Черчилль любил при каждом удобном случае персонифицировать врага (источник трудностей), называя Гитлера «этот человек», и в какой-то момент так отозвавшись об очередном предложении Гитлера о мире: «Я не собираюсь ни отвечать на речь герра Гитлера, ни разговаривать с ним». Основным элементом его тактики была абсолютная демонизация Адольфа Гитлера, который – в отличие от Роммеля – был лишен всех положительных качеств. «Он пойдет на любые уловки, ухищрения и самые варварские преступления для того, чтобы бурный фонтан самобытной и яркой французской культуры и творческого вдохновения иссяк и больше никогда не радовал мир, – сказал Черчилль о Гитлере в своем радиообращении к народу Франции 21 октября 1940 г. – Я отказываюсь верить в то, что душа Франции умерла».
Говоря о Гитлере, Черчилль любил использовать яркие образы, как, например, в речи в Палате общин 9 апреля 1941 г., произнесенной после переворота в Югославии, в результате которого было свергнуто правительство, поддерживавшее политику стран «оси»: «Удав, который уже облил жертву с головы до ног своей омерзительной слюной и внезапно упустил ее, показался бы дружелюбным добряком по сравнению с Гитлером». Когда Черчилль хотел визуализировать образ врага для себя и других, он сосредотачивался на личности Гитлера; этот образ всегда служил для Черчилля источником неиссякаемой ярости и красноречия.
2 мая 1941 г., в Чекерсе, когда с фронтов поступали ужасные новости и Колвилл писал в своем дневнике, что премьер-министр пребывает «в таком глубоком унынии, в каком я его еще не видел», Черчилль нарисовал перед Авереллом Гарриманом, генералом Гастингсом «Паг» Исмеем и личным секретарем Колвиллом мир, «в котором Гитлер властвует над Европой, Азией и Африкой». В таком настроении, будучи полностью погруженным в мысли о неприятеле, он продолжил, предложив собравшимся Ближний Восток, где Суэц был потерян и действовал «новый порядок Гитлера». «Если Гитлер получит доступ к иракской нефти и украинскому зерну, суровому испытанию подвергнется не только стойкость [британского народа]». Каждый раз, когда выпадал повод произнести вслух слова «нацисты», «рейх» или «немцы», Черчилль в своем мрачном бахвальстве сосредотачивался на личности Гитлера. (Конечно, он вполне мог преувеличивать, рисуя кошмарные картины будущего, чтобы произвести впечатление на представителя Рузвельта, Гарримана, и таким образом добиться от него немедленной и щедрой помощи.)
На следующий день, в радиообращении к польскому народу, Черчилль снова заговорил о Гитлере и о том, что «каждую неделю его расстрельные команды работают в дюжине мест. В понедельник он расстреливает голландцев; во вторник – норвежцев; в среду к стенке ставят французов или бельгийцев; в четверг страдают чехи; а теперь его ужасный список приговоренных к казни пополнят сербы и греки. Но всегда, каждый день, в нем есть поляки».
Вечером, накануне вторжения Гитлера в Россию, прогуливаясь после ужина в саду, в Чекерсе, Колвилл поддразнивал Черчилля, который знал о том, что должно произойти, и предупреждал об этом русских, но не был услышан. Колвилл упрямо утверждал, что поддержка, предложенная Черчиллем СССР, была уж слишком крутым поворотом для такого отъявленного врага коммунизма. На это Черчилль отвечал, что «он преследовал только одну цель – разгром Гитлера, и потому его жизнь стала намного проще». Так оно, несомненно, и было; в то время как Гитлер боролся за Европу, свободную от евреев, с «жизненным пространством» на Востоке и вечным господством Германии над славянскими народами, Черчилль мог – по крайней мере, до конца войны – думать только о том, как уничтожить его.
Конечно, это влекло за собой опасную склонность к чрезмерному упрощению ситуации, как это произошло во время выступления в Палате общин 2 августа 1944 г.: «Русские солдаты стоят у ворот Варшавы. Они принесли освобождение народу Польши. Они предлагают полякам свободу, суверенитет и независимость». Красная Армия действительно стояла у ворот Варшавы, но цинично ждала, когда войска вермахта подавят вспыхнувшее в городе восстание; войдя в город, русские не предложили Польше свободу или суверенитет, не говоря уже о независимости. Стремление Черчилля разгромить Гитлера позволяло ему идти на компромисс даже в том вопросе, из-за которого Британия вступила в войну.
Если Черчилль презирал Гитлера лично и на словах, это не значило, что он недооценивает его с политической точки зрения. 5 января 1944 г., за ужином на вилле отеля «Мамуния», он провел голосование по вопросу о том, будет ли Гитлер находиться у власти в Германии 3 сентября того же года, в пятую годовщину начала войны. Семь человек из сидевших за столом, включая врача Черчилля, лорда Морана, и президента Чехии Эдварда Бенеша, проголосовали «против». Четверо проголосовали «за», в том числе лорд Бивербрук, Колвилл и сам премьер-министр.
Когда пришло сообщение о смерти Гитлера, Черчилль педантично заметил, что этого следовало ожидать от человека, ставившего личную смелость превыше всего. За ужином, во вторник, 1 мая 1945 г., Колвилл показал присутствующим копию объявления немецкого радио, в котором утверждалось, что «Гитлер был убит сегодня на своем рабочем месте в рейхсканцелярии в Берлине… до последнего вздоха сражаясь против большевизма». Черчилль так прокомментировал услышанное: «Что ж, должен сказать, это было очень правильно с его стороны, умереть таким образом», на что Бивербрук ответил, что это всего-навсего нацистская пропаганда и, разумеется, все было не так.[97] Хотя Бивербрук был прав, замечание, сделанное Черчиллем, свидетельствовало о его невероятном великодушии по отношению к врагу в таком деле и в такой час. Оказалось, что нацисты намеренно пустили объявление в эфир с опозданием, чтобы сообщение о смерти фюрера прозвучало именно в праздник Первомая, в важный день в немецком календаре.
Через семь лет, в мае 1952 г., все в том же Чекерсе и снова в должности премьер-министра, Черчилль прогуливался вдоль холма над домом, минуя группки собравшихся на пикник, в компании подшучивавшего над ним Монтгомери. Как премьер-министр определяет великого человека, спрашивал фельдмаршал (явно напрашиваясь на комплимент): «Был Гитлер великим?». «Нет, – отвечал Черчилль, – он совершил слишком много ошибок». Они продолжили дискуссию о том, кого можно было бы назвать великим, и Черчилль полностью одобрил кандидатуру Иисуса Христа, поскольку, помимо всего прочего, «Нагорная проповедь была последним словом в учении о морали». По мнению Черчилля, таким образом, именно ошибки Гитлера, нежели жившее в нем зло, не позволяли ему удостоиться чести называться великим. Он, конечно, включил Гитлера в число своих «Великих современников» в 1937 г., но это было до того, как тот начал совершать ошибки, за которые Черчилль начал его презирать. Черчилль тоже совершал ошибки, но, как всякий великий лидер – но не как Гитлер – учился на них.
С помощью секретной разведки
Черчилль, несомненно, многому научился на неудачном опыте Норвежской операции. Одним из первых шагов в качестве премьер-министра стало распоряжение лично держать его в курсе всех последних и важных данных, поступающих от разведки. Не довольствуясь чтением сводок и отчетов, он хотел лично просматривать свежие расшифровки наиболее важных сообщений. Почти ежедневно «С», глава Секретной разведывательной службы, посылал в резиденцию премьер-министра ящик с наиболее важными материалами. Сбору этих данных во многом способствовало проведение операции «Ультра», и не в последнюю очередь успехи польских специалистов по взламыванию шифров, сумевших дешифровать «Энигму», и специалистов из Блетчли-Парк, взламывавших немецкие шифровальные коды.
Прекрасной иллюстрацией способности Черчилля сохранять здравый смысл и стараться применять нетрадиционный подход может служить его любовь к спец операциям. В борьбе с нацизмом для премьер-министра хороши были любые идеи. Черчилль всегда питал особое пристрастие к «потешным» операциям, как он их называл, всю жизнь ему будоражили кровь тайные агенты и секретные коды, слежка и конспирация. Ведение военных действий с применением необычных методов и средств великолепно вписывалось в выработанную им общую военную стратегию, заключавшуюся в том, что прямое военное противоборство на территории континентальной Европы будет стоить больше жизней и ресурсов, чем если борьба будет вестись окольными путями.
Такова была подоплека Галлипольской операции в Первую мировую войну, и она же лежала в основе Итальянской и планируемой Балканской кампаний в так называемом «мягком подбрюшье Европы» во Вторую мировую. В период между двумя войнами Черчилль был убежденным сторонником теории о том, что деньги, потраченные на сбор и сопоставление разведданных, почти никогда не бывают потрачены впустую. В 1909 г. он сыграл решающую роль в создании MI5, а пять лет спустя, накануне Первой мировой войны, способствовал созданию особого подразделения Адмиралтейства, являвшегося ведущим криптографическим органом Великобритании и получившего название Комната 40.
Такова была подоплека Галлипольской операции в Первую мировую войну, и она же лежала в основе Итальянской и планируемой Балканской кампаний в так называемом «мягком подбрюшье Европы» во Вторую мировую. В период между двумя войнами Черчилль был убежденным сторонником теории о том, что деньги, потраченные на сбор и сопоставление разведданных, почти никогда не бывают потрачены впустую. В 1909 г. он сыграл решающую роль в создании MI5, а пять лет спустя, накануне Первой мировой войны, способствовал созданию особого подразделения Адмиралтейства, являвшегося ведущим криптографическим органом Великобритании и получившего название Комната 40.
Всю жизнь – служа младшим офицером, писавшим донесения в Министерство иностранных дел, в Индии в 1890-х гг., освещая в качестве военного корреспондента события на Кубе, принимая непосредственное участие в Англо-бурской войне – Черчилль поддерживал связь с британской разведкой. Он настоял на участии секретных служб в Гражданской войне в России, в подводной войне в 1914–1915 гг., и даже во всеобщей забастовке. После Второй мировой войны он продолжал оставаться активным участником большой игры разведслужб, а затем высоко ценил их использование в «холодной войне».
Тесные связи Черчилля с британской разведкой способствовали созданию частной шпионской сети, оказавшей ему неоценимую помощь в «дикие годы»[98]. Во время войны с помощью тайного агента, носившего имя Алан Хиллгарт, он сумел подкупить несколько высокопоставленных чинов из окружения Франко, заручившись таким образом нейтралитетом со стороны Испании. Лорд Галифакс находил неприятным, как он это называл, «подсовывать конверты на поле для гольфа», но Черчилль всего-навсего считал, что действует в традициях английской дипломатии восемнадцатого века, когда в подкупе не видели ничего постыдного.
Черчилль постарался сделать так, чтобы тот факт, что союзники взломали коды «Энигмы», был известен ограниченному кругу лиц в количестве тридцати одного человека, скрывавшемуся под общим кодовым именем «Бонифаций», что должно было заставить врага поверить, будто все данные поступают от одного (непременно занимающего высокий пост) человека. Степень конфиденциальности была такова, что никто из этих людей не знал о том, что под псевдонимом «Ультра» скрывался Хью Далтон – директор Управления специальных операций, которому Черчилль отдал приказ «Поджечь Европу!».
«В военное время, – говорил сначала Сталин, и вслед за ним Черчилль, – правда настолько ценна, что ее всегда должна сопровождать ложь». Органом, который был создан для того, чтобы лгать во имя Англии, являлось Управление политической разведки и пропаганды (PWE). В одном из домов в Кэмбриджшире автор книги недавно обнаружил неопубликованные бумаги PWE, документы и фотографии, которые проливают свет на то, как союзники планировали создать хаос в Европе в момент высадки союзных войск в июне 1944 г. Этот богатейший, но прежде неизвестный архив представляет собой любопытную смесь наивности и беспощадности, характерную для PWE в период всего его существования с 1938 по 1945 г.
Бумаги принадлежали Дэвиду Гарнетту и хранились у его сына Ричарда в Хилтон-холле в Хангтингдоне[99]. В 1945 г. министр иностранных дел Эрнст Бевин попросил Гарнетта, бывшего начальника управления боевой подготовки при PWE, написать секретную историю вклада Управления в войну, чтобы в случае необходимости применить имеющийся опыт в период «холодной войны». В результате всплыли столь откровенные – а на самом деле клеветнические – подробности, касавшиеся такого большого числа влиятельных лиц в правительстве и армии, что показать готовый материал решено было только четырем лицам, в Министерстве СВ, Адмиралтействе, Министерстве ВВС и Министерстве иностранных дел, а затем его быстро похоронили в архивах исторической секции секретариата кабинета министров. На папке имеется надпись: «Настоящий документ является собственностью правительства Ее Величества. СЕКРЕТНО. Хранить под замком. С целью обеспечения секретности настоящего документа требуется соблюдать особые меры». Этот документ был, наконец, опубликован только в 2002 г., через полвека после того, как работа над ним был завершена[100].
Помимо книги Гарнетта имеются его личные бумаги, в том числе его письма, в которых дается оценка старшим офицерам управления. В них раскрываются некоторые аспекты работы этой организации, не вошедшие в секретную историю. Многие секреты стали известны благодаря офицерам, откровенно написавшим своему бывшему коллеге об опыте военных лет, который в противном случае они бы унесли с собой в могилу. Так же как и в родственных организациях, таких, как MI5, MI6, Блетчли-Парк и Управление специальных операций, в PWE существовал кодекс молчания, правила которого в военное время были настолько суровы, что многие офицеры понимали, что им не следует распространяться об их деятельности и после окончания боевых действий в 1945 г.
PWE было организовано в период Мюнхенского кризиса в 1938 г. с целью ведения тайной пропаганды против Германии, как это делалось во время Первой мировой войны. Его целью было поддерживать деморализующие слухи среди немецкого населения любыми доступными способами и средствами. В частности, для передачи дезинформации непосредственно в дом врага использовалась «черная» радиопропаганда, попадавшая в эфир якобы с территории самой Германии, а на самом деле из штаб-квартиры PWE в аббатстве Уобёрн. Вместе с американскими коллегами из Управления военной информации (OWI), сотрудники PWE распространили на территории Германии не менее 265 миллионов антифашистских листовок и осуществили тысячи часов радиопропаганды всех видов, в том числе откровенно порнографического характера, с тем чтобы привлечь максимальное количество слушателей из числа простых немецких солдат. Также распространялись ложные слухи, например, о том, что в 1940 г. англичане выпустили в Ла-Манш двести акул-людоедов, привезенных из Австралии, для того чтобы те поедали немецких десантников, чьи лодки пошли ко дну.
В секретном обзоре о деятельности PWE один из старших офицеров, подполковник Р. Л. Седжвик, писал: «Четвертый род войск, Управление политической разведки и пропаганды, ведет атаку на умы. Главными силами, которые оно использует, являются недовольные элементы в странах врага или в странах, им оккупированных. Обманывайте врага, подрывайте его военную экономику, выигрывайте идеологическую войну». Для этого следовало использовать «подкуп газетчиков, любовные интриги, лесть, внутренние разногласия, настраивание бедных против богатых и богатых против бедных, молодых против старых, солдат против генералов». Слухи необходимо распускать для того, чтобы «вводить в заблуждение и запугивать врага».
Любая организация, в которой задействованы такие разноплановые, но бесспорные таланты, как Ноэл Кауард, Реймонд Мортимер, Фрея Старк, Денис Сефтон Делмер, Джон Уиллер-Беннет, Роберт Байрон, сэр Роберт «Джок» Брюс Локхарт, Э.Х. Карр и Ричард Кроссман, никак не могла быть скучным местом для работы, особенно учитывая, что некоторые операции, которые в ней разрабатывались, зачастую бывали довольно необычными. Взять, к примеру, операцию по заброске в Германию большого количества мертвых почтовых голубей с прикрепленными к лапкам посланиями, в надежде, что это заставит гестапо думать, что обширное немецкое движение сопротивления действует в тесном контакте с британской разведкой! Также с целью создания неразберихи было изготовлено несколько десятков тысяч поддельных немецких продовольственных книжек, а также печатей с изображением Гиммлера – последнее было сделано в надежде на то, что народ, не желающий, чтобы тот стал следующим фюрером, поднимет восстание.
Из автобиографии начальника отдела «черной» пропаганды PWE, гениального бывшего журналиста Дениса Сефтона Делмера, мы знаем, что после войны было уничтожено значительное количество материалов PWE. Недавно рассекреченная «Секретная история» Гарнетта, наряду с архивом из Хилтон-холла, позволяет нам спустя более пятидесяти лет после конца войны пролить больше света, чем когда либо прежде, на деятельность этой необычной, созданной специально для выполнения подобных задач, но до сих пор остающейся в густой тени, организации.
Был разработан «Буклет по мелкому саботажу», в котором содержались советы потенциальным участникам сопротивления в Европе, как помочь союзникам в день «Д» (или «Час «Ч»). Некоторые рекомендации были абсурдными и чересчур хитроумными, в стиле Хита Робинсона, например: «Химические средства. Сильные слабительные средства, зловонные запахи, безвредная, но горькая на вкус вода, и т. п.». Среди других сравнительно безобидных способов сопротивления, предлагаемых данным пособием, были, скажем, такие: вызывать без надобности пожарную бригаду, «в один день отправлять все письма, а в другой вообще ни одного, неправильно заполнять официальные бланки, образовывать очереди на железнодорожных станциях, спрашивая, как добраться до несуществующего или мало известного пункта назначения, звонить по телефону в полицейский участок и жаловаться, что с дороги слышны крики». Трудно поверить, что все это могло доставить серьезные неприятности вермахту в момент начала высадки войск.