В прихожей зашумели. Прайс вздрогнул, положил кролика на место и вышел из спальни. Санитары уже толпились вокруг женщины, разворачивая носилки.
– Детектив Прайс, – представился он. – Пожалуйста, не наступайте на кровь, это может помешать следствию.
– Как скажете, шеф, – буднично отозвался санитар. Прайс подумал, что он вообще не услышал его слова.
– Взяли…
Ему показалось, что девушка (увидев лицо, он понял, что жертва очень молода, не больше двадцати пяти лет) чуть слышно охнула, когда её подняли и положили на носилки. Капельница, возвышающаяся над изголовьем, закачалась. Санитары действовали быстро, негромко перебрасываясь словами, понятными только им самим. Несколько шумных секунд, и процессия пропала в коридоре, унося с собою «мисс 20121».
– Куда они её забрали? – машинально спросил Прайс у медэксперта, сосредоточенно меряющего рулеткой в углу.
– В госпиталь Святого Джерома, наверное. Ближе больниц нет.
– Ага…
Место, где минуту назад лежала девушка, расплылось кровавой лужей. Чёрт возьми, как всё-таки много крови… Вряд ли она выживет, но если это всё-таки случится, свободному разгулу маньяка придёт конец. На этот раз блистательный неуловимый совершил роковую ошибку.
– Скоро закончишь? – спросил он у медэксперта.
– Минут пятнадцать, не больше. Последние замеры, фотографирование…
– Хорошо, – Прайс снова подошёл к окну, сосчитал окна на том крыле и понял, что с допросами дело затянется до глубокой ночи. Зато у них будет кой-какая общая картина. И, самое главное, круг подозреваемых.
– Всё сделано, шеф.
– А? – Прайс обернулся и увидел сержанта Рейнольдса, заглядывающего в квартиру. При виде прихожей, окропленной кровью, по жизнерадостному лицу сержанта пробежала тень:
– Люди выставлены у всех вылазок из здания. Вряд ли он успел так быстро… Так что он здесь, никуда не денется.
– Да, я видел, – Прайс сцепил пальцы. – Нам предстоит горячий вечерок.
Рейнольдс вошёл в прихожую на цыпочках, чтобы не испачкать ботинки:
– Так они забрали её в госпиталь Святого Джерома?
– Да, – Прайс невольно взглянул на опустевший пол. – Надеюсь, она придёт в сознание.
– На её спине тоже были цифры, – задумчиво сказал Рейнольдс, глядя на останки разрушенного уюта. Прайс предпочёл отмалчиваться. – Напрашивается заголовок: «Дело Уолтера Салливана, раунд третий». Газетчики будут в восторге.
Прайс никоим образом не разделял этот восторг. Что он сейчас чувствовал – затаившуюся, набирающую обороты злобу на ублюдка, и безмерную усталость, лежащую грузом на плечах.
– Вряд ли, – возразил он, обколотившись о подоконник. – Тот, кто стоял за «вторым раундом», так и не был схвачен. Скорее всего, это тот же самый… хотя, конечно, я не стану клясться на Библии.
Безуспешно пошарив взглядом по окровавленному полу в поисках следов, Рейнольдс покачал головой. На его широком лице появилось странное выражение, которое Прайс не смог понять. Наконец, сержант сказал:
– Чёрт возьми, иногда мне кажется, что за всеми «раундами» этого треклятого дела стоит один и тот же мерзавец.
Прайс сокрушённо вздохнул. Он, конечно, и раньше слышал подобные бредни. Уолтер Салливан не был обычным маньяком, его похождения в своё время потрясли весь штат, сделав убийцу чем-то вроде местной достопримечательности. Как и всякая легенда, он был окружён байками грошовой цены. Ходила устойчивая страшилка, что на самом деле Салливан не умер, а фальсифицировал свою кончину, и за «вторым раундом», последовавшей по истечении нескольких лет после его самоубийства, стоит он сам, вернувшийся к любимому ремеслу. Прайс ещё мог терпеть такие сплетни в курилке полицейского участка, но если это говорит тебе твой помощник на месте преступления…
– Что за хрень ты несёшь? – раздражённо спросил он. – Салливан мёртв, как полено. Я лично изучал обстоятельства его смерти. Он действительно перерезал себе глотку в тюремной камере. В вещдоках есть даже ложка, которым он сделал это. Я думал, хотя бы ты не веришь этим байкам.
– Я и не говорю, что Салливан жив, – Рейнольдс повернулся и пошёл к выходу. Кажется, слова Прайса задели его за живое. – Просто мне кажется, скажем так, странным, что наш виртуозный подражатель не совершает ошибок. Что твой бесплотный призрак…
– Призрак? – Прайс фыркнул. – Нужно читать поменьше книжек на ночь, сержант.
– Я просто сказал, и всё, – Рейнольдс вышел в коридор, не оборачиваясь. – Ладно, пойду проведаю своих. А не то эти оболтусы заснут у дверей.
– Я вот что скажу, – Прайс вышел из квартиры следом за помощником. – Какой бы призрак ни варил эту кашицу, он сейчас находится в этом доме. И от нас требуется его найти. Откровенно говоря, думаю, даже самый страшный призрак в мире будет приятнее этого выродка.
2
Женщину доставили в отделение интенсивной терапии в три пополудни. Обычно в это время от вереницы привозимых в госпиталь жертв катастроф и несчастных случаев не бывало передышки. Но сегодня кандидатов на скорое обретение вечного покоя было на удивление мало. Несколько переломов ребер, одна закрытая травма черепа – вот и всё. Сестра Оуэнс была этому рада. С неё хватило за девять лет работы в госпитале Святого Джерома крови и пациентов, умирающих на глазах. Каждый более-менее спокойный день казался божьим подарком.
Но когда часы забили три, Бог передумал делать подарок. Санитары со свойственной им неторопливой быстротой несли носилки по коридору. У сестры Оуэнс защемило сердце. Судя по озабоченному лицу несущих и белому покрывалу, на котором темнели уродливые багровые пятна, случай был не из лёгких.
– Что произошло? – отрывисто спросила она, ловко пристраиваясь между дюжими спинами санитаров. Ещё одна привычка, приобретённая годами.
– Предкоматозное состояние, острая анемия второй степени, – отозвался кто-то за спиной. Сестра Оуэнс не обернулась: она наспех изучала показания приборов у изголовья и нашла, что ситуация не так уж и безнадёжна. Сердце женщины на носилках билось слабо, но ровно, а угрожающе низкое давление было естественным следствием потери крови. Она на ходу откинула простыню и нахмурилась:
– Нападение?
– Да, мэм. Из Южного Эшфилда. У неё ещё на спине вырезанные цифры…
– Вот чёрт, – процедила сестра Оуэнс. Разом вспомнились заголовки последних газет и вечерние новости. По телевизору всегда кажется, что кошмар происходит где-то далеко, чуть ли не в другом измерении. Другое дело, когда вдруг осознаёшь – вот оно, у тебя перед глазами… Она шумно выдохнула:
– Сюда, направо. Эта секция свободна.
Пока санитары клали женщину на операционный стол, сестра Оуэнс двинулась было к выходу, чтобы позвать врача, но тут он появился сам – доктор Хэнсон с блестящей на макушке залысиной, натягивающий перчатки на пухлые пальцы. Увидев его, сестра Оуэнс окончательно успокоилась. Доктор Хэнсон считался в госпитале одним из лучших хирургов, и она спокойно могла доверить жизнь пациентки в его толстые, но такие умелые пальцы.
– Сюда, доктор…
Яркий окварцованный свет ударил в лицо женщины, но она не шелохнулась. Доктор Хэнсон не стал ничего спрашивать – с его опытом достаточно было одного взгляда, чтобы уразуметь, что случилось. Дальнейшее уже решал он сам. Операция началась.
– Анестезия…
В этот раз всё кончилось быстро и без крови – внутренние органы не были повреждены, дело обошлось без глубокого хирургического вмешательства. Однако сотрясение мозга было, с этим ничего нельзя было поделать. Кривые электроэнцефалограммы иногда начинали плясать, как зайчики на лунной полянке, а порой вытягивались в зловещую почти прямую линию. Сестре это не понравилось. Сколько она видела людей, старых и молодых, неделями лежавших недвижно, не подавая признаков жизни. Они не умирали только потому, что в вену вовремя вкалывали питательные вещества. Люди постепенно иссыхали, превращаясь в живые мумии, и в один не очень прекрасный день их сердце переставало биться. Без никакой видимой причины. Почти безвыходное положение, худшее из уготованных для человека… Сестре было жаль искалеченную молодую девушку с неизвестным для неё прошлым и нежизнеутверждающим будущим. Как всегда, она неслышно помолилась Господу, что зрит над всем, во имя спасения этой цветущей жизни.
– Сломанные кости зафиксировать, наложить гипс, – распорядился доктор Хэнсон, отходя от стола. – Ближайшее время она будет в коме. Сестра Оуэнс, думаю, вы знаете, что делать.
– Да, доктор, – она подошла к операционному столу. Яркие лампы выключили, и кожа женщины казалась не такой мертвенно-синей. Но и без того она была очень бледна. Сестре показалось, её веки неуловимо дрогнули. Скорее всего, только показалось… в подобном состоянии это было редкостью. Кома – не сон, проявления жизнедеятельности в ней сводятся до минимума.
– Да, доктор, – она подошла к операционному столу. Яркие лампы выключили, и кожа женщины казалась не такой мертвенно-синей. Но и без того она была очень бледна. Сестре показалось, её веки неуловимо дрогнули. Скорее всего, только показалось… в подобном состоянии это было редкостью. Кома – не сон, проявления жизнедеятельности в ней сводятся до минимума.
Наложение гипса заняло не больше десяти минут. Уж в чём-чём, а в этом сестре Оуэнс не было равных. Закончив работу, она огляделась.
– Дэнни! – окликнула она долговязого парня в белом халате, который проходил мимо. – Помоги отвезти её в палату.
Дэнни замялся, посмотрел по сторонам:
– Вообще-то, мне нужно…
– Ну всё, всё, Дэнни, потом успеешь. Пошли.
Они с усилием покатили операционный стол по коридору. Дэнни держался с видной неохотой, небрежно проталкивая стол перед собой. Впрочем, когда они вошли в служебный лифт и сестра Оуэнс нажала на кнопку второго этажа, он взглянул на лицо женщины и присвистнул:
– Кто это её так?
– Уолтер Салливан, – ответила сестра Оуэнс. Откровенно говоря, она не думала, что в кругозор рыжеволосого аспиранта распространяется так далеко, но, видимо, телевизор Дэнни всё же смотрел.
– Всё шутите, мисс Оуэнс?
– Меньше всего сейчас я настроена шутить с тобой.
– Надо же, – Дэнни снова всмотрелся в лицо женщины, на этот раз со сдерживаемым любопытством. Ещё один пример, когда разбивается кинескоп и новости втекают в твою жизнь, подумала сестра Оуэнс и толкнула стол вперёд:
– Идём. Уже приехали.
Дэнни молча подчинился, не переставая пожирать жертву взглядом. Сестра Оуэнс вздохнула. Сегодня вечером весь персонал будет разглядывать девушку, как некое диковинное зверьё.
Они свернули к четырнадцатой палате – первые двенадцать оказались заняты. Пока Дэнни перекладывал её на койку, сестра Оуэнс занималась включением приборов и думала о том, сколько ещё этому извергу разгуливать на свободе. Кажется, девушка стала четвёртой по счёту его жертвой… новой жертвой. Газетные статьи не без злорадства сообщали, что общее число трупов с пятизначными цифрами на спине давно перевалило за десяток. Сначала сам легендарный псих Уолтер Салливан, за ним его не менее безумные подражатели. Хоть убей, сестра Оуэнс не могла взять в голову, каким нужно быть нечеловеком, чтобы убивать людей просто потому, что так когда-то делал другой сумасшедший.
На электронном табло у изголовья койки появились зелёные циферки. Состояние пациентки стабилизировалось. Сестра вздохнула:
– Ладно, Дэнни, можешь идти. Дальше я сама.
– Ага, – Дэнни кивнул, но энтузиазма в голосе не было. Пару секунд аспирант потоптался у выхода из палаты, и лишь после выразительного взгляда, которым его наградила сестра, поплёлся обратно по пустому коридору. Шаги гулко отражались от стен.
Собственно, самой сестре тоже больше здесь было делать нечего. Если состояние девушки ухудшится, приборы возвестят дежурного врача, и здесь тут же появится целая армия сиделок. Старшая сестра отдела интенсивной терапии будет в этой компании явно лишней. Но она всё-таки задержалась на пару минут. Убеждала себя, что всего лишь поправляет трубочки и проводки, но на самом деле с растущим беспокойством чего-то ждала… чего-то, выходящего за рамки обыденного.
Ничего не происходило. Пациентка лежала в коме, гипс на её руке успел затвердеть белой массой. Посиневшие веки плотно сомкнуты. В палате стояло лишь тихое жужжание электроники и мерный писк осциллографа.
– Ладно, – прошептала сестра Оуэнс и направилась к выходу. Ей нужно быть внизу. С минуту на минуту могут привезти кого-то в не менее тяжёлом состоянии.
… но у выхода она вдруг ощутила – скорее интуитивно – слабое шевеление за спиной. И обернулась.
Пациентка заворочалась. Сухие губы дрогнули, глазные яблоки под веками задёргались. На мгновение сестре Оуэнс показалось, что ещё секунда, и она очнётся, откроет глаза, спросит, где она находится и что произошло. Но губы девушки испустили слабый свистящий вздох, и судорожные движения прекратились. Как будто ничего и не было.
Показалось, что ли…
Качнув головой, сестра Оуэнс вышла из палаты и поспешно зашагала к лифту. Почему-то ноги сами несли её всё быстрее, хотя ничего страшного не произошло. Подумаешь, необычная активность во время комы. В её практике и не такое бывало.
Но всё-таки, всё-таки…
Нужно будет за ней присматривать, решила сестра. Не стоит доверять её молодым девкам, что ухаживают за пациентами второго этажа. И, удовлетворённая решением, она с силой надавила на кнопку вызова лифта.
3
Жил-был в обычном американском городке обычный человек. Звали его Генри. Жизнь Генри была тиха и безмятежна. Справедливости ради стоит сказать, что иногда его одолевали непонятные головные боли и кошмары про мёртвую мать, которая взывала к нему из могилы в Милфорде, но Генри стоически справлялся с этим и продолжал затворническую жизнь. Но вот незадача – однажды утром он обнаружил, что заперт в своей квартире, и единственный выход через дыру в ванной ведёт в некий безумный мир, где немыслимым образом сплелись явь и сон. В этом мире умирали люди, умирали по-настоящему, и он мог быть там лишь наблюдателем, не в силах кого-либо спасти. Генри это сводило с ума, он всё больше погружался в чёрную тину отчаяния. И настал день, когда он понял, что дошёл до низшей точки своей жизни – когда воздух, проникающий в лёгкие, разрывает бронхи, звуки дерут уши, а свет выкалывает глаза. Ужасно, но во всём этом было одно хорошее: он достиг предельной низины, и дальше волей-неволей Генри оставалось только всплывать вверх. Что он и сделал. Первый звонок надежды раздался, когда он пытался заснуть, сидя на кресле. Его била лихорадочная дрожь, и он не догадывался о том, что через минуту ему суждено стать Преемником Мудрости.
Сон не приходил. Генри отрешённо ждал, когда отключится сознание, но по прошествии часа, или двух, или пяти до него начало доходить понимание: сна не будет. Не будет больше милостивой темноты, забвения и временного прощения. Это был приговор, вынесенный для него.
Тихо. Тихо. Тихо. Не журчит вода, не переговариваются соседи, даже дождь перестал идти. Молчит холодильник. Молчит вентилятор. Не бьётся сердце. Не течёт кровь. Генри подумал о том, чтобы встать и перерезать себе вены, чтобы убедиться – кровь там действительно холодная и чёрная. Но это было бы безумием. А безумным он себя не ощущал, несмотря ни на что.
Тишина. Мёртвая тишина. Сон не приходит. Ветер треплет ветви деревьев. Жёлтые листья тоннами слетают на асфальт. Генри видел это с закрытыми глазами – точная копия ветреного дня, когда он ворвался в дом детства, запыхавшийся, в грязной одежде, с угасающей надеждой, что успеет.
Безмолвие нарушилось. Звук был совсем негромким, но всё-таки был, и Генри его услышал. Есть звук – значит, Вселенная ещё не мертва. Он открыл глаза.
Гостиная была пепельно-серой в пасмурном свете. Шорох раздавался со стороны двери, и, приглядевшись, Генри увидел, как в щель под дверью, обвешанной цепями, что-то пролезает. Что-то плоское и прямоугольное. Лист бумаги?..
Он встал, не чувствуя тела. Действительно листок, вырванный из блокнота. Режущий глаза красный цвет – синие чернила на нём казались чёрными. Листок окончательно пролез внутрь и застрял у косяка. Ступая как можно тише, Генри подкрался к двери и приложился к глазку. Но ничего там не увидел, кроме знакомых ладошек на стене. Если кто-то и был, то ушёл.
Генри взял листок. Строк было мало. Округлый каллиграфический почерк выдавал, что автору послания не впервой записывать текст на блокноте.
Теперь ты провёл в его мире достаточно времени, чтобы понять, что он из себя представляет. Это мир кровавого кошмара, целиком находящийся в его власти. Но для тебя… и для других его жертв… это больше, чем просто кошмар. Одно неверное движение, нерешительность, и ты будешь убит.
Генри перестал читать. Глазок невозмутимо смотрел на него, как объектив телекамеры. Он отвернулся от его липкого взора и пошёл к окну, где больше света. Красный листок, казалось, светился изнутри матовым огнём.
Скорее всего, он так или так убьёт тебя. Он слишком могущественен в своём мире… Но я хочу тебе сказать: не теряй надежды. Я долгое время изучал его, и теперь знаю ненамного меньше, чем он сам. Вряд ли эти знания помогут мне выжить, но тебе… может быть.
Запомни: двери с символом культа. Они есть везде в его владениях, но хорошо спрятаны. Уж не знаю, почему именно «Нимб Солнца» он выбрал для их обозначения, но, попав на обратную сторону таких дверей, ты вырвешься из плена той части мира, в котором ты находишься.
Даже у окна глазок буравил спину калёной спицей. Он нервно оглянулся. Как будто кто-то стоит там, за дверью, и следит, как он читает записку. Конечно, это невозможно – глазок предназначен, чтобы смотреть из квартиры, а не из коридора. Но всё-таки…