– Что, лейтенант, не отдыхается?
– Да, гложет что-то, не понимаю что.
– Хочешь, скажу?
– Ну?
– Тебя правый фланг гложет и неизвестность на нем.
– Вы, я смотрю, уже ходить начали.
– Скорее хромать.
– Есть идеи?
– Есть – послать разведывательно-поисковую группу на правый.
– А не рано?
– В самый раз, пока на левом курбаши силенку собирать будут. БТР оставь тут, возьми «УАЗ», конников и миномет с РПГ и «Печенегом», «ГАЗ-66». На сам Кушак не лезь. Проверь дорогу до подножия и соседей на правом. И торопись, лейтенант, не спеша.
– С нами хотите?
– Да не выдержу я тряски, еще раны откроются.
Лучше бы мы туда не ходили – на правый. Запах тлена мы почувствовали еще до того, как выскочили на последнюю горку перед тем, что осталось от заставы соседей. Застава «Чарли» была уничтожена не взрывом, а теми, кто пришел сюда сразу после него. На выстоявших и побеленных стенах темнели выщербины от пуль и осколков. В живых остались лишь восемь лошадей, которые сбились в малый табун и паслись на склонах вокруг. При виде нас лошади сами потянулись к высохшей на солнце колоде. Вода полилась из крана в колоду самотеком. Личный состав заставы лежал не похороненный то тут, то там в тех позах, в кото-рых солдат застала смерть. Смерть пришла со стороны границы. Следы рифленых подошв, оставленные нападавшими, не совпадали с рисунком на ботинках и полусапожках убитых. Уничтоженную заставу обнимали россыпи гильз, оставленные в разных местах по периметру охвата. Оружие оборонявшихся валялось либо искореженное, либо разобранное в одной большой куче. Те, кто напал на «Чарли», собирались сюда вернуться. Ничего не сломали. Соляру не слили. Дизель не повредили. Мины не поставили. Или ждали своих, или сами хотели прийти, или спешили очень. Враг справа имел клыки и опыт ведения войны гораздо больший, нежели бандиты, с которыми пришлось повоевать в Арчабиле. Рисковать своей командой смысла не имело. Каждого чарлинца, во избежание сюрпризов, вначале стягивали с места, на котором он лежал, специальной «кошкой», зацепив крючками за одежду или пояс.
– Тащ лейтенант, они со стороны границы пришли, вон там следы. Напали, скорее всего, утром, после взрыва. Наши все почти не одетые до конца лежат. Ушли дальше, на их правый. Но не по дороге – склону Кушака.
«Твою мать! Куда же эти ниндзя ушли? Не на Кушак ли?»
– Так, найти лопаты. Похороним парней. Охранение – на крышу. Документы собрать. Проверить АТВ. – В складе АТВ стояли нетронутые ящики с патронами, гранатами, ракетами и выстре-лами.
– Тащ лейтенант. Я тут пульки выковырял и гильзы нашел. Смотрите, она в наш ствол АК-74 никак не входит. – Собачник озадаченно смотрел на меня, ожидая ответа.
– Правильно, и не войдет, это пять и пятьдесят шесть сотых миллиметра, а не наш пять – сорок пять. Натовский стандарт. И он тут только у иранцев может быть. – Вот так и противник нарисовался еще один. – Шустрее, парни, а то как бы не опоздать…
Хоронили быстро, в братской могиле. Поставили столб от системы и написали на дощечке: «Здесь похоронены 22 пограничника ПЗ Чарли, погибшие при выполнении задачи по охране государственной границы». И список. И врисовали звездочки напротив каждой фамилии в фанерку, прибитую к креозотной опоре. Вечная память. И залп вхолостую, чтоб по-тихому и не светиться. Мы вернемся, мужики. Мы народ свой соберем и вернемся. Уже сели по машинам и лошадям, когда увидели одинокую фигуру в порванном камуфляже. Она появилась из-под земли. Это была жена командира заставы. Женщина молчала, просто шла босиком к нам, ступая окровавленными подошвами по горячим камням. Она не чувствовала их жара. Под-няла руки, схватилась за голову, узнавая своих, всхлипнула и упала на землю, подломившись в коленях. Побежали все. Лихорадочно отвинчивали крышки с фляг. Начали лить воду в щель между потрескавшимися сухими губами. Истощенное лицо было покрыто ссадинами, пылью. Волосы смешались и шуршали на ощупь, как высохшие листья.
– В машину, быстро. Уходим.
Назад уходили по КСП вдоль дозорки. Если нас пасут пришлые спецназеры, то на обратном пути есть засада. По дороге нашли место, где иранцы перешли границу. Разбираться не было времени. Изготовились к бою, прикрыли собачника-следопыта, работавшего на КСП дорожку следов нарушителей. Так и захотелось запустить в небо три красных, что на языке условных сигналов округа означало одно: «Вооруженное вторжение на охраняемую (советскую) территорию войсковых групп и банд!» – или еще короче – «Война!»
– Есть, тащ лейтенант! Просчитал следовую дорожку, – докладывал наш Великий Змей. – Около шестидесяти человек прошли. Пехом. Все груженные килограмм по тридцать-сорок. Не ниже метр семьдесят восемь. Отборные мужики. И, гады, что характерно, с ухищрениями они не двигались, шли спокойно, как к себе домой, как немцы в июне сорок первого. – Нам от этого добропорядочного перехода захотелось развернуться и поискать тех, кто затоптал КСП и дерзко и грамотно расстрелял наших соседей. Если бы у нас был тыл, на который можно опереться! С дивизиями прикрытия госграницы, резервом отряда и округа, то мы бы вцепились бы им в хвост и гнали бы до тех пор, пока не раздавили бы где-нибудь между отрогов. А тут… поскрипели зубами, рассыпали конный дозор веером и поспешили на заставу, внимательно оглядывая прилегающую местность. И правильно сделали, как потом оказалось.
Добрались. Майор ждал на крыльце. Выслушал мой рассказ. Посмотрел, как унесли женщину в санчасть. Кивнул.
– А ты молодец, лейтенант. – От неожиданной похвалы я дар речи потерял. Майор постановил, что я все сделал правильно. – Только вот дурак ты, что хоронил убитых и лошадей собрал и увел с собой. Да еще пол-АТВ уволок на «мыльнице».
– Почему? Наши же. И боеприпасы.
– Тебе повезло. Те, кто их убил, были слишком далеко или чем-то заняты. И это не твои недотепы-туркмены. Они просто не успели до вас добраться.
– А кто?
– Сколько времени ушло на похороны, АТВ, лошадей?
– Ну, минут, нет, – часа полтора-два!
– За полтора-два часа бегом, с оружием ты сколько пробежишь по горам?
– Если… – начал я.
– Без «если».
– Десять километров; если выложусь, то двенадцать.
– Я столько же, если здоров.
– Так что? Они от меня как минимум в двух часах бега?
– Соображаешь! А кто или что у нас от «Чарли» на таком расстоянии?
– Что – Кушак?
– Только два объекта, нет, три.
– Еще государство Иран и твоя застава. Застава отпадает. На Кушаке наши – отряд охраны спецобъекта. Поздравляю тебя, лейтенант, – как-то не очень приветливо и скорее озабоченно закончил свои выводы майор.
– С чем?
– Скорее с кем.
– Иранцы, что ли?
– Хуже, спецразведка корпуса стражей исламской революции и скорее всего военные.
– А это не один черт?
– Ты что? Конечно, не один. А то, что они спелись и нагло вторглись, говорит о том, что серьезно хотят заполучить этот лакомый кусок. А мы теперь у них помеха слева, как бандиты для нас в Арчабиле.
– И что, они на нас войной пойдут?
– Скорее не войной, а диверсией. Только после их действий от нас может мало что остаться.
– Так у нас же опорный пункт, «мины», – обозвал я растяжки из РГД, – МЗП, колючка, секреты, БТР, пулеметы.
– Для спецразведки это как мертвому припарки. Так – разогреться в ночи.
– Они что, ночью пойдут? А вы откуда знаете?
– А я бы сам тебя и твоих людей так и порезал бы ночью, под утро.
– А пупок не развяжется? – обиделся я.
– Лейтенант, там мужичье, которое дрессируют годами, а у нас – пацаны двадцатилетние, – спокойно отрезвил меня майор.
– Что же делать?
– Не знаю пока. Думать. А пока думаем, надо подступы слева заминировать, поставить сигналки и бросить туда весь Кристалл-М и МЗП с бан-ками.
– Понял. Тогда я на подступы.
– Давай, Олег, – одобрил раненый офицер, когда я ушел укреплять подступы на ночь. Майор остался со своими мыслями. Его раздумья прервала женщина, лежащая рядом на солдатской кро-вати.
– Они вас трогать не будут, ждут подкрепления. Я фарси знаю. Слышала, как они говорили, после того… как добили всех на «Чарли». Меня муж спрятал в желоб овощного склада. А сам не успел, – закрыла глаза женщина, и из них потекли слезы, расплываясь пятнами влаги на белизне наволочки.
– Лена, вы не разговаривайте, все хорошо, мы справимся. – Лена его не слушала.
– Они сказали, что теперь дорога свободна для тяжелой техники, а иначе им с обсерваторией не справиться. И еще сказали, что теперь будут ждать и разведывать подходы к вашему спецобъекту. Получается, из-за него всех убили. Всех, хорошо, дети дома у мамы остались. А то бы и их.
– Они вас трогать не будут, ждут подкрепления. Я фарси знаю. Слышала, как они говорили, после того… как добили всех на «Чарли». Меня муж спрятал в желоб овощного склада. А сам не успел, – закрыла глаза женщина, и из них потекли слезы, расплываясь пятнами влаги на белизне наволочки.
– Лена, вы не разговаривайте, все хорошо, мы справимся. – Лена его не слушала.
– Они сказали, что теперь дорога свободна для тяжелой техники, а иначе им с обсерваторией не справиться. И еще сказали, что теперь будут ждать и разведывать подходы к вашему спецобъекту. Получается, из-за него всех убили. Всех, хорошо, дети дома у мамы остались. А то бы и их.
– Лена, примерно сколько их было? Кто они?
– Это иранцы. У них особый выговор. А еще среди них были двое, которые говорили по-английски между собой. Я никого не видела, только слышала. Но не менее пятнадцати человек.
– Понятно, это разведгруппа.
– За что они нас?
– За то, что мы здесь. Лена, отдыхайте.
– За что? – Пришлось звать санинструктора, колоть успокоительное. Лена забылась в своих кошмарах, брошенная снотворным в спасительные объятия Морфея. Майору же было не до сна. О том, на что способны СПН, он знал, видимо, не понаслышке. Иранцы, конечно, не супер-бупер от ГРУ, заточенный под натовские базы наш спецназ, но и не пионеры в красных галстуках. Боевого опыта у них полно, особенно по войне в горно-пустынной местности. А цель у них та же, что и у нас, – Кушак с объектом в его недрах. И не дожить бы нам до утра, как раз и помылись, и в чистое одеться успели. Вот уж действительно: «Нам бы день продержаться да ночь простоять!» Но помощь пришла совершенно неожиданно. Оттуда, откуда никто ее и не ожидал.
Радиостанция на узле связи запела тональным вызовом на волне приема, требуя от связиста немедленного ответа. Это был не привычный вызов с переносной Р-392, динамик ревел и требовал внимания стационарному узлу связи с мощной антенной системой и сильным выходным сигналом.
– Залив на приеме – прием! – отозвался связист и застыл в ожидании ответа, в удивлении подняв брови и выпятив губы.
– Я – Куш-один, прошу Первого на связь. Как понял, прием?
– Я – Залив, вас понял, перехожу в режим ретрансляции, как понял, прием?
– Я – Первый. Залив – отставить. Куш-один – слышу вас хорошо. Как поняли, прием? – Ритуал соблюдался так, как будто ядерной бомбардировки не было, а мы на учениях по взаимодействию с шурупами общаемся, подавая друг другу пример во исполнение инструкции по режиму ведения переговоров по радио.
– Я – Куш-один, слышу вас хорошо, переходим на зашифрованный режим, Фикс-3. По истечении 5 минут Фикс-4. Как понял, прием?
– Я – Первый, вас понял, выполняю. Прием.
– Я – Залив, вас понял, выполняю, прием.
– Я – Куш-один, имею для вас информацию по дислокации подразделений иранской гвардии и Корпуса СИР на правом фланге участка вашей ответственности вблизи горы Кушак, на склонах и у подножия. Прошу сообщить, имеется ли на «Чайке» телевизионный приемник. Прием.
– Я – Первый. Приемник есть, находится в рабочем состоянии. Это не проблема. Программ трансляции нет. Прием.
– Я – Куш-один, прошу привести приемник в рабочее состояние и настроить на первый стандартный канал. Также сообщить мне марку и модель телевизора немедленно. Как понял, прием?
– Вас понял. «Горизонт-456». Модель К-183186. Прием.
– Прошу подсоединить антенну либо кабель, ее заменяющий. Прием.
– Я – Первый. Куш-один, дай тридцать минут. Как понял? Прием.
– Начало сеанса в пятнадцать часов, частота шесть на шифровке. Как понял? Прием.
– Я – Первый. Вас понял. До связи.
– Я – Куш-один. До связи. – Связисты лихорадочно скручивали оборванный антенный кабель, удлиняя его и закидывая выше, на стропила обрушенной крыши. Один из Бойко уже сидел наверху и ждал второго с ампулой ртути, оторванной с замыкателя старинной системы, которая валялась у нас в тылу, выполняя обязанности спотыкача [32]. Оба соединились, уселись удобно, и из-под жала паяльника тонкой струйкой пошел едкий дымок от расплавленной жаром твердой кислоты – канифоли.
– Ща, товарищ лейтенант. Ща, тут никто, кроме нас, это кино не увидит, – сказал один из близнецов, и связисты воодушевленно припаяли какую-то схему на пластике к ампуле и присобачили ее к антенному проводу через самодельный усилительный каскад. Быстро начали мотать дефицитную изоленту, чтоб, не дай бог, не замкнула где-то случайно их самодельная и наспех сварганенная схема. Оба Бойки, близнецы Сашка и Володька, одновременно оглянулись вниз и заорали, что готово. Но без их присутствия никто не посмел взять на себя ответственность и включить телевизор. В Чулинке давно тарахтел дизель. В потолке, которого наполовину не было, зажглись включенные на проверку электрические лампочки. Сашка спустился. Володька страховал соединение, не выпуская из рук и приматывая его к балке как можно выше. Экран телевизора тихонько затрещал, по нему мелькнула точка, разворачиваясь на экране в изображение белого поля. Сашка закрутил и защелкал настройками. Неожиданно белая пустота экрана дернулась, поплыла, выгнулась, и перед нами возникла стандартная таблица настройки телевизора, которую показывали всегда перед включением трансляции телепередач. Люди вокруг меня застыли. Происходящее казалось волшебством перемещения из этого мира в другой. В котором нет взрыва, бомбардировки и стрельбы. А есть живые соседи, целы наши лошади, а над заставой гордо стоит наша пограничная вышка со знаменем на тонком флагштоке громоотвода, торчащим из не разбитой будки и реющим над горами выгоревшей на солнце материей.
– Готово, тащ лейтенант. – Я демонстративно поднял руку и посмотрел на часы. В помещение с телевизором протискивался майор.
– Кто вошел в связь? – издалека спросил меня он. Лицо майора выражало высшую степень ожидания. И мой ответ его не разочаровал.
– Позывной «Куш-один», не представился, попросил телевизор настроить.
– Связь с ним есть? – нетерпеливо вытянул вперед руку майор, пресекая заранее любые отклонения от ответа на заданный им вопрос.
– Обговорили. Через пять минут. По шестому каналу. И телик просит включить. – Мой ответ майора не удивляет, зато то, что ему это обычное дело, не оставляет равнодушными всех остальных присутствующих в бывшем помещении комнаты отдыха.
– Дай мне, – просит майор триста девяносто вторую и вновь тянется ладонью уже к гарнитуре в моих руках.
– Вообще-то, они меня просили выйти на связь, – неуверенно отвечаю я.
– Не переживайте, Зубков, это они не знают, что я тут есть. Но ты прав. Войди в контакт и скажи, что Посол желает выйти на связь. – Пока мы соображали и переваривали услышанное, настраивали телик и ожидали, прошли последние пять минут. Ровно в пятнадцать часов экран телевизора дернулся, и на нем появилось изображение рваного белого пятна с отходящими от него дорожками темными. Картинка приблизилась.
– Так это ж Кушак сверху, – заорал старший прапорщик, указывая пальцем на телевизор.
– А вон мы слева, – ткнул кончиком мизинца майор на разбросанные слева от белого пятна маленькие квадратики домов, собранные в одном месте экрана.
– Я – Куш-один! Как картинка? Видите? Прием, – услышали все из щекофона после моего ответа на тональный вызов.
Явление Кушака народу, а это были они, было сродни тому же ядерному взрыву. Но сосед сверху требовал ответа, и по тому, что он вышел на нас, я предвидел, что ему что-то от нас надо, иначе зачем бы он на нас вышел. Вон заставу «Чарли» целую под собой дал раздолбить, не предупредил, а ведь мог. Вон у него какие средства обзора и контроля, все как на ладони. Ой, не нравится мне данаец, в связь сам входящий. Но других союзников у меня против государства Иран нет. Приходится отвечать и подчиняться более сильному соседу сверху. А если он такой сильный, то зачем ему мы? Дальше размышлять некогда – надо отвечать на вызов.
– Я – Первый, картинка в норме, видим себя, пепелище «Чарли», дороги, подступы слева, щель в тыл, склоны Кушака. Имею Посла для Куш-один. Прием. – Про пепелище я специально напомнил – на их совести двадцать пограничников. Они дорогу на Кушак прикрывали, сами не ведая об этом. Их и положили там, на «Чарли», всех, без разбора. А я соображаю: если чарлинцев в плен не взяли, то не такие уж они и крутые, эти иранцы, мало их там, некому за пленными смотреть. Вот и первый плюс для нас. Нас тоже не много, но «мы в зеленых фуражках, а это хлеще, чем в тельняшках», как говорят мои солдаты. И понятие «честь» у нас не последнее среди остальных достоинств моего воинства.
– Я Куш-один. Включаю световое изображение инфракрасноизлучающих биообъектов. Прошу подтвердить появление на экране красных точек наложения. Прием. – Почти одновременно с фразой оператора Кушака на черно-белом изображении с серыми переходами появились красные точки. Одна группа кучно сосредоточилась возле квадратиков домов и внутри их на нашей заставе, зато четыре другие группы выложили квадрат на склонах Кушака, окружив его тем, что сосредоточились на вершинах воображаемого четырехугольника. Пятая группа вытянулась в цепочку красных точек, и этот пунктир недвусмысленно двигался, медленно, но упорно в направлении нас на экране нашего же телевизора. Информация про то, что наш Посол хочет связаться с невидимыми спецами, ответа не получила. Майор дернулся к рации. Пришлось отступить и сделать майору выражение ожидания на лице и подтвердить это мое требование жестом свободной руки. Майор матернулся, сбрасывая эмоции, но согласился подождать с недовольной мимикой на лице.