— Откуда я знаю. Фрэнк, а у меня рубашки нет.
— Я тебе одолжу футболку, пока не купишь. А ты посмотри на третий пункт и сделай выводы.
— А что такое? — Джим перечел объявление.
— Ты бы пошел и подлизался к биологу, может, он возьмет Виллиса.
— Что? — Джим просто не связал параграф о домашних животных с Виллисом, он не думал о Виллисе как о животном. — Нет, Фрэнк, я не могу. Он будет ужасно несчастен.
— Тогда отправь его лучше домой, и пусть твои о нем позаботятся.
— Не стану я этого делать. Не стану! — заартачился Джим.
— Что ж ты тогда будешь делать?
— Не знаю. — Джим призадумался. — А ничего. Просто буду его прятать. Хоу не знает даже, что он у меня есть.
— Ну… может, и пройдет, если никто не заложит.
— По-моему, наши парни на это не способны.
Они вернулись к себе и попытались смыть узоры с масок — нельзя сказать, чтобы с большим успехом: краска въелась в пластмассу, и друзьям удалось только размазать ее. Тут в дверь заглянул ученик по фамилии Смайт.
— Почистить вам маски?
— Ничего не выйдет, краска не отмывается.
— Я слышу это уже в энный раз. Но по доброте душевной, из желания послужить людям я покрашу ваши маски в естественный цвет — четверть кредитки за маску.
— Я так и знал, что тут подвох, — сказал Джим.
— Не хотите, как хотите. Давайте решайте быстрее, клиенты ждут.
— Смитти, ты способен продать билеты на похороны собственной бабушки, — И Джим достал четверть кредитки.
— Это идея. Как думаешь, по сколько брать за билет? — Смайт достал жестянку, кисточку и быстро закрасил смелый орнамент Джима коричневато-оливковым лаком, точно под цвет маски. — Ну вот! Через пару минут высохнет. А ты как, Саттон?
— Давай, кровопийца.
— Так-то ты отзываешься о своем благодетеле? У меня в женской школе важное свидание, а я тут трачу драгоценное субботнее время, выручая вас. — И Смайт столь же быстро обработал маску Фрэнка.
— Вернее сказать, сшибаешь денежки для свидания, — заметил Джим. — Смитти, что ты скажешь насчет хитрых правил, которые придумал новый шеф? Покоримся или поднимем вой?
— А зачем поднимать вой? — Смайт собрал свои орудия. — На всем можно сделать бизнес, стоит только приложить мозги. Когда вы в затруднении, обращайтесь к Смайту — обслуживаем в любое время.
Он задержался на пороге.
— А про билеты на похороны никому не говорите, а то бабушка захочет урвать долю, пока не померла. У старушки на это большой нюх.
— Фрэнк, — сказал Джим, когда Смайт ушел, — не нравится мне этот парень.
— Зато он нас выручил, — пожал плечами Фрэнк. — Давай отметимся, пусть нас вычеркнут из черного списка.
— Давай. Он мне напомнил, как док говорил: какой закон ни прими, он всегда открывает новую лазейку для мошенников.
— Не обязательно. Пошли.
У кабинета директора стоял длинный хвост, и очередных впускали по десять человек. Хоу быстро осмотрел их маски и перешел к нотации.
— Надеюсь, юные джентльмены, это послужит вам не только уроком аккуратности, но и уроком внимания. Если бы вы прочли сегодня объявление, то подготовились бы к инспекции. Что до самого нарушения, я хочу, чтобы вы поняли: дело здесь не только в детских, дикарских рисунках на ваших средствах защиты, как ни безобразна подобная живопись сама по себе. — Он помолчал, чтобы убедиться, что его слушают. — Нравы в колониях вовсе не обязательно должны быть грубыми и вульгарными. Как глава этого учебного заведения, я намерен искоренить все пороки, внедренные в вас домашним воспитанием. Главная цель воспитания, если не единственная, — это созидание характера, а характер создает только дисциплина. Считаю, что я как нельзя лучше приспособлен для этой задачи. Перед тем как прибыть сюда, я двенадцать лет преподавал в военной академии в Скалистых горах. Это превосходнейшая школа — школа, которая выпускает мужчин.
Он снова остановился — то ли перевести дыхание, то ли дать слушателям проникнуться своей речью. Джим пришел сюда только затем, чтобы у него со спины сняли ярлык нарушителя. Однако высокомерие директора и особенно его высказывание о колониальном доме как об источнике дурного воспитания в конце концов вывели Джима из терпения.
— Мистер Хоу, — сказал он.
— Да? Что такое?
— Здесь не Скалистые годы, а Марс. И не военная академия.
Изумление и гнев мистера Хоу были столь велики, что в какой-то момент казалось: не то он совершит рукоприкладство, не то его хватит удар. Затем он овладел собой и процедил сквозь зубы:
— Ваша фамилия?
— Марло, сэр. Джеймс Марло.
— Было бы намного лучше для вас же, Марло, если бы здесь была военная академия. Остальные могут идти. Воскресные привилегии восстановлены. Марло, останьтесь.
Когда все вышли, Хоу сказал:
— Марло, нет на свете ничего отвратительнее наглого, неблагодарного, не знающего своего места юнца. Вы получаете прекрасное образование исключительно благодаря Компании. И вряд ли вам пристало дерзить людям, которых Компания поставила наблюдать за вашим обучением и содержанием. Вы сознаете это?
Джим молчал. Хоу сказал резко:
— Ну же! Говорите, юноша, признайте свою вину и извинитесь. Будьте мужчиной!
Джим продолжал молчать. Хоу побарабанил пальцами по столу и наконец сказал:
— Очень хорошо, ступайте к себе и обдумайте свое поведение. До понедельника у вас будет достаточно времени.
Когда Джим вернулся к себе, Фрэнк восхищенно покачал головой.
— Ну и отчаянный же ты парень.
— Надо же было кому-то сказать ему.
— Да уж, надо. Каковы же твои дальнейшие планы? Перережешь себе горло или уйдешь в монастырь? Старый Хоу теперь будет постоянно держать тебя на мушке. Прямо небезопасно стало жить с тобой в одной комнате.
— Какого черта, Фрэнк! Если ты так на это смотришь, поищи себе другого соседа.
— Тихо, тихо! Я тебя не брошу, буду с тобой до конца. «И с улыбкою мальчик мертвым упал». Я рад, что ты ему все высказал. У меня не хватило бы смелости.
Джим бросился на койку.
— Не думаю, что смогу долго здесь выдержать. Я не привык, чтобы меня шпыняли и издевались надо мной ни за что ни про что. А теперь я буду получать двойную дозу. Что делать?
— А пес его знает.
— Здесь было так хорошо при старом Штуби. Я думал, мне здесь будет просто здорово.
— Штуби был молодец. Но что же остается, Джим, кроме как заткнуться, проглотить пилюлю и надеяться, что он забудет?
— Слушай, никому ведь это не нравится. Может, если мы объединимся, он сбавит ход?
— Вряд ли. Ты единственный, у кого хватило духу высказаться. Даже я и то тебя не поддержал, хотя согласен с тобой на сто процентов.
— А если мы все напишем родителям?
— Всех не заставишь, — покачал головой Фрэнк, — а кто-нибудь еще и настучит. Тогда тебя обзовут зачинщиком бунта или как-нибудь похоже. И потом, что ты такого напишешь в письме? Чем ты докажешь, что мистер Хоу делает то, что он не вправе делать? Я знаю, что скажет мой старик.
— Ну и что он скажет?
— Он мне много раз рассказывал про школу, в которой учился на Земле, и как ему там несладко приходилось. По-моему, он даже гордится этим. Если я ему скажу, что Хоу не велел нам держать в комнате пирожные, он посмеется, и все.
— Черт, Фрэнк, ведь речь идет не о правиле насчет продуктов, а обо всем вместе.
— Ясно, ясно. Мне-то ясно. А вот попробуй объясни моему старику. Все, что мы можем рассказать, — это мелочи. Нужны вещи посерьезнее, чтобы родители вмешались.
К вечеру Фрэнк утвердился в своем мнении. Слух разнесся, и у них перебывала чуть ли не вся школа. Кто приходил пожать руку Джиму, а кто просто поглядеть на чудака, у которого хватило ума восстать против авторитета, облеченного властью. При этом выяснились два обстоятельства: никому не нравилось новое руководство и предпринятые им дисциплинарные меры, и никто не желал объединяться, считая это делом пропащим.
В воскресенье Фрэнк пошел в Малый Сырт — в поселение землян, а не в соседний марсианский город. Джим, будучи под домашним арестом, остался в комнате, делал вид, что занимается, и беседовал с Виллисом. Фрэнк вернулся к ужину и сказал:
— Я тебе принес подарок.
И кинул Джиму маленький пакетик.
— Спасибо, друг! А что там?
— Разверни — увидишь.
Это оказалась кассета с записью нового танго, сделанной в Рио и доставленной прямо с Земли на «Альберте Эйнштейне».
Называлось танго «Quien Es la Secorita?»[72]. Джим был без ума от латиноамериканской музыки, и Фрэнк вспомнил об этом.
— Ух ты! — Джим подошел к столу, вставил кассету в магнитофон и приготовился наслаждаться, но Фрэнк остановил его.
— Звонок на ужин. Давай лучше потом.
Джим неохотно согласился, зато, вернувшись, прокрутил музыку несколько раз, пока Фрэнк не уговорил его позаниматься. Перед отбоем Джим еще раз поставил кассету.
— Звонок на ужин. Давай лучше потом.
Джим неохотно согласился, зато, вернувшись, прокрутил музыку несколько раз, пока Фрэнк не уговорил его позаниматься. Перед отбоем Джим еще раз поставил кассету.
В жилом коридоре стало темно и тихо, все отошли ко сну, но минут через пятнадцать «Сеньорита» зазвучала вновь. Фрэнк рывком сел в постели.
— Что за черт? Джим, да выключи ты ее!
— Я не включал, — возразил Джим. — Это, наверное, Виллис, кто же еще?
— Ну так заткни его! Придуши его. Сунь его под подушку.
Джим включил свет.
— Виллис, а, Виллис! Ну-ка, прекрати шуметь!
Виллис, похоже, даже не слышал его. Он стоял посреди комнаты, отбивал глазами такт и покачивался. В его блестящем исполнении звучали и маримба, и хор.
Джим взял его на руки.
— Виллис! Ну заткнись, пожалуйста.
Виллис продолжал концерт.
Дверь распахнулась, и на пороге возник директор Хоу.
— Так я и думал, — торжествующе сказал он. — Совершенно не считаемся с другими людьми. Выключите магнитофон. И имейте в виду, вы не выйдете из своей комнаты весь следующий месяц.
Виллис продолжал звучать. Джим попытался прикрыть его своим телом.
— Вы что, не слышали? — спросил Хоу. — Я сказал: выключить музыку.
Он прошел к рабочему столу и рванул выключатель. Поскольку магнитофон и так был выключен, Хоу только сломал себе ноготь. Он проглотил непедагогичное выражение и сунул палец в рот. Виллис приступил к третьему куплету. Хоу стал оглядываться.
— Куда он у вас подключен? — гаркнул он. Не получив ответа, Хоу шагнул к Джиму и спросил: — Что вы прячете? — Оттолкнув Джима в сторону, он устремил недоверчивый и брезгливый взгляд на Виллиса. — Это еще что такое?
— Это Виллис, — прокричал, чтобы заглушить музыку, несчастный Джим.
Хоу был не так уж глуп, до него мало-помалу дошло, что музыка исходит из этого странного мехового шара.
— А что такое Виллис, можно спросить?
— Ну, это… попрыгунчик. Он обитает на Марсе. — В этот момент Виллис закончил выступление, пропев бархатным контральто «buenas noches», и заткнулся — на время.
— Попрыгунчик? Никогда о них не слышал.
— Их мало кто видел, даже среди колонистов. Они редко встречаются.
— Не так уж редко. Это разновидность марсианского попугая, не так ли?
— О нет!
— То есть как «о нет»?
— Вовсе он не попугай. Он думает, что говорит, он мой друг!
Хоу оправился от удивления и вспомнил о цели своего визита.
— Не имеет значения. Вы читали мой приказ о домашних животных?
— Да, но Виллис не животное.
— Кто же он в таком случае?
— Да он просто не может быть животным. Все домашние животные — это чья-нибудь собственность, а Виллис никому не принадлежит. Он — просто Виллис.
Здесь Виллис включил следующий номер программы — то, что он слышал после последнего прослушивания танго.
— Знаешь, когда я слышу эту музыку, — сказал он голосом Джима, — я забываю даже про старого паршивца Хоу.
— А у меня он из головы не выходит, — продолжал Виллис голосом Фрэнка. — Хотел бы я набраться духу и сказать ему то же, что и ты, Джим. Знаешь, я думаю, у Хоу не все дома, то есть по-настоящему. Поспорить могу, в детстве он был трусом, вот и вырос такой.
Хоу побелел. Доморощенный психоаналитик Фрэнк попал в самую точку. Он поднял руку, точно хотел ударить, и опустил ее, не зная, кого, собственно, тут надо бить. Виллис поскорей убрал отростки и сделался гладким.
— А я вам говорю, это животное, — свирепо сказал Хоу, обретя дар речи. Он схватил Виллиса и пошел к двери.
Джим закричал ему вслед:
— Слушайте, мистер Хоу! Вы не можете забрать Виллиса!
— Ах, не могу, вот как? — обернулся директор. — Ложитесь спать. Утром зайдете ко мне в кабинет.
— Если вы тронете Виллиса хоть пальцем, я… я…
— Что — ты? Никто твое сокровище не тронет. Сейчас же в постель, не то получишь как следует. — Хоу повернулся и ушел, не посмотрев, как выполняется его приказание.
Джим застыл, не сводя глаз с закрытой двери, по его щекам текли слезы, рыдания бессильного гнева сотрясали его. Фрэнк подошел и положил руку ему на плечо.
— Джим, Джим, не надо так. Ты ведь слышал, он обещал не трогать Виллиса. Ложись в постель, а утром все уладишь. В самом худшем случае придется отправить Виллиса домой.
Джим отмахнулся.
— Не позволяй ему бесить тебя, Джим, — настаивал Фрэнк. — Если ты разозлишься, то сделаешь какую-нибудь глупость, и тогда ты у него в руках.
— Я уже разозлился.
— Знаю, оно и понятно. Но тебе надо остыть и подумать головой. Он тебя караулил, сам видишь. Что бы он ни говорил и ни делал, ты должен сохранять спокойствие и не поддаваться, а то он доведет тебя до беды.
— Пожалуй, ты прав.
— Я знаю, что я прав. Так и док бы сказал. А теперь ложись спать.
Но ни один из них не смог как следует заснуть в эту ночь. Под утро Джиму приснился кошмар, будто Хоу — марсианин-отшельник, а он, Джим, пытается развернуть его по своему разумению.
К завтраку на доске снова появилось свеженькое объявление:
С сего дня личное оружие надлежит хранить исключительно на складе. Ученик, ведавший его хранением, освобождается от своих обязанностей. Оружие будет выдаваться директором только в том случае, если ученик выходит за пределы школы и поселения. Ношение оружия в местах, не посещаемых марсианской фауной, не допускается.
М. Хоу, директор— Не понял, — сказал Джим по прочтении. — К чему такая волокита? К тому же у большинства из нас есть лицензии.
Школьники, как правило, и так хранили оружие на складе, но кладовщик из учеников контролировал только тех, кому еще предстояло получить лицензию.
— Знаешь, что я думаю? — поразмыслив, сказал Фрэнк.
— Ну что?
— Это он тебя боится.
— Меня? Почему?
— Из-за вчерашнего. Ты был готов его убить, и он это видел. По-моему, он решил вырвать у тебя зубы. А на нас, прочих, ему наплевать, сохраним мы оружие или нет.
— Ты правда так думаешь? Хм… может, и к лучшему, что наши пистолеты сейчас при нас.
— Весь вопрос в том, как тебе быть дальше.
Джим задумался.
— Я не собираюсь сдавать оружие. Отец бы этого не одобрил, я уверен. И потом, у меня лицензия, я не обязан этого делать. Я выбил необходимое количество очков, прошел психологические тесты и принес присягу, я имею такое же право носить оружие, как ион.
— Ладно, я за. Но лучше бы найти какую-нибудь лазейку перед тем, как ты пойдешь к нему.
Лазейка нашлась за завтраком в лице Смайта. Фрэнк вполголоса посовещался с Джимом, и после еды они зазвали Смайта к себе.
— Слушай, Смитти, — начал Джим, — ты у нас парень оборотистый, так ведь?
— Допустим. И что же?
— Читал сегодняшнее объявление?
— Кто ж его не читал? Все уже бурчат по этому поводу.
— Ты будешь сдавать пистолет?
— Он у меня и так на складе. Зачем он мне сдался здесь? Мне мозгов хватает.
— Значит, тебя не будут вызывать по поводу сдачи. Теперь допустим, что тебе дали на хранение два пакета. Ты их не разворачиваешь и не знаешь, что в них. Как по-твоему, сможешь ты поместить их в надежное, по-настоящему надежное место так, чтобы выдать по первому требованию?
— Подразумевается, что я не должен никому говорить про эти… э-э… пакеты?
— Ясное дело. Никому.
— Хм… такая услуга будет дорого стоить.
— Сколько?
— Я не могу с вас взять меньше двух кредиток в неделю.
— Дорого, — отрезал Фрэнк.
— Ну, для друзей — единовременно восемь кредиток до конца года.
— Все равно дорого.
— Шесть кредиток — последняя цена. За риск надо платить.
— По рукам, — сказал Джим, не дав Фрэнку торговаться дальше.
Смайт ушел со свертками, а Джим отправился к директору.
5. У МАЛЕНЬКИХ КУВШИНЧИКОВ БОЛЬШИЕ УШКИ
Директор продержал Джима полчаса, прежде чем принять. Войдя наконец в кабинет, Джим заметил, что у Хоу чрезвычайно довольный вид. Директор поднял глаза.
— Да? Вы хотели меня видеть?
— Вы велели мне прийти, сэр.
— Вот как? Минутку, как ваша фамилия?
«Он распрекрасно знает, как моя фамилия, — злобно подумал Джим, — хочет, чтобы я вспылил». Он вспомнил, как Фрэнк наказывал ему держать себя в руках, и спокойно ответил:
— Джеймс Марло, сэр.
— А, да. Итак, Марло, зачем вы хотели меня видеть?
— Вы сказали, чтобы я пришел. Насчет Виллиса.
— Виллис? Ах да, марсианин круглоголовый, — Хоу улыбнулся одними губами. — Любопытный экземпляр.
И замолчал. Пауза длилась так долго, что Джим начал понимать: директор вынуждает его сделать первый шаг. Джим уже примирился с мыслью, что больше не сможет держать Виллиса в школе, и сказал: