Но когда мы вернулись ко Двору Хозяйки, Наоми вежливо пожелала мне спокойной ночи, сославшись на то, что будет работать до утра – надо дел разгрести ужас сколько. Уединилась в рабочем кабинете, расстелив на обширном столе подробную карту Мира… Позже к ней наведался хозяин Тира – Натан Гариг – молодой хлыщ, теперешний ее любовник. Для Рона Гаяра места в расписании явно не было. Черт! В запасе у Тонки оставался лишь завтрашний день. Или Наоми в самом деле забыла?
На утреннем заседании Госсовета Наоми слушала доклады в пол-уха, прикидывая распорядок сабантуйчика на девятую годовщину своего воцарения. Визитки складывала в общую кучу, на клочках бумаги малевала карикатуры на присутствующих (меня она не рисовала никогда). Призадумалась на секунду, вывела пером смешную рожицу с сильно выступающей верхней губой, и положила эту бумажку поверх кучи визиток.
Я поспешил к Тонке в ее каморку под лестницей сразу после окончания пустопорожнего толковища.
– Тонка!!
На спинке дряхлого стула лежало аккуратно расправленное новое платье – на него Тонка истратила весь свой заработок за последние полгода.
– Знаю. Я тоже приглашена, доктор Рон.
– Тонка! У нас… у вас мало времени…
– Вы будете рядом?
– Тонка! – забывшись, я схватил ее за руки, она не сопротивлялась.
– Рон… Я не отступлю. Скажите только,… это больно?
– Вероятно – да, но не очень. И не слишком долго.
– Спасибо, Рон. Пожелайте мне быть храброй.
Я поцеловал ей руку и откланялся. Вышел в сад, покурить, и столкнулся с Наоми. Простецки одетая, она ухаживала за цветами – для нее вроде отдых. Щелкнула садовыми ножницами, срезая лишний побег, мотнула головой, стряхивая со лба волосы, искоса глянула на меня.
– Любуетесь? Как вам я?
«Вы – отвратительны».
Сквозь смеженные веки пробился яркий свет.
– Он здесь! – раздался рядом голос Хозяйки и меня подхватили сильные руки.
Сверху послышались голоса парней из охраны.
– Не надо меня страховать, – отозвалась она.
В свете фонарей она поднималась по ненадежной каменной лестничке, взвалив меня на плечо! Тут не было чуда – сверхъестественные силы придавал Хозяйке «метаморф» – облегающий костюм из тонкой, мягкой, но становящейся по ее воле очень упругой, ткани. Он мог менять цвет, держать комфортную для его владелицы температуру, а также выполнять функции экзоскелета. А впрочем, сам метаморф и был чудом – единственный в своем роде, как и «бластик» – пистолет, стреляющий тепловым лучом. Отличительные атрибуты Хозяйки – вроде скипетра и жезла тиранов мифической Терры.
…Только когда я, укутанный пледом, полулежал в глубоком кресле, вытянув худые ноги, и прихлебывал некрепкий кофе, только тогда Хозяйка изволила чуток усмехнуться.
– Такого вредного мальчишку нельзя оставлять без присмотра.
– Простите меня, – ответил я. – Ну, дурак я старый, что же поделать…
Уголки рта Хозяйки угрюмо опустились.
– Нет старых и молодых. Есть – в своем уме и выжившие из. Вы – такой же рассудительный, каким были всегда. Не рыпались, а спокойно дожидались помощи. Знали, что я вас не потеряю.
Она помолчала, глядя на огонь в камине, потом добавила:
– Но, все же, вам пора.
Дрова потрескивали, отблески огня играли на стенах, впервые за долгое время в одну из комнат Гнезда вернулся уют. Я допил кофе.
– Да… Наоми.
Она подошла и стала рядом со мной на колени. Ее костюм-метаморф сейчас выглядел шелковисто блестящим трико. Я вспомнил, что она носит его на голое тело.
Перехватила мой взгляд.
– Хороши, как всегда, – сказал я.
– Рон… ведь так не бывает. Можно любить человека пару-тройку лет, потом останется, в лучшем случае, привычка. Есть уникумы, чья любовь не умирает лет десять – снимаю перед ними шляпу. Но вы… Вам еще приятно смотреть на меня?
– Обалденная. Да, Наоми. Да.
– И вы… все медлили, потому… что хотели дольше оставаться со мной?
– Вы знаете, – ответил я.
Ее рука нашла мою, нежно сжала.
– Знаю. Прощайте, Рон.
– Прощайте, Наоми. Очень жаль оставлять вас одну. Все боюсь – вы без меня пропадете. А еще досадую, что не смогу сам заняться нашим сложным пациентом – видите: я даже шучу…
– Я позабочусь о нем за вас.
Встрепенулась, быстро встала.
– Я сейчас. Кажется, в глаз что-то попало.
Она долго не возвращалась, и я скоротал время, заканчивая свой дневник. Эта глава из моих записок никогда не увидит свет.
СЕКРЕТАРИАТ ЕЕ ВЫСОЧЕСТВА. 5 ЗЕВСА 1360 ГОДА. ИНФОРМАЦИОННОЕ СООБЩЕНИЕ.
ВЧЕРА, НА ВОСЕМЬДЕСЯТ СЕДЬМОМ ГОДУ ЖИЗНИ СКОНЧАЛСЯ ВЕЛИКИЙ УЧЕНЫЙ, ДОКТОР МЕДИЦИНЫ, ГЛАВНЫЙ ВРАЧ ОСТРОВА РОНАЛЬД ГАЯР. ЕГО ВЫДАЮЩИЕСЯ ДОСТИЖЕНИЯ ЗАСЛУЖИЛИ ВСЕОБЩЕЕ ПРИЗНАНИЕ И ОПРЕДЕЛИЛИ ЛИДИРУЮЩЕЕ ПОЛОЖЕНИЕ НАУКИ ОСТРОВА СРЕДИ ПРОЧИХ СТРАН МИРА. ПАМЯТЬ О РОНЕ ГАЯРЕ ОСТАЕТСЯ В НАШИХ СЕРДЦАХ.
ВЕРХОВНЫЙ КООРДИНАТОР РАСПОРЯДИЛАСЬ ОБЪЯВИТЬ НА ОСТРОВЕ ТРЕХДНЕВНЫЙ ТРАУР.
13. СЛОЖНЫЙ ПАЦИЕНТ
Белые снега Арктиды..
Белые. Снега. Арктиды.
Мои глаза слепят белые снега…
Нет.
Надо мной высокий белый потолок..
Я смотрю.
Я. Могу. Только. Смотреть.
Или не.
Закрываю глаза.
Открываю.
Надо мной лицо. Губы шевелятся.
– Вы видите меня?
Я шевелю губами:
– Вижу…
Я – вижу. Чувствую. Недоумение. Страх. Я – мыслю. Я – существую.
– Как вас зовут?
Меня зовут. Меня зовут – Я.
Ящик на столе говорит, показывает цветные картины. Он называется: видео. Ви-де-о. От слова «смотреть». Я могу смотреть. Я смотрю. Я слушаю. Дни тяжкой болезни прошли. Я возвращаюсь к жизни. Снова способен думать. Управлять эмоциями. Хорошо. Раньше я мог только плакать и повторять, как заведенный: «Не так… Не так!» Иногда случались краткие проблески, тогда я скорбно произносил: «У меня что-то с головой».
Ужасно – быть сумасшедшим. Ужасно для тех, кто знал тебя раньше. Сам ты этого уже не понимаешь. Но все прошло. Я выплыл из мрачной бездны.
Видео, настроенное на волну Эгваль, продолжает трепаться. (Речь вполне вернулась ко мне, я и жаргонизмы понимаю и использую).
…«Голос Эгваль» из Майи! Становятся известными страшные подробности проводимых в ГИН преступных экспериментов над людьми…»
Интересный, но слишком нервный рассказ. Переключаю канал.
«…Говорит Вагнок. Ее светлое высочество в своем традиционном радиообращении к народу подчеркнула необходимость всемерного укрепления обороны перед лицом растущей эгвальской угрозы…»
Голос диктора хорошо поставлен. В нем фальшь.
Переключаюсь обратно на волну Майи.
Так текут мои дни: когда я не принимаю процедуры или не гуляю по скудным аллеям больничного двора. Тогда я смотрю и слушаю. Еще – пробую читать. Постепенно проступает, яснее очерчиваясь, круг бытия.
Есть Я. Есть Мир. В нем есть Добро и Зло. Добро – это Эгваль – великая, светлая страна. Я мечтаю побывать там. Зло – это Остров и его Хозяйка. Зло – это садист и маньяк Рональд Гаяр.
Добро – это мои врачи. Чаще всего я вижу двух мужчин и женщину – ее я увидел первой. Вот и теперь она пришла ко мне. Я знаю: она – психиатр, ее задача – помочь мне снова стать собой. Она – молодая, темноволосая.
– Как дела сегодня?
– Хорошо. Много гулял. Я все больше могу ходить.
– В том же духе и продолжайте. Вам необходимо восстановить мышечный тонус. Позже займетесь специальными упражнениями… Как чтение?
– Лучше. Я почти все понимаю.
– Отлично. Что непонятно – спрашивайте.
Я обрадовался. Сразу спросил:
– Где это место? То – где Я.
– Где вас лечат? Это учреждение находится в столице Магистрата и называется Гаяровский институт в Норденке. Сокращенно – ГИН.
Я начал вести счет времени. Стал наблюдать, незаметно, чтобы не вызвать подозрений. Здание, где меня держат – тюрьма, ее называют научным институтом. Двор окружен бетонным забором, наверху – колючая проволока. Раньше ее не было, и один подопытный экземпляр сбежал. Женщина. Она бродила по ночным улицам, и вскоре скончалась. Ее труп приняли за останки бездомной, и расследования городских властей удалось избежать.
Откуда я это знаю? Я слушаю, притворяясь ничего не соображающим идиотом. Молоденькие медсестры понимают, где служат. Им нелегко и иногда они шепчутся между собой. Им страшно, я ощущаю их страх. Я ощущаю свой страх. И продолжаю смотреть по ночам видео – тогда волна «Голоса Эгваль» принимается надежно. Доктор Гаяр однажды поставил опыт, введя в кровь пациента микроскопических червей, и наблюдал, как они поедали человека изнутри. Жестоких опытов он поставил много. Его Хозяйка, владычица Острова, запасает разные виды дьявольского оружия для войны с Эгваль. Она сама – дьявол, пятидесятипятилетняя матрона в черных очках. Такой люди видят ее в дни новогодних торжеств. Тогда она обращается к народу с обещаниями дальнейшего счастья и процветания на Светлом пути.
– Не ограничивайте себя одним источником информации, – моя врач отлично осведомлена о моих тайных ухищрениях. – Послушайте Остров тоже, почитайте тамошнюю прессу, я принесла вам. Больше физических упражнений.
– Я должен быть здоров, прежде чем в мое тело внедрят пожирателей? – сорвалось нечаянно с моего языка. Я испугался.
– Пройденный этап. Они уже вышли из вашего организма. Микрофаг выедает холестерин, скопившийся на стенках сосудов. Такой метод – один из сотни составляющих Ренессанса. Отдыхайте. Я приду завтра.
Метод. Метод… Он спасет тысячи жизней, которые иначе бы прервались инсультами или инфарктами. Но любое средство надо испытать. Это и делает доктор Гаяр – безжалостный и гениальный медик. Наверное, я несправедлив к нему. Я был болен и он меня спас. Нелогично.
Нелогично. Неправильно. Я худощавый молодой мужчина – много раз изучал себя в зеркале. От чего меня лечить? Что со мной было?
На следующий день, когда я отдыхал в палате, врач зашла меня проведать. Я спросил:
– Как долго продолжается эксперимент надо мной? Что со мной было? Я в самом деле был болен? Или на мне пробуют новые лекарства? Разве мог я согласиться на это добровольно?
– Больше года. И у вас выбора не было.
– Я – преступник?! Чтобы избежать наказания…
– Мы – оба преступники.
Впервые мне в голову пришла странная мысль.
– Вы… Как вас зовут?
Она не успела ответить, когда я почти закричал:
– Как зовут меня?!
Она слегка усмехнулась.
– «Что в имени тебе моем…» – мой милый доктор любил эту присказку.
Я вскочил с кровати.
– Ведите меня к нему! Вы – подчиненная и ваш рот на замке. Пусть он мне ответит!
– Вот речь не мальчика, но мужа… Пошли.
Со стен смотрели фотографии знаменитостей ГИН. Моя провожатая замедлила шаг, я проследил за ее взглядом. В конце галереи, крупнее остальных, черно-белый фотопортрет кудесника, единственного в своем роде, величайшего в Мире врача. Я подошел ближе, не в силах отвести взгляд. Холод стал закрадываться в мое сердце.
– Портрет Дориана Грея, – непонятно сказала моя провожатая.
Великий и преступный ум был стар. Очень стар. От природы, видно, худощавый, в какую же иссохшую мумию он превратился с возрастом! Невозможно в старике угадать исчезнувшие навсегда молодые черты. Невозможно представить согбенные плечи молодцевато расправленными. Не услышать за шепелявой речью раскатистый смех юности.
Я попятился, споткнулся, и врач крепко ухватила меня за руку, стараясь уберечь от падения. Это не до конца удалось ей, и мы в обнимку повалились на пол.
– Он… знал? – меня сотрясали рыдания. – Он знал, что будет именно так? Он знал, что убивает себя?
Врач ответила холодно – видно, давно готовилась к такому моменту:
– Мы оба знали. Он оставил вам письмо. Вставайте. Идемте в палату.
Письмо было написано от руки, крупным, с сильным наклоном почерком. Почтенный доктор обращался в нем ко мне тоном любящего старшего брата. Кем, собственно, и был. И подписался полным именем: Рональд Астер Сельхио Роберт Иван Мария Фиделио Гаяр.
В конверте еще оказалась фотография, на ней доктор выглядел молодцом – лет эдак на семьдесят, не больше. Он улыбался фотографу, казалось, улыбается мне. Странное было в этом чужом для меня лице.
У доктора Гаяра – мои глаза.
Я с трудом отвел взгляд от пожелтевшего куска фотобумаги и спросил врача (она все не решалась оставить меня одного):
– У него… был близкий человек? Я имею в виду…
Она постаралась скрыть, что мой вопрос ее развеселил.
– Так и скажите: втюхивался ли Рон в бабу по крепкому? Да.
– Вы… Простите, странное желание, бессмысленное… Как ее звали? Рыжая… Вся в…
Чуть родившуюся улыбку словно смахнуло с лица моей врачевательницы. Она молча встала и вышла вон.
Как же ее звали? Огненноволосую, с лицом, усыпанным веснушками? Или это – безымянный фантом, пришедший ко мне из забытого сна?
14. ПОКУШЕНИЕ
– Вашу личную карточку, миз… – пожилой полицейский извиняюще улыбнулся остролицей девушке, чьи каштановые волосы были собраны в два коротеньких хвостика. Цветная юбка, белая блузка. Черные туфли с каблуками-гвоздиками. Сумочка через плечо. Студентка?
– Служебное удостоверение подойдет? – она тоже улыбнулась в ответ, скромно, без жеманства и открыла сумку.
Полицейский недоуменно уставился на «Мини-Крамер» в ее руке. Боли не было. Был яркий, неведомо откуда взявшийся свет и звон стреляных гильз по асфальту.
«…Избранник народа – Ариэль Солтиг подписал указ о создании Объединенных стратегических служб. С анархией и терроризмом в Эгваль будет покончено к концу первого года его президентских полномочий».
– Ерунда ерунд и всяческая ерунда, – Мик выключил приемник, и в воняющем плесенью подвале настала тишина, нарушаемая еле слышным рокотом, исходящим из отверстия в стене. По краям совершенно круглой полуметрового диаметра дыры лохматилась содранная штукатурка.
– Включи обратно, живо! А то в ушах звенит. – Анита улыбнулась Мику, шутливо дернула его за светлый вихор. Оба сейчас носили одинакового покроя джинсы, на Аните еще был бюстгальтер, чуть прикрывавший ее маленькие груди.
– Не ссорьтесь, дети, – подал голос Парк, толстоватый, с залысинами на крутом лбу. Он не снял рубашку, несмотря на жару: стеснялся Аниты. Его короткие пальцы ловко бегали по клавиатуре пульта, кабель от которого змеился по грязному цементному полу и исчезал в узком подземном ходе.
– Крот обошел теплотрассу, и нырнул под шоссе. Скоро, Анита, твой выход.
– Поняла.
– Обратно я приведу его быстро, – ухмыльнулся Парк.
– Пойду я! – Мик хмурился, готовый отбить любые возражения.
– Как хочешь, – Парк лениво зевнул, одновременно перебрасывая выключатели на пульте. – Анита гибче, а норка-то – тесновата. Все. Он гребет назад. Скоро, ребята. Скоро.
Мик включил приемник.
«…Свобода – наше кредо! Решимость и твердая воля – наш капитал! Добавьте единство народа и получите великую Эгваль! – рокотал в динамике низкий, хорошо поставленный голос.
– Проповедник сраный… Добавьте пуд тротила и получите фарш из президента Солтига.
Парк отложил пульт в сторону, потянулся. Предложил:
– Пожевать бы…
Пока Анита разогревала консервы на электроплитке, Парк поинтересовался у Мика:
– Чего-то ты злой. В нашем деле это вредно. Или все студенты такие?
– Фальшь. В словах фальшь. В делах. Терпеть ненавижу! – Мик все больше распалялся, но Парк мягко осадил его:
– Погоди. Дыши глубоко и медленно. Теперь продолжай.
– Солтиг. Демократ. Свободолюбец. Его Объединенные стратегические – самая настоящая тирания. Лучше всеобщий бардак, чем такое.
– ОСС пока существуют на бумаге, успокойся. И не успеют пустить корни. Движение остановит его.
Мик улыбнулся каламбуру.
– А как ты, Парк, пришел в «Движение»? – он по детски радовался ответной шутке.
– Не люблю, когда меня считают идиотом, одним из массы. Наш молодой пастырь решил, что лучше знает, чего надобно овцам. Так вот, я – не агнец бессловесный. И не только я…
– Заткнитесь и лопайте! – Анита поставила тарелки на деревянный ящик, бывший три дня назад упаковкой «крота».
Ели молча. Слабое гудение постепенно нарастало, висело в воздухе дрожью пылинок в свете тусклой лампочки. Анита управилась с обедом, вздохнула, запрокинув бледное лицо к покрытому ржавыми разводами потолку.
– Когда убили отца… это вранье, что он покончил с собой при аресте… мама три дня все молчала, потом собралась и уехала в Майю. Она всегда была чуточку наивной. Жаждала обелить отца… вернуть его доброе имя. Добивалась встречи с Солтигом, он ее не принял, разумеется. Ее гоняли из кабинета в кабинет, от одного чинуши к другому… откровенно издевались – наглые победители. От таких отец пытался защитить страну…
Парк сочувственно помалкивал, а Мик спросил:
– Он кто был, отец твой?
Анита не ответила, как не слышала.
– Мама вернулась ни с чем, страшно усталая. Я все боялась, что с ней сделают что-нибудь, что… я ее тоже никогда не увижу. Но она вернулась. Слабо улыбнулась мне с порога, она всегда была красивая, моя мама… и в пятьдесят два. «Голова болит», – сказала… и все. Она лежала на полу в прихожей, я кричала, выла от горя… Врач «скорой», утешая меня, сказал, что мама умерла мгновенно. А я решила, что не будет жить и этот человек…
– Личный мотив, – подытожил Парк. – Сильнейший из всех.
Он быстро схватил пульт и вибрация, от которой уже сводило зубы, стихла.
– Идеальная траектория. Вылезет вот здесь, – Парк показал на стену в трех метрах от входа в тоннель.