимость помахать лопатой как лекарство от скуки. – Буги, сестренка, ты не прихватила ли случаем крем от загара?
– Откроешь эту хренову дверь,– ответила Буги, отирая со лба пот, – и я сама намажу тебе спинку. Если раньше не сварюсь, конечно.
Она не шутила. Полуденное солнце набросилось на землю с жадностью и злобой некормленого цепного пса. Не прошло и двух минут, как наша одежда пропотела до нитки. Буги попыталась передохнуть от палящих лучей в утробе пикапа, но тут же выскочила наружу и, ругаясь, полезла под машину.
Дверь упрямо сопротивлялась нашим усилиям.
– Какого черта мы не сделали лаз через второй этаж? – пропыхтел я, пытаясь сбить штыком лопаты особенно крупный кусок окаменевшего песка.
– А что это дало бы? Копали бы сейчас на втором этаже, – еле слышно проговорила из-под днища пикапа Буги.
– Точно, – прохрипел Сабж, – этот песок везде.
– Ма-а-а-ать ва-а-а-а-а-шу! – взревел я, налегая на дверь. Сабж поспешил мне на помощь, а через секунду к нам присоединилась и Буги. Дверь вдруг начала поддаваться, и общими усилиями мы сдвинули ее ровно настолько, чтобы я смог туда протиснуться. Следом за мной пролезли Буги и Сабж.
В холле было темно и прохладно. Я захлопнул дверь и устало опустился на пол, прислонясь к стене.
– А знаешь, что опаснее всего для человеческого организма? – спросил Сабж, опускаясь рядом.
– Что?
– Лекарства от кашля.
– Да ну...
– Серьезно. Ты как-нибудь прочитай список побочных явлений. Кожная аллергия, тошнота, рвота, головная боль, сонливость и так далее. А если принимать долго, может возникнуть зависимость от кодеина.
– Ни хрена себе...
– Ну! Потом, значит, что там еще?.. Аритмия, проблемы с мочевым пузырем... э-э-э... Ну короче, до хрена. А самое главное, либо понос, либо запор. Прикинь? Либо понос, либо запор, и никаких компромиссов.
– Какие компромиссы, Сабж? Запор и понос одновременно?
– Я знаю, как надо было тебя прикончить, – усмехнулась вдруг Буги. – Накормить таблетками от кашля и дождаться, пока ты лопнешь от собственного дерьма.
– Не смешно.
– А я почти и не смеюсь. Ладно, отдыхайте. Я пока «свисток» закину.
Гостиница стояла над одной из пещер. Двенадцать лет назад с помощью нескольких небольших зарядов динамита удалось проделать проход из ее глубокого винного погреба под землю. Но поскольку сырой погреб облюбовали змеи и скорпионы, нам приходилось брать с собой «свистки»: устройства, которые отпугивали этих тварей.
Буги прошла в угол холла и не без труда подняла обитую металлом крышку люка. Быстро закинув туда несколько «свистков», она закрыла люк и вернулась к нам.
– Полчаса чешуйчатого ада, – улыбаясь, констатировал Сабж. – Кто как, а я в люльку.
– Я тоже, – кивнула Буги.
А я просто молча подложил руку под голову и закрыл глаза.