– С Люсей Коновой, маникюршей, – мигом сообщила Леся, – она там не первый год, со всеми дружить ухитряется. Я с ней покалякаю и тебе скажу, согласилась Люська с тобой откровенно пообщаться или отказалась.
– Спасибо, – поблагодарила я.
– Это тебе огромное мерси, – затараторила Рубина, рассматривая себя в зеркале. – Степа, я нереальная красавица, Таня неплохо лицо делает, но она не достойна тебе даже кисти подавать и палетки открывать.
– Перехвалишь, испорчусь, – смутилась я. – Прибегай, когда свободна, всегда тебе макияж бесплатно сделаю. Не забудь с Люсей поговорить.
– Прямо сейчас номер наберу, – пообещала Рубина и умчалась.
А я вскоре уехала из «Бака».
Глава 17
В обеденное время я припарковалась около старого дома, построенного задолго до моего рождения, и вошла в подъезд, где увидела консьержку.
– К кому, ангел мой, направляешься? – поинтересовалась старушка.
– Ирина Эдуардовна Муркина здесь живет? – спросила я.
Пенсионерка открыла пластмассовый футляр, вынула оттуда очки и посадила их на нос.
– На пятом этаже, в десятой квартире.
– Спасибо, – поблагодарила я и шагнула к лифту.
– Внученька, не ходи к ней, – вдруг сказала консьержка.
Я оглянулась.
– Почему?
– Нехорошими делами она занимается. Уж поверь, я о жильцах всю подноготную знаю, всю жизнь здесь провела.
Я вернулась к столу, за которым сидела бабуля.
– Что плохого делает Муркина?
Лифтерша укоризненно посмотрела на меня.
– Не поможет она тебе, только деньги зря потратишь.
Раздался скрип, подъемник раскрыл двери, из него вышла заплаканная женщина лет пятидесяти пяти.
– До свидания, тетя Дуся, – сказала она.
Лифтерша перекрестила ее:
– Ангела-хранителя тебе за пазуху.
Она подождала, пока тетка скроется за дверью, и вздохнула:
– Видела ее? Бегает к Ирке, как на работу, а толку нет, Муркина только деньги из бедолаги качает. Эхма, много таких у нее.
Я решила, что Ирина подрабатывает целительством.
– У меня ничего не болит, просто поговорить с Муркиной надо.
Тетя Дуся махнула рукой:
– Так к ней все за беседой ходят. Как начнут, так бегают и бегают, бегают и бегают. Галина, которую ты видела, уже пять месяцев сюда шастает, но легче ей от болтовни с Иркой не становится. Муркина врет! Пишет в объявлениях, что профессор, а у самой даже диплома о высшем образовании нет. Только не подумай, что я на нее зла, поэтому хочу клиентов отпугнуть. Я за Ирку боюсь. Она лжет наивным бабам и мужикам, помочь обещает, а сама нигде не училась, еле-еле школу окончила. Вдруг кто из тех, кого она надула, сообразит, что с мошенницей дело имеет, и побьет ее со всем христианским милосердием? Ради ее блага людей отвадить пытаюсь.
В столе консьержки затрезвонил мобильный. Она открыла ящик и начала в нем сосредоточенно рыться, приговаривая:
– Куда подевалось вражье изобретение?
А я юркнула в лифт и нажала на нужную кнопку. Охая и вздыхая на разные лады, кабина со скоростью больной черепахи поползла вверх.
В отличие от беспечно незапертой двери подъезда, створка в апартаменты Ирины была закрыта, слева висела коробочка домофона. Я нажала на кнопку.
– Слушаю, – раздалось почти сразу.
– Добрый день, – представилась я, – моя фамилия Козлова, меня зовут…
Договорить мне не удалось, дверь открылась, женщина в больших очках приветливо сказала:
– Рада вас видеть. Проходите. Если не затруднит, натяните бахилы, они в ведерке.
Я покорно надела голубые мешочки и прошла за хозяйкой в уютную комнату с двумя мягкими креслами.
– Устраивайтесь и рассказывайте, – попросила дама.
– Хочется побеседовать с профессором Ириной Эдуардовной, можно ее позвать? – попросила я.
– Ирина Эдуардовна перед вами, – представилась незнакомка.
– Не может быть, – совершенно искренне удивилась я, – выглядите моложе меня.
– Вас раздражают женщины, которые хорошо выглядят? – спросила Муркина.
– Нет, – улыбнулась я, – просто захотелось узнать, какими средствами вы пользуетесь.
Ирина положила ногу на ногу.
– У меня в ванной крем самый дешевый, не покупаю ничего дорогого, активно разрекламированного, оно мне не нужно. А насчет возраста… Сколько мне лет? Скажу так: тридцатипятилетие я уже справила. А вот когда, не сообщу, это секрет. Как вы думаете, почему я так молодо выгляжу?
– Хорошая генетика, – предположила я, – у меня есть одна клиентка, она в семьдесят смотрится максимум на пятьдесят. У нее и мама, и бабушка такими же были.
– Нет, в моем случае положительную роль сыграла методика управления мозгом, которой я вас попытаюсь обучить, – заявила Ирина, – но сначала поговорим о том, что вас волнует.
Я сложила руки на коленях.
– У моего жениха скоро день рождения, Костя фанат картин Нины Муркиной.
Улыбка медленно сползла с лица Ирины.
– И что?
– Полотна вашей сестры баснословно дорогие, – продолжала я, – не могу купить любимому в подарок даже самое крошечное. Но придумала, как порадовать Костю. Сейчас в Интернете можно заказать глянцевый журнал, сделают сколько угодно экземпляров и напишут там все, что хотите. Я подумала, что издание, посвященное Нине, приведет Костю в восторг. Начала искать в сети сведения о великой художнице, но ничего не нашла.
– Великой художнице, – эхом повторила Ирина. – Рисует она ужасно!
– Даже фото ее нигде нет, – жаловалась я.
– Зачем вы ко мне пришли? – резко остановила меня хозяйка.
Я умоляюще сложила руки.
– Расскажите о вашей сестренке. Она не дает интервью, и снимков ее почти нет в прессе, а на тех, что есть, живописица вечно в тематическом гриме: вампир, чудовище, принцесса. А как Нина по-настоящему выглядит? Покажите мне ее фото. Одно. Я его не заберу, просто пересниму на телефон, помещу на обложку журнала.
Ирина встала.
– Это невозможно.
– Пожалуйста, – заныла я.
Муркина резко открыла дверь в коридор, оттуда незамедлительно раздалась трель звонка. Хозяйка пошла в прихожую, и я услышала громкий женский голос, слегка измененный домофоном.
– Здрассти, Ирина Эдуардовна, это Козлова, я записывалась к вам.
Замок щелкнул, дверь скрипнула, послышались шаги.
– Вы Козлова? – уточнила Муркина у вошедшей.
– Ольга Семеновна, – представилась клиентка, – простите, я на полчаса припозднилась, попала в пробку.
Ирина Эдуардовна заглянула в комнату, где по-прежнему сидела я.
– Вы Козлова?
– Да, – подтвердила я.
– Звать вас как?
– Степанида.
Ирина закатила глаза.
– Вам придется уйти. Ко мне записана Козлова Ольга, когда вы назвали в домофон свою фамилию, я решила, что пациентка на пятнадцать минут раньше пришла. Но случилась ошибка. Вы однофамилицы.
– Мне очень надо поговорить с вами, – настаивала я.
– Это невозможно, – безо всякой агрессии, но строго заявила хозяйка, – пришла клиентка по записи. Прошу вас покинуть помещение.
– Хоть фото покажите, – не сдавалась я, – нормального изображения художницы нигде нет.
Ирина сложила руки на груди.
– Степанида, наш разговор не имеет смысла. Все автобиографические сведения спрашивайте исключительно у самой Нины.
Я старательно пыталась изобразить девушку, жаждущую доставить радость жениху.
– У вас же есть снимок сестры, порадуйте самого преданного ее фаната.
Муркина взяла телефон.
– У вас есть двадцать секунд на то, чтобы удалиться и на всю жизнь забыть сюда дорогу. Если в указанный срок не покинете мою квартиру, я вызову полицию.
Делать нечего, пришлось уходить.
Увидев меня, лифтерша, наливавшая в кружку кефир из пакета, обрадовалась:
– Быстро управилась, обычно у бессовестной часами сидят.
Я посмотрела на старушку, может, она что-то знает о Нине?
– Сколько лет вы здесь работаете?
– За столом сижу третий год, – охотно пошла на контакт пенсионерка.
Меня охватило разочарование.
– Прежде вы говорили, что всю жизнь тут провели.
Баба Дуся сделала глоток и поморщилась.
– Кислятина. Ты договорить не дала. Ох, молодежь! Торопыхство одно у вас. Надо внимательно людей слушать. Дежурной я три года сижу, но всю биографию в этом доме прослужила. Мы с мамой напротив жили. Я и сейчас в той квартире кукую. Мамочка меня аккурат перед войной родила, в сороковом году. Папенька мой на фронте погиб, бабушка с дедом сгинули, когда Москву немец бомбил, а мы с Еленой Мироновной выжили. Ох и хлебнули потом! Мама по чужим людям полы мыла, меня с собой брала. Когда она заболела, я ее у всех хозяев сменила.
Баба Дуся показала на почтовые ящики.
– Железки эти тогда здесь не висели. Я по этажам прессу разносила: газеты «Правда», «Известия», «Вечерняя Москва», «Труд». А вот «Советскую культуру» один Муркин выписывал. Безумный Эд. Его так Мария Антоновна из третьей квартиры прозвала, уж как она не хотела, чтобы Эдуард на ее дочке женился! Я два раза в неделю у Марии убиралась, так она мне предложила:
– Дуся, скажи Кате, матери Эдика, что берешь двадцать копеек за наведение чистоты и глажку. Поработай у них, расскажешь мне, как они живут.
Я так и села!
– Побойтесь Бога, Мария Антоновна, при всем моем уважении к вам за такие деньги я полдня пахать не стану. Я к Муркиным никогда не заходила, но думаю, грязища у них. Сами знаете, Екатерина Владимировна хозяйством не занимается!
Это я еще аккуратно выразилась. Пила Катя запоями, она поэтессой была, стихи сочиняла, но их никто не печатал.
Бабушка опять хлебнула из кружки кефиру.
– Угораздило меня эту гадость купить. А почему взяла? На дешевизну польстилась. Нет бы дотумкать: хороший продукт копейки не стоит. Пей теперь, баба Дуня, кислятину вырви-глаз. Не задался у тебя обед.
– Днем лучше съесть что-то калорийное, – посоветовала я, глядя на лифтершу, которая смахивала на тощего воробушка, – куриной грудки кусок, котлетку.
– Внученька, – засмеялась старушка, – пенсия у меня две слезы. Едва на коммуналку хватает, детей нет, помочь некому. Спасибо в нашем доме жильцы не менялись. Я их всех с детства помню, кого в школу водила, с кем дома возилась, когда ихние родители на работе горели. Посадили они меня к себе в подъезд, платят зарплату, я не голодаю. Но иногда из бюджета выбиваюсь. В этом месяце врач новое лекарство прописал, бесплатное, советское, то есть российское. А его в аптеках нет! Хоть тресни, а не найти! Я весь район исходила, пока одна фармацевт не сказала:
– Не ищите, не берем эти таблетки, копеечные они, не выгодные. Покупайте аналог импортного производства.
Знаешь сколько коробочка стоит? Тысячу! В ней десять капсул. На месяц тридцать надо. Опа! А куда без них? Видишь, что придумали! Доктор на дешевое бесплатный рецепт дал, пожаловаться я не могу, он закон исполняет. Но того, что ерунду стоит, в аптеках нет. А дорогое средство задарма не положено. Кто виноват? Врач? Нет. Фармация. Они говорят: завод на ремонте. Врут. Мне одна честная провизорша правду растолковала, не хочет их заведующая то, на чем не заработать, брать. Пенсия у меня послезавтра, средств только на кефир осталось, а я сдуру кислятину ухватила. Главное не расслабиться, когда пенсию дадут. Я как только деньги увижу, сразу коммуналку оплачиваю. А то кажется: вона скока много в руках, куплю-ка себе мыло душистое, шампунь… И фррр… улетели рублики птицами.
Баба Дуся допила кефир и передернулась.
– Раньше я духи любила, крем для лица и могла себе позволить, целыми днями по людям бегала, ни минуты отдыха не знала, зато шуршали бумажки в кошельке.
Начиная разговор со старушкой, я надеялась узнать от нее кое-что про Нину, но сейчас мне стало так жалко бедную в прямом смысле этого слова женщину, что я с трудом удержалась от слез. Сразу вспомнилась моя бабуля. Изабелла Константиновна не голодает, она счастлива замужем, обеспечена и может позволить себе не только зерновой хлебец с сыром, но и кусок белого хлеба с маслом и икоркой. Если же бизнес Белки и ее супруга накроется медным тазом, то я сделаю все возможное, чтобы бабуля ни в чем не нуждалась. Но кто поможет бабе Дусе?
– Вы только никуда не уходите, – пробормотала я, шмыгая носом, выскочила на улицу и начала оглядываться. Ну и где тут ближайший супермаркет?
Глава 18
Спустя полчаса мы сидели на кухне у бабы Дуси.
– Отличная у вас квартира, – похвалила я, – комнаты, правда, не видела, а гостиная очень уютная.
– Ремонт нужен, – закряхтела баба Дуся.
Я оглядела старые пожелтевшие обои, мебель, приобретенную лет сорок назад, телевизор «Рубин», древний ковер на стене, трехрожковую люстру с одним надтреснутым плафоном.
– Хорошее у меня жилье, – продолжала хозяйка. – Родителям его в середине тридцатых дали. Отец при коммунистах солидный пост занимал, семья большая была: две бабки, два деда, тетки. Четырнадцать человек тут жило. Я их не помню, в войну все погибли, кроме нас с мамочкой. Ты не ходи вокруг да около. Спрашивай, Степанида, чего хочешь. Ох и вкусный чай ты мне купила! А конфеты! Весь холодильник едой забила. Мыло-шампуль-крем притащила. Я тебя по гроб жизни благодарная теперь.
– Постараюсь почаще вам еду покупать, – пообещала я.
– Еще чего, – рассердилась баба Дуся, – один раз побаловала, и хватит!
На подоконнике зазвонил телефон.
– Это кто там? – спросила старушка. – А! Добрый вам вечер. Гостья у меня сидит. Давайте завтра с утра пообщаемся.
Положив трубку, баба Дуся вздохнула.
– Из ЖЭКа трезвон, или как теперь контора называется. Начальник их хочет на мое место своего человека посадить. – Бабушка махнула рукой. – Ну это не интересно. Что за дело тебя, внучка, к Ирке привело?
Я рассказала ей про жениха, фаната Нины Муркиной.
– Вона что! Ирка тебе тут не помощница, она Нинку ненавидит, – протянула баба Дуся. – Терпение есть меня послушать? Начну от Адама, иначе ты не дотумкаешь, что и как. Если надоест болтовня моя или голова от бабкиного бубнежа устанет, сразу по столу ладонью стучи, я заткнусь в ту же секунду.
– Мне приятно вас слушать, – возразила я.
– Но это я еще речь не отпустила, – улыбнулась баба Дуся. – Если по ходу вопросы возникнут, задавай, не стесняйся.
– Непременно, – кивнула я и замерла на неудобном деревянном стуле.
А бабушка завела обстоятельный рассказ.
Евдокия хорошо знала Марию Антоновну Киндинову, мать симпатичной Альбины, и саму девочку, и Эдика Муркина. Дети учились в одном классе. Мальчик к знаниям не рвался, а его мамаша не обращала ни малейшего внимания на сына. Екатерина Владимировна сильно увлекалась алкоголем. Когда-то Катя работала доктором, мальчика она родила не пойми от кого, имя отца держала в секрете, но не раз намекала, что он очень известный человек, знаменитый актер, чьим лечащим врачом состояла Муркина. В доме все полагали, что она не врет. Эдик с детского сада демонстрировал яркие способности к лицедейству, солировал в хоре, прекрасно декламировал стихи. В школе ученик Муркин стал звездой местного театрального кружка, который с появлением в нем Эдика каждый год становился победителем разных конкурсов школьной самодеятельности: районного, городского. Когда коллектив получил золотую медаль на Всероссийском соревновании, в школу приехало телевидение, и Эдика показали в новостях. Это был пик славы Муркина. На девятиклассника разинув рот смотрела вся школа. Это же был Мальчик, Который Говорил из Телевизора. Современных ребят этим не удивишь, но в советские годы Эдика приравняли к небожителям и всерьез именовали актером. Его же показали по телевизору, значит, Муркин артист. За призы, которые получал школьный театр, ученику Муркину натягивали тройки, ему единственному разрешали приходить на занятия не в школьной форме и не стричь волосы «ежиком». Когда Эдик в брючках, белой рубашке, завязанном вокруг шеи шелковым шарфом откидывал назад привычным движением головы падающую на глаза челку, шел по коридору из одного кабинета в другой, девочки замирали. Но Муркин ни на кого не обращал внимания, все знали, что он влюблен в свою одноклассницу Альбину.
– Что он в ней нашел? – недоумевали не только местные красавицы, но и учительницы. – Несуразная, косолапая, глупая! Эдику нужна другая, Аллочка Колпакова!
Хорошенькая Алла, услышав эти слова, смущенно хихикала, строила глазки Муркину, но тот не замечал стараний девочки.
Один раз физрук Виктор Михайлович, человек прямой, если не сказать грубый, увидел, что Эдик топчется у входной двери, и спросил:
– Альбину ждешь?
– Да, – кивнул десятиклассник.
– Уж больно она страшная, – не выдержал Виктор Михайлович, – в темноте такой испугаешься. Ты Аллочку в кино пригласи.
– Она на пьяного кролика похожа, – сказал Эдик, – нос у нее такой… ну, как у пьяного кролика. И дура жуткая! Ни одной пьесы Шекспира не прочитала, Алька же почти все наизусть знает. Мы с ней сейчас Ричарда Третьего репетируем. Вам Ричард Третий как?
Виктор Михайлович, смутно представлявший, кто такой Шекспир и впервые услышавший про Ричарда Третьего, пробормотал:
– Отлично. Очень нравится, – и живо сбежал.
На следующий день физрук сказал завучу:
– Вы на Колпакову посмотрите. Прав Эдик, наша школьная краса вылитый пьяный кролик. Во глаз у парня, сразу видит то, что другие не замечают.
В учебном заведении все обожали Муркина и с презрением поглядывали в сторону Альбины. Никто не понимал, почему из огромного числа девочек, готовых прыгнуть ради Эдика с моста в реку, он выбрал эту простецкую девицу. Мало того что Аля не отличалась красотой, так еще ни ума, ни таланта ей Господь вдоволь не отсыпал. Девочка получала одни тройки, не умела петь, танцевать, декламировать стихи, рисовать, играть на пианино, вообще ничего не умела. Единственное, чем Алечка могла гордиться, это невероятная память. Пробежав глазами разок по таблице умножения, второклассница запомнила ее навсегда, и правила русского языка мигом укоренялись в ее голове. Но вот беда! Аля все помнила, а применить не могла. Отлично зная, что «жи-ши» следует писать только с буквой «и», восьмиклассница Альбина выводила в тетради «лыжЫ». Как такое могло происходить? А вот так!