Конечно, распространение нацизма в следующие два года все чаще заставляло его отвлекаться от работы над книгой, но Черчиллю удивительным образом удавалось находить время для самых разных дел, и, отдавая много сил кампании против политики умиротворения Гитлера, найти минутку для литературного творчества. Когда в августе 1938 г. над Чехословакией начали сгущаться военные тучи, Черчилль написал лорду Галифаксу, что «совершенно погряз в древних бриттах, римлянах, англах, саксах и ютах, всех тех, с кем, как я думал, я покончил, закончив школу». Но, возможно, работа над «Историей» была не более чем поводом, чтобы отвлечься, ибо, как он писал одному из друзей во время Мюнхенского кризиса: «Так приятно в эти тревожные дни погрузиться на тысячу лет в прошлое, чтобы не думать о веке двадцатом».
Надежда, что средства, полученные от публикации книги, составят примерно треть его доходов в 1939 г., означала, что работа над ней поглощала в тот год большую часть времени, оставшегося от занятий политикой. Команда историков, одни из которых получали плату за свою работу, другие нет, продолжала помогать ему самыми разными способами – от написания статей и чтения лекций в Чартвелле до проверки точности изложения фактов. К моменту окончательной публикации «Истории» в нее входили несколько самых выдающихся специалистов в своей сфере. Главным помощником Черчилля был Ф.У. (ныне сэр Уильям) Дикин; Морис Эшли, А. Л. Роуз, Аса (ныне лорд) Бриггс, Дж. Н. (позднее сэр Джек) Пламб, Г. М. Янг, Алан (ныне лорд) Буллок и несколько других в высшей степени уважаемых ученых также в разное время и каждый по-своему вносили свою лепту в работу над книгой. Эти историки, вспоминал Эшли, пытались по мере сил сдерживать «неукротимого» Черчилля, стараясь, чтобы все его написанное подтверждалось историческими фактами.
«В общих чертах, – писал Черчилль Эшли в апреле 1939 г., – темой является увеличение свободы и законности, возникновение прав личности, подчиненность государства фундаментальным и моральным концепциям неустанно развивающегося общества. Англоязычные народы были авторами этих идей, затем гарантами их воплощения, а теперь должны быть готовы защищать их с оружием в руках. При этом я осуждаю тиранию, в какой бы форме и в какой бы части мира она ни проявлялась. Все это, конечно, применимо и к сегодняшнему дню». Однако, несмотря на то, что в последние месяцы мира, Черчилль по многу часов тратил на то, чтобы воплотить свои принципы «в дне сегодняшнем», он каким-то образом умудрялся найти время для работы над «Историей», так что в тот сентябрьский вечер 1939 г., когда Германия вторглась в Польшу, он вносил последние правки в последнюю главу четвертого тома.
Ясно было, что срок сдачи готовой рукописи должен был быть отложен, но даже начавшаяся война не помешала его работе над книгой. «Странная война» застала Черчилля, который тогда занимал пост первого лорда Адмиралтейства, в попытках завершить многотомный труд. Ф. У. Дикин вступил в 63-й Оксфордширский противотанковый полк, но также в свободное время (которого становилось все меньше) правил гранки, а Алан Балок готовил статью о Канаде на сто тысяч слов. «Я надеюсь, вы сможете закончить на этой неделе, поскольку вопрос очень важный, и давление очень велико», – писал Черчилль Дикину из Адмиралтейства 6 октября 1939 г. К 1940 г. Черчилль был в шаге от воплощения своего замысла, так же как и Гитлер, и, став в мае премьер-министром, он положил «Историю» в стол до конца войны, хотя права на экранизацию были проданы великому венгро-американскому продюсеру Александру Корде за 50 000 фунтов.
Только в последнюю неделю 1945 г. – к тому времени Черчилль спас цивилизацию, но проиграл всеобщие выборы – он смог продолжить работу над своей «Историей». К тому времени англоязычные народы уже, конечно, вписали новые славные главы в свою историю, но было решено не добавлять к первоначальному объему еще один том, посвященный этим событиям. Черчилль взял с собой гранки книги на борт «Queen Elisabeth», на котором он отправлялся в Америку, чтобы произнести знаменитую речь о «железном занавесе», но стоило ему вернуться, как очередной крупномасштабный проект снова заставил его отложить публикацию «Истории».
Черчилль считал своим долгом написать 6 томов военных мемуаров и воспользовался для воплощения этой идеи годами, проведенными в оппозиции, вновь обратившись за помощью к Дикину. Работа началась в 1946 г., а последний том, «Триумф и трагедия», также опубликованный «Кассел и Ко», был напечатан только в 1954 г., к тому времени Черчилль снова занимал пост премьер-министра после победы Консервативной партии на всеобщих выборах 1951 г. И снова история перешла дорогу «Истории».
Как это ни странно, но, видимо, именно инсульт, подорвавший здоровье Черчилля летом 1953 г., способствовал возвращению к работе над проектом. Врач Черчилля лорд Моран рекомендовал премьер-министру «заняться чем-нибудь, что вас успокоит», на что Брендан Брэкен, бывший министр правительства консерваторов и близкий друг Черчилля, сказал: «Почему бы тогда не закончить «Историю англоязычных народов»? По счастливому стечению обстоятельств Брэкену принадлежал журнал «History Today». Он был основан в 1951 г., а его соиздателем являлся друг Брэкена и бывший помощник личного секретаря министра информации Алан Ходж. Ходж был исключительно одаренным человеком; ему было всего 25 лет, когда – после учебы в Ливерпульской университетской школе и Ориэл-Колледже в Оксфорде – он начал писать авангардные стихи и в 1940 г. совместно с Робертом Грейвсом приступил к работе над «Долгим уикендом».
Совместно работая над журналом с писателем и поэтом Питером Квеннеллом (чрезвычайно продуктивное сотрудничество, продлившееся до самой смерти Ходжа в 1979 г.), Ходж осуществлял, как было написано в некрологе в «Times», «разумное руководство, для которого был свойственен академический, творческий и здравый подход». Вместе с Квеннеллом он в 1960 г. издал также иллюстрированную историю Англии и Америки, «Общее прошлое». Коллеги и друзья Ходжа часто сокрушались, что он в силу своей природной скромности довольствуется совместными проектами, вместо того чтобы заниматься самостоятельным творчеством, которое могло бы прославить его имя. Лучшим примером тому стало его согласие возглавить команду историков, помогавших Черчиллю на последнем этапе его работы над «Историей англоязычных народов».
Ходж быстро собрал группу ученых и историков, среди которых было несколько тех, кто уже помогал Черчиллю до войны. «Мне придется нести по яйцу в год, – заявил Черчилль Морану, – один том за двенадцать месяцев – не так уж много».
В возрасте 79 лет, оправившись после инсульта, Черчилль приступил к подготовке книги к публикации. Но, перечитывая уже готовые гранки, он понял, что хочет внести значительные изменения в книгу. Грандиозные события, произошедшие в мире после 1939 г., заставили его по-новому взглянуть на историю, и ему захотелось более широко отразить ее уроки, чем это было сделано в первоначальном варианте книги. «Ранее после вступительных глав все последующие располагались в соответствии с эпохой правления короля, имя которого упоминалось в заголовке, – писал Черчилль Ходжу. – Так, как нас учили в школе. И это, несомненно, не соответствует масштабу и характеру исследования. Нам следует использовать имя монарха в названии главы только в том случае, если оно символизирует великую эпоху или поворотный момент в истории».
Такие вехи в истории, как Великая хартия вольностей, Столетняя война, «становление парламента» и войны Белой и Алой розы, теперь требовали более пристального рассмотрения, нежели простое перечисление монархов, поскольку, по словам Черчилля: «Мы описываем ход событий, ведя повествование, которое, по нашему замыслу, должно быть увлекательным и непрерывным. В первую очередь нас интересуют социальные и политические изменения, которые они за собой влекли, в особенности те, которые мы наблюдаем и сегодня». Рассказывая своему другу, лорду Бивербруку, о пересмотре своего грандиозного труда в свете Второй мировой войны, Черчилль пошутил: «Вообще мне кажется, что на своем веку я пережил больше трудностей, выпадавших на нашу долю, чем кто-либо еще, хотя я и должен признать, что сожалею о том, что люди научились летать».
Если в последний раз Черчилль работал над гранками в 1939 г., в ночь, когда Гитлер вторгся в Польшу, то теперь он вернулся к ним всего через два дня после того, как во второй раз покинул пост премьер-министра в 1955 г. На этот раз никакие мировые катаклизмы не могли бы помешать его работе. В 1953 г. он получил Нобелевскую премию по литературе, и вполне заслуженно, и как он признавался друзьям, эта книга должна была стать его последним литературным трудом. В 1955 г., уже будучи прикованным к постели в Чартвелле, Черчилль в разговоре с историком А.Л. Роузом признался, что «перечитал «Историю», написанную им до войны, и остался недоволен ею. Однако найдутся люди, которые станут читать ее из-за его «известности».
Так и случилось; первый тираж «Истории англоязычных народов», вышедшей в «Кассель и Ко.», насчитывал не менее 130 000 экземпляров, а через месяц было допечатано еще 30 000. Каждое последующее издание становилось все толще, особенно когда тома – которые были опубликованы в 1956–1958 гг. – начали получать превосходные рецензии от историков, таких, как С. В. Веджвуд, Дж. Х. Пламб, профессор Майкл Ховард и профессор Д. С. Сомервелл, ученых, чьи критические суждения не зависели от славы или величия Черчилля. Даже такой известный бунтарь, как А. Дж. П. Тейлор, написал в отзыве на первый том, «Рождение Британии», что «это один из самых мудрых, самых увлекательных трудов по истории из всех когда-либо написанных».
Черчилль полностью заслуживал того массового одобрения критиков, которое вызвали первые публикации всех четырех томов его книги, а затем и все последующие. Их следует читать как самостоятельные произведения, каждое из которых является как великим литературным сочинением, так и – или возможно даже в большей степени – безупречно точным историческим исследованием. Педанты могут найти высказывания, в которых присущее Черчиллю врожденное богатство и чувство языка или талант рассказчика порой заставляли его переступать грань между правдой и мифом – так, например, он упоминает (с пояснениями) о том, как Альфред Великий сжег лепешки – но книги ничуть не становятся от этого хуже.
Место Черчилля в истории
«История, – заявил Уинстон Черчилль в ноябре 1940 г. в речи по случаю смерти Невилла Чемберлена, – с ее мерцающей свечой, ковыляет по дороге прошлого, пытаясь восстановить произошедшие события, оживить их эхо, зажечь бледным пламенем страсти прошедших дней». Черчилля, вероятно, порадовал бы тот интерес со стороны историков, который они проявляют к нему и его репутации. Никогда не бежавший от споров при жизни, он, несомненно, получил бы огромное удовольствие, отражая нападки тех, кого сегодня называют «ревизионистами».
В каком-то смысле любой исторический труд есть не что иное, как пересмотр подлинной версии событий, и в течение нескольких лет после его смерти в 1965 г. все, кто писал о Черчилле, просто старались восстановить равновесие, нарушенное обилием хвалебных отзывов, обрушившихся на него в 1950-х – начале 1960-х гг. Однако в последующий период, и особенно в последнее десятилетие, в общем хоре стали раздаваться новые, в высшей степени критические голоса. По отношению к Черчиллю и его свершениям они звучат резко, агрессивно и иногда откровенно оскорбительно.
Все это на удивление мало повлияло на людское восприятие образа военного премьер-министра. У англоязычных народов, кажется, раз и навсегда сложился свой взгляд на триумф Черчилля, который не в силах изменить никакие исторические дебаты. «У Черчилля есть критики, – написала «Sunday Telegraph» по случаю пятидесятилетия Победы, – но никто из них не смог серьезно повлиять на мнение публики о нем». Сегодня его популярность остается по-прежнему велика. Количество людей, приезжающих в его дом в Чартвелле, неуклонно растет с тех пор, как он был открыт для публики через год после его смерти; в 2002 г. был назван в его честь один из американских военных кораблей, впервые, начиная с XVIII в., англичанин удостоился подобной чести (хотя, конечно, он был почетным гражданином Америки); а если говорить о более прозаичных вещах, то недавно пара принадлежавших ему домашних туфель была продана за 10 000 долларов на аукционе. В ноябре 2002 г. он с легкостью возглавил список «Величайших британцев», набрав в ходе проводимого каналом BBC опроса 447 423 голоса, а в 1999 г. только в самый последний момент уступил Уильяму Шекспиру звание «Человека Тысячелетия», и это поражение он перенес бы куда легче, чем результаты всеобщих выборов 1945 г.
Скандал, спровоцированный покупкой государством в 1995 г. архива Черчилля на средства, собранные в розыгрыше Британской Национальной Лотереи, еще раз доказал его неослабевающее превосходство над остальными героями национального пантеона, а также то, что обе стороны участников спора о необходимой степени интеграции Британии в Европейский Союз пытаются завладеть его политическим наследием. Когда Йорг Хайдер, потенциальный фюрер Австрии, назвал Черчилля таким же военным преступником, как Гитлер, это привлекло к себе гораздо больше внимания, чем его куда более актуальные заявления о расширении Евросоюза. Когда участники беспорядков написали коммунистические и анархические лозунги на памятнике Черчиллю на Парламентской площади 1-го мая 2000 г., это вызвало волну негодования со стороны общественности.
В общепринятом, по крайней мере, неакадемическом смысле ревизионизм в отношении Черчилля является излишним. Подобно другим национальным идолам, таким, как Линкольн, Вашингтон и Наполеон – или его собственные противники, Ганди и де Голль, – Черчилль окружен таким ослепительным ореолом славы, что никакие разоблачающие его книги не способны причинить сколько-нибудь ощутимого вреда его репутации. Их, конечно, продолжают писать, но они оказывают такое же воздействие на общественное мнение, как канцелярская кнопка, воткнутая в шкуру громадного слона. Черчилль подвергся процессу, который в «Моих великих современниках» он назвал «мучительным разбирательством со стороны истории», и был признан не подлежащим привлечению к ответственности. Только в некоторых исторических, журналистских и несколько экстравагантных научных кругах этот вердикт считается спорным.
Первая группа критических замечаний по отношению к Черчиллю носит идеологический характер. Начиная со стоящего на либеральных позициях писателя Клайва Понтинга и заканчивая правым радикалом Дэвидом Ирвингом, эти люди пытаются использовать различные аспекты карьеры Черчилля в своих собственных целях. Изображая его как развратную или даже порочную личность, часто выдергивая цитаты из контекста и приписывая ему мотивы столь коварные, что они могли бы шокировать даже самого Черчилля, эти идеологи стремительно теряют симпатии и переполняют чашу терпения беспристрастных читателей. Если Черчилль вызывает столь сильную неприязнь со стороны представителей обоих полюсов политического спектра, мы можем справедливо предположить, что он не мог быть уж настолько плох.
В 2001 г. почитатели Уинстона Черчилля вздохнули с облегчением. Четырнадцать лет с момента публикации первой книги Дэвида Ирвинга о Черчилле они ждали, какие еще грязные факты сумеет раскопать крайне правый историк среди сотен архивных документов, к которым он имел доступ, однако с выходом 1063-страничного гимна ненависти, название которого по иронии судьбы звучит как: «Война Черчилля», стало ясно, что ему не удалось нанести ни одного серьезного удара по репутации Черчилля как военного лидера.
Конечно, в ход пошли все старые обвинения: что Черчилль был грубым, лживым алкоголиком, скрывшим от американцев намерение японцев атаковать Перл-Харбор, что он стоял за убийством союзника англичан, польского лидера генерала Сикорского, хотел сровнять Рим с землей, и так далее, и тому подобное. Было предъявлено даже несколько новых, столь же беспочвенных обвинений; если верить книге Ирвинга, Черчилль был эксгибиционистом, которому нравилось обнажаться перед представителями иностранных государств, который выдал нацистам факт взлома англичанами их секретных шифров и хотел, чтобы MI6 устранила другого союзника Британии, генерала де Голля.
Было выдвинуто еще с десяток новых обвинений, большинство которых звучали бы смехотворно, если бы не отстаивались так яростно с помощью 160 страниц примечаний, которые их якобы подкрепляли. Но когда, например, Ирвинг заявил, что королева Елизавета (покойная королева-мать) поддерживала предложенный Гитлером в 1940 г. мирный договор и что доказательства этого находятся в ящике № 23 с документами лорда Монктона в Бодлианской библиотеке в Оксфорде, я вспомнил из собственного опыта, что именно этот ящик никогда не предоставляется историкам. Как и следовало ожидать, Бодлианская библиотека официально подтвердила мне, что Дэвид Ирвинг не только не открывал ящик, но даже не видел его.
Многие из утверждений Ирвинга полностью противоречат друг другу. Если Черчилль «неизменно ставил интересы Соединенных Штатов выше интересов своей страны и империи», почему же тогда он предупредил американцев о готовящемся нападении на Перл-Харбор? Или если скандальные выводы господина Ирвинга относительно Освенцима верны – что там систематически не убивали евреев, почему Черчилля следует призвать к ответу за то, что он не отдал приказ бомбить это место? Господин Ирвинг в своей книге постоянно пытается свести концы с концами, и у него постоянно ничего не выходит.
Несмотря на заголовок, Ирвинг не видит ни одной подкупающей черты в человеке, который обладал достаточной смелостью, чтобы победить Адольфа Гитлера. Лучшие шутки Черчилля превратились не более чем в «колкости». Настоятельная необходимость встретиться с Рузвельтом в начале 1942 г., после Перл-Харбора, чтобы скоординировать общую военную стратегию в отношении Германии и Японии, объясняется «желанием премьер-министра устроить междусобойчик на высшем уровне». Его обвиняют в том, что он выиграл войну «вопреки самому себе». И всякий раз, когда доказательства выдвигаемых Ирвингом обвинений подробно изучаются кем-то, кто был в том же архиве и держал в руках те же подлинные документы, его смехотворные утверждения оказываются фикцией.