Pol Neman Война никогда не отпускает своих детей
Я родился в военном госпитале, во время войны. Может быть вам, выросшим в тиши и мире, это покажется странным, но дети рождаются везде, независимо от того, идёт здесь война или нет. Но я родился, и первые пять лет своей жизни провёл среди раненых, медикаментов и врачей. Моя мама сама была врачом, и даже родив меня, не пожелала уехать в тыл, а осталась на передовой. Она была помешана на своей работе, и на своём предназначении. Такие, как она, идеалисты и патриоты, всегда находятся на переднем крае. Шла война, и моя мама считала, что она должна делать то, что умеет, а именно спасть человеческие жизни. Личная безопасность не значила для неё ровным счётом ничего. Ей было море по колено, горы по плечо. И своё отношение к жизни, она переносила и на меня. Я другого детства не знал, и сравнивать мне тогда было не с чем. Возможно, поэтому я был вполне доволен тем, что имею. Других детей в госпитале было мало, и надолго они не задерживались. В основном здесь были солдаты, а я был общим любимцем и баловнем. У многих из них самих были дети, и они не видели их очень давно. Так что мне доставалась вся та забота и внимание, которую они не могли отдать своим детям. Но я рос во взрослом мире, и не в самой его лучшей части. Многое, о чем простые дети узнают только когда повзрослеют, я узнал ещё до того, как научился ходить. Вся взрослая жизнь, бурная, неудержимая и без цензуры проходила перед моими глазами. Солдаты, попав в этот оазис мира и временного спокойствия, стремились взять от жизни всё. Где на войне есть женщины? Только в госпиталях. И вот, здоровые, матёрые мужики, и даже сопливые желторотики, едва понюхавшие порох, все стремились использовать свой шанс получить хоть толику женского тепла и ласки. Я не скажу, что сестрички были женщинами лёгкого поведения, они не оказывали услуг за деньги, всё, если и происходило, то только по взаимному согласию. Так получилось и у моей мамы с моим отцом. Она мне ничего про него не рассказывал, может потому, что сама о нём мало знала. Война, это война и каждый стремится выжить на ней как умеет. Я всё это видел и воспринимал как должное. Когда я научился говорить, я, как и все дети стал задавать вопросы. Но в отличие от других детей, засыпающих своими вопросами только родителей, я задавал вопросы всем. И мне отвечали, и если я от чего и страдал, так это скорее, не от нехватки, а от переизбытка информации. В госпитале были разные люди, и мнения у них были разные. И если один говорил:
— Потерпи малыш, вырастешь, узнаешь.
То другой, рассказывал всё в таких подробностях, которые детям лучше не знать. Я видел смерть, и рано понял, что это такое. Я видел любовь, видел насилие, видел горе и страдания. Видел отчаянье и надежду. Это был взрослый мир, в котором ребёнку не было места, но я там был. Мне было уютно в этом мире, но в один день, он рухнул. Войска противника прорвали нашу оборону, и наш госпиталь оказался на их пути. В почти безнадёжной попытке спасти раненых, все кто мог держать в руках оружие, организовали оборону. Их задача была проста и невыполнима. Удерживать противника, пока госпиталь пытаются эвакуировать. Мне тогда было пять лет и я тоже делал всё что мог. Я заряжал оружие, перевязывал мелкие раны, подтаскивал патроны, работал связью. А когда на передовой уже почти не осталось бойцов, сам взялся за автомат. Я угнездил его между двух брёвен, и отстреливался, пока у меня были патроны. Сомневаюсь, что я тогда хоть в кого-то попал. Я вообще с трудом удерживал автомат в руках, но даже такая беспорядочная стрельба, пусть немного, но удерживала противника. Естественно нашу оборону прорвали. Когда у меня закончились патроны, я спрятался в маленькую нору, и противник меня не нашёл. Видимо они даже и предположить не могли, что одним из последних оборонявшихся был ребёнок. Когда войска противника ушли дальше, я выбрался из укрытия и вернулся в разгромленный госпиталь. Часть раненых удалось вывезти, наша попытка пусть и была безнадёжной, но позволила многим спастись. К сожалению и сил и патронов у нас было мало. Враг, ворвавшись в госпиталь, добил оставшихся здесь людей. Тогда я и увидел лицо воны, жуткий оскал смерти и жестокости. Я долго бродил среди мёртвых людей. Не знаю, что я тогда искал, я был в таком шоке, что даже с трудом осознавал, что я вижу. Когда я нашёл свою маму, до последнего пытающуюся спасти раненых, я потерял сознание. Очнулся я уже на руках незнакомого мне мужчины, он нёс меня, заботливо завернув в одеяло. Так я познакомился со своим отцом. А может это был вовсе и не мой отец, я до сих пор этого не знаю. Только моя мама могла дать ответ на этот вопрос, но она была мертва. Но, тогда, в тот момент, незнакомец, сказал, что он мой папа, и я был этому рад. Следующие десять лет моей жизни прошли в отряде спецназначения. Мой отец был командиром этого отряда и мы действовали в тылу противника. Вначале он хотел переправить меня в тыл, но такой возможности на тот момент не было, а потом, я уже так прижился в отряде, что этот вопрос даже не поднимался. Меня быстро научили всем правилам выживания и ведения войны. Когда растёшь на войне, у тебя только два пути, или умереть, или научится выживать. Я выжил. Наверное, я был самым молодым спецназовцем во всех наших войсках. К своим пятнадцати годам, я уже был в звании лейтенанта, имел несколько орденов и медалей за заслуги. На моём счету был не один десяток успешно проведенных операций. Возможно, если бы война продолжилась, я бы дослужился до генерала, но любой войне приходит конец.
Война. Как говорится: пушки, последний довод королей. Война за ресурсы, за власть, за влияние. Но война, ни когда не бывает, оправдана с точки зрения простых людей. Эта война была не исключением. Она вспыхнула из-за чьих-то амбиций, и когда огонь войны исчерпал все ресурсы обеих сторон, погасла, так же как и началась в один день. Понятно, что мелкие стычки продолжались ещё несколько месяцев, но в итоге и они прекратились.
Любая война, это не только арена битвы двух стран, это и возможность тайным врагам опробовать свои силы, не вступая в открытый конфликт. Одной из таких сторон и принадлежал наш отряд спецназначения. Мы вернулись не в истощённую войной страну, а в процветающую и благоденствующую. Здесь о войне знали только по газетам, телевиденью и рассказам тех немногих, кто там побывал. Наше командование высоко оценило наши заслуги, отметив, что мы на голову сумели превзойти наших заокеанских "друзей", которые так же тайно как и мы, помогали другой противоборствующей стороне. Это было приятно, но что делать дальше?
— Дальше, сынок ты пойдёшь учиться — приказал мне отец.
Моё обучение было урывочным и слегка необычным. Я знал несколько языков, хорошо писал и читал. Знал математику, геометрию и географию. Согласитесь, без этого трудно читать карты. Историю я знал не совсем так, как её знает обычный школьник. Я мог рассказать о великих битвах и сражениях, даже знал все их даты и мог нарисовать дислокации всех войск на великих полях сражений. Мой отец был страстным любителем военной истории. Но вот что на счёт мирной истории, здесь у меня была огромная дыра. В Химии и физике я знал только те разделы, которые на прямую или косвенно касались войны. Взрывчатка, яды кислоты, топливо, радиоэлектроника и прочее. Но спросите меня кто такой Ньютон, и я поинтересуюсь, в каком он взводе служит. Я был ребенком, который вырос на войне, и неожиданно для себя попал в мир. И об этом мире я не знал ровным счётом ничего.
Отец отправил меня к своей сестре, работающий директором в школе, попросив её позаботиться обо мне. На прощание он выдал мне целый список того, чего делать НЕЛЬЗЯ и провёл ревизию в моём багаже. После этого мой рюкзак значительно стал легче. Из всего выбранного мной весьма скромного арсенала, он оставил только два моих боевых ножа, которые всегда и неизменно были со мной. Он знал, что без борьбы, я их не отдам, а эта борьба может быть весьма проблематичной. Отправить пару тройку солдат в госпиталь, только из-за этого, он был не готов. Всё остальное он конфисковал, даже, несмотря на мой протестующий взгляд.
— Считай это заданием особой важности. Ни какого оружия и минимум жертв. Ты недолжен, привлекать к себе внимание. Всё ясно — сурово спросил он.
— Так точно.
У него на столе, остались такие замечательные вещи. Пара отменных пистолетов, которые я лично сам перебрал до последней детальки. С десяток гранат, от дымовых, до зажигательных. Небольшой автомат, без приклада и куча всего прочего необходимого, на мой взгляд, в длительной операции. А ведь отец ясно дал понять, что я отправляюсь на долго. Ладно, постараемся обойтись тем, что он не конфисковал. Пара боевых ножей. Несколько метательных, удавка, и прочие мелочи, рассованные по разным тайным местам моей амуниции. Хорошо, что ещё аптечку не отнял. Она у меня была одна из лучших во всём взводе. Сказалось детство в госпитале. Хоть тогда я был ребенком, но я многого успел нахвататься. Не обещаю сделать вам операцию как хирург, но оказать первую помощь и разобраться каким из известным мне газов, вас отравили, я смогу. Впрочем, там были и не только медикаменты. Пара препаратов, в моей аптечке, могли отправить на тот свет целый взвод. А ещё несколько были предназначены для временной нейтрализации противника. Не знаю, знал ли об этом мой отец, но он это не конфисковал.
Провожать меня вышли все, кто меня знал. Многих я спасал, многие спасли меня. Мы вместе воевали и эта дружба, что родилась между нами, была самым дорогим, что у меня было. Дороже её, была только моя любовь к отцу.
— Ты там, всех девок до нас не перепорти — шутил один.
— Да, не слушай ты этого дурака, найди себе клеевую бабёнку, и оттянись с ней по полной программе — советовал другой.
Многие из них, ещё нескоро покинут армию, срок их контракта ещё не истёк. Но они были взрослыми, а я был подростком. И в тоже время их шутки меня ни сколько не смущали. Когда растёшь среди взрослых, взрослеешь гораздо раньше, чем даже этого сам хочешь. Когда отец объявил о моей демобилизации из армии, ребята подсуетились и нашли мне симпатичную бабёнку.
— Дембель девственник, это позор для спецназа — заявили они мне.
Она была старше меня как минимум лет на десять, и опытнее на несколько световых лет. Но мы прекрасно провели ночь. Ей не пришлось мне подсказывать, что и как делать, ещё в детстве я нагляделся этого предостаточно, что бы механика секса не была для меня тайной за семью печатями. Другое дело, что это был мой первый раз, а опыта общения с девушками у меня не было ни какого. Я просто не знал как себя вести в этой ситуации. Хорошо, что она отнеслась к этому с пониманием и всё прошло успешно. Где надо, она меня приободрила, где надо поправила, подсказав, как нужно делать. В самый пиковый момент, она шепнула мне на ухо то, что я хотел услышать, я тогда я поверил в себя как в мужчину, раз и навсегда. Первый раз, особенный не только для девушки, для парня он не менее важен, и от того, как всё пройдёт, частенько зависит, и каким он станет мужчиной. Так что, я благодарен своим друзьям, ха этот подарок.
На прощание, она мне сказала:
— Я вижу, что ты не знаешь как общаться с девушками, послушай моего совета, просто дружи с ними.
Она была права. Девушки для меня были тем видом людей, с которым я просто не знал, как общаться. На войне их было мало, а там где я был последние десять лет, кроме здоровых мужиков, стремящихся тебя убить, не было практически никого. Война, ещё в самом начале, выгнала всё мирное население из зоны боевых действий. Теперь, мне предстояло, лицом к лицу столкнутся с миром, о котором я не знал, ровным счётом ничего.
Я вышел из вагона электрички и оказался на небольшой станции. Был уже поздний вечер, я сильно задержался в городе, выполняя просьбы своих друзей. Кто-то попросил навестить знакомых, кто-то купить и прислать ему пачку свежих порно журналов, а кому то, нужен был новый аудио диск любимой группы. Заданий было много и все разнообразные. Я начала с обхода магазинов, и на почту пришёл обвешанный мешками с покупками, как вьючный ослик. Ещё около часа я потратил на отправление всех покупок, их адресатам. Потом перешёл к обходу знакомых. Их было не много, но везде меня задержали, прося побольше рассказать о своём друге или родственнике. В итоге был уже вечер, когда я, наконец, добрался до нужной мне станции. На перроне я оказался не единственным прибывшим, из соседнего вагона вышла девушка и направилась к выходу со станции. Мне надо было ещё сориентироваться на местности, что бы понять, куда двигаться дальше. Я подошёл к дежурному и, назвав адрес, попросил его указать мне дорогу. Он указал мне маршрут на карте, которую я держал в руках, и я, поблагодарив его, ушёл. Спуск вывел меня на улицу, тихую и немноголюдную в этот поздний час. Вечера я любил. Сумерки самое хорошее время для засад. Видимость ещё не падает до нуля, но спрятаться уже не так сложно как днём. Я подошёл к подземному переходу и спустился в него. Ещё на спуске я услышал голоса. Я не прислушивался к ним, хотя тон говорившего мне не понравился. Когда я свернул с лестницы в проход, я увидел, что трое парней окружили девушку, которую я видел на станции, и о чем-то с ней разговаривали. Девушка выглядела испуганной, а парни выглядели как-то…на мой взгляд, неухожено. Вот в руке одного блеснул складной нож.
— Не бойся, красавица, мы только немного с тобой повеселимся, и заберём твои деньги, так что будь умницей, и тогда уйдёшь отсюда живой — сказал тот, у кого был в руке нож.
Девушка испугано вскрикнула и попыталась ещё сильнее вжаться в стену туннеля. Я поравнялся с этой компанией.
— Тебе помочь? — спросил я, обращаясь к девушке.
Вместо неё на мою реплику отреагировали парни.
— Ты ещё кто такой.
— Вали отсюда, пока цел.
— Думаешь, нацепил хаки, и стал крутым.
Девушка с такой мольбой и отчаяньем посмотрела на меня, что я и без слов понял, что помощь ей не помешает.
— Я забираю её с собой — спокойно сказал я парням, проходя мимо них и приближаясь к девушке.
Один из них попытался оттолкнуть меня в сторону. Это он сделал зря. Может они и были лет на пять меня старше, и на целую головы выше, это не давало им ровным счётом ни какого преимущества. Он отлетел в сторону, даже не поняв, откуда получил удар. Его товарищ, попытался схватить меня за грудки, а тот, что был с ножом, ударить сбоку под рёбра. Как итог, первый взвыл, когда я сломал ему на руке пальцы, а тот, что метил в меня ножом, улетел к дальней стене, со сломанной и выбитой из суставов рукой. Я действовал чётко в рамках дозволенного, жертв не было. Я даже постарался, что бы их переломы были закрытыми, кто знает, как скоро они попадут в больницу, а так хоть гарантия, что в рану не попадёт инфекция. Я подошёл к девушке. У неё был стресс и лёгкий шок. Она держалась на ногах только благодаря стене. На то, что я говорил, она реагировала слабо и заторможено. Девушки любят, когда их носят на руках, вспомнил я слова сержанта. На спине было бы удобнее, или, перекинув через плечо, ну ладно, раз любят, можно и на руках. Я взял её на руки и пошёл к выходу из туннеля. На верху, недалеко от выхода, оказалась автобусная остановка с удобной скамейкой. Я уложил на неё девушку, и достал свою аптечку. Шок и стресс на войне распространённое дело. Особенно среди молодых солдатов, хотя ему подвержены все. Я видел как даже бывалые вояки, впадали в шоковое состояние. Лёгкий укол, и через пару минут она будет бодрой и полной сил, хотя возможно уже и не сможет заснуть этой ночью. Ну, извините, всему есть своя цена. Я убрал аптечку, и достал флягу. Иногда после этого препарат хочется пить. Девушка зашевелилась и села.
Я протянул ей флягу, она взяла, сделала пару глотков и вернула мне флягу. Я тоже отхлебнул, и спрятал флягу в рюкзак. На горлышке фляги остался странный привкус, видимо от её помады. Я задумчиво вытер губы тыльной стороной руки. Девушка, всё это время внимательно наблюдавшая за мной, слегка покраснела. Что это с ней? Жар? Я прикоснулся рукой к её лбу, нет, всё нормально. Она как то странно отпрянула, словно испугалась.
— Ты в порядке? — спросил я.
— Да — тихо прошептала она.
— Тогда пошли, провожу тебя до дома — сказал я вставая.
Она встала, но держалась на ногах неуверенно. Может, стоило вколоть ей большую дозу? Но я дал ей дозу соответственно её весу и объёму. Возможно, препарат ещё не полностью на неё подействовал. Я подошёл к ней, и, перекинув одну её руку себе через плечо, обнял её за талию. Она ойкнула, и попыталась меня оттолкнуть. Она что дура? Я ей пытаюсь помочь дойти до дома, а она как то неадекватно себя ведёт. Поскольку, я не ожидал от неё такой реакции, то сразу отпустил. Девушка, сделал неловкий шаг в сторону, подвернула ногу и упала. И не удивительно, в таком состоянии и в такой обуви, я вообще поражаюсь, как она может свободно передвигаться. Я вздохнул. Час от часу не легче. Наклонился, подхватил её подмышки и усадил на скамейку. Присел рядом и внимательно оглядел ногу. Хреново, теперь она точно сама идти не сможет.
— Ты чего творишь? — спросил я её — Я тебе помочь пытаюсь, а ты…
— А чего ты ко мне пристаёшь? — недовольно ответила она.
Пристаю? Я видел, как пристают мужчины к женщинам. Приставание, это когда лезешь женщине под юбку, просишь ее, тебя поцеловать, обнимаешь её, тискаешь её грудь, я то, что делал я, назвать приставанием никак нельзя. Как по-вашему сестрички в госпитале помогали больным перебираться с места на место?
— Я тебе пытался помочь идти. А теперь мне тебя нести придётся.
— Ты меня обнял — всё тем же недовольным тоном заявила девушка.
— Ну да, а как, по-твоему, я ещё мог тебя поддержать? — удивлённо спросил я.
Реально, девушки, стукнутые на всю голову. Надеюсь эта, скорее исключение, чем правило, иначе будет просто аут. Теперь я начинаю понимать, о чём не говорил сержант. Ладно, проехали. Я снова достал аптечку и снял туфлю. Надо обрабатывать вывих. Вначале, наложим мазь, которая поможет опухоли быстрее пройти, затем тугая повязка. Но на девушке были колготки.
— Мне нужно перебинтовать твою ногу, будет плохо, если я сделаю это поверх одежды. Ты можешь их снять? — спросил я её.
— Что прямо здесь? — с ужасом спросила она.