Вечером она уже лежала, утопая в море цветов, с ребенком в руках, в часовне Александровского дворца. Я посыпала на ее грудь лепестки розы, которую принесла ей за день до того с куста, росшего под ее окном. Священники и дьяконы, которые служили у гроба, не могли петь и служить от душивших их рыданий. Ночью ее перевезли в Петропавловскую крепость; Фриц, Папа и все братья сопровождали гроб верхом».
Можно только поражаться силе духа Николая I, который продолжал тащить «царскую работу», в одночасье потеряв и дочь, и внука. В своей записной книжке Николай I записал: «ужасный день». Императорская семья покинула Александровский дворец и вернулась в свою резиденцию только через год – в июле 1845 г.
Эти трагические события не могли не повлиять на императорскую чету. Как вспоминала Ольга Николаевна, Николай I «избегал всех траурных церемоний, не любил черного и слез. Он не вернулся больше в Царское Село и распорядился изменить там клумбы, балкон и все, что напоминало о болезни Адини. Комнату, в которой она умерла, кабинет Мама, разделили надвое; на том же месте, где она скончалась, повесили большую икону Св. Царицы Александры, черты лица которой отдаленно напоминали Адини. Остальные недели лета мы провели в Летнем дворце в Петергофе, покуда нас не выгнали оттуда осенние туманы».
Тем не менее жизнь продолжалась, и в конце 1844 г. в Александровский дворец купили много мебели для обустройства комнат герцогини Мекленбургской. Говоря о болезни Адини, упомянем, что в июне 1844 г. для постоянно недомогавшей императрицы Александры Федоровны приобрели «кресло березовое подъемное обитое синим сафьяном с ручками и чехлом из цветной клеенки» за 50 руб. Следует пояснить, что под «подъемным креслом» не имелся в виду некий прообраз лифта, скорее это было некое кресло-портшез, приспособленное для подъема императрицы по ступеням или пандусу из Собственного садика в комнаты Александровского дворца. Более чем вероятно, что это кресло купили для умиравшей Адини, чтобы хотя бы на короткое время ее можно было выносить в Собственный садик.
Наступила зима 1845 г. По воспоминаниям Ольги Николаевны, «единственными просветами были в феврале и марте рождения двух детей. У Мари родился мальчик Александр (теперешний Император Александр III), а у Мэри – девочка Евгения.
Чудесные майские дни пробудили в нас тоску по Царскому Селу, где мы всегда проводили весну; но Папа не хотел больше там жить, и мы переехали на Елагин остров. Ввиду того, что общество собиралось там только в июне, мы жили совсем по-деревенски и на свободе.
Ко дню смерти Адини приехал Фриц Гессенский. Мы поехали с ним в Царское Село, где в маленькой часовне у пруда была только что поставлена статуя Адини. У павильона, построенного по ее рисунку, ждали, что их покормят, черные лебеди. Но наверху во дворце не существовало больше балкона перед ее комнатой, а также сирени под ее окнами, цветущие ветви которой доходили до самого окна. В дворцовой часовне служили панихиду, все разрывающие сердце воспоминания прошлого года встали передо мной: я видела ее лежащей с ребенком на руках посреди моря цветов, и мне казалось, что с любимой сестрой я похоронила свою молодость. Потом мы поехали в Крепость и той же ночью вернулись на Елагин. Когда я думаю об этом последнем лете на Родине, меня охватывает невыразимая тоска по всем тем, кто раньше меня ушел в другую жизнь».
Великая княгиня упоминает в воспоминаниях о «маленькой часовне у пруда» и «дворцовой часовне». Кроме этого, в Александровском дворце к 1845 г. имелась и домовая церковь с походным иконостасом Александра I.[202]
Домовая церковь с походным иконостасом Александра I. Фото 1933 г.
Иконостас походной церкви Александра I
Начнем с домовой церкви, в которой шли службы вплоть до открытия Феодоровского собора. Домовой храм был устроен в помещении, где с 1796 по 1837 г. находилась парадная опочивальня великого князя Александра Павловича и Елизаветы Алексеевны. В 1837 г. в этом помещении устроили Малиновую гостиную императрицы Александры Федоровны. Этот зал легко узнать, поскольку он имеет продольную стену с двумя парами колонн и парой квадратных в плане столбов в ее пролете.
Как свидетельствуют документы, еще в апреле 1844 г., когда началась подготовка к переезду семьи императора в Александровский дворец, Николай I распорядился «походную церковь Его Величества поставить в той же комнате Нового Царскосельского дворца, где она и прежде находилась».[203] Это уточнение, «где она и прежде находилась», очень важно. Судя по всему, парадная спальня Александра I и Елизаветы Алексеевны была самым незадействованным помещением дворца, где время от времени и устанавливали походный иконостас императора. Например, 1 ноября 1826 г. князь П.М. Волконский писал гофмаршалу Нарышкину: «Высочайше повелено поставить походный иконостас по-прежнему в Голубой Гостиной комнате, что пред Кабинетом покойного Государя императора Александра Павловича».[204] Когда в тяжелое для семьи время понадобилось место для молитв, в апреле 1844 г. походный иконостас Александра I установили именно в Малиновой гостиной. При этом сняли все картины светского содержания. Родители беременной Адини надеялись только на лучшее, считая, что она родит своего первенца в Александровском дворце. Через некоторое время, когда в кабинете императрицы возвели «дворцовую часовню» (слова Ольги Николаевны), походный иконостас убрали.
Малиновая гостиная в процессе реставрации
Этот походный иконостас имел свою историю. Его Александр I возил с собой во время заграничных походов 1813–1814 гг. Перед иконостасом в 1814 г. отслужили молебен по случаю победы союзников над Наполеоном.
19 августа 1825 г., перед отъездом в Таганрог, Александр I поручил архитектору В.П. Стасову изготовить второй походный иконостас, поскольку имевшийся он забирал с собой. Император особо отметил, чтобы новый походный иконостас был изготовлен к 6 января 1826 г. Выполняя распоряжение, архитектор В.П. Стасов составил смету работ,[205] указав, что справится за 7 месяцев «со дня приказания». Когда же потрясения, связанные с восстанием на Сенатской площади, остались в прошлом, в конце апреля 1826 г. вспомнили о распоряжении Александра I, тем более что Стасов докладывал, что новый иконостас почти готов. О ситуации сообщили Николаю I, который распорядился новый походный иконостас «обратить в походную Его Величества» церковь и изготовить «для нее новый фургон, такой же точно, какой был сделан для прежней церкви, находящейся ныне у Государыни Императрицы Елизаветы Алексеевны».[206] Распоряжение Николая I выполнили, и новый иконостас принял камер-фурьер Бабкин. Однако, когда стало известно о кончине Елизаветы Алексеевны, Николай I поменял свое решение. Походный иконостас Александра I был доставлен в Петербург, а новый – отправлен в Таганрог, с указанием установить его в комнате, в которой скончался Александр I.
Забегая вперед, добавим, что у этого походного иконостаса тайно венчался в Царском Селе Александр II с княжной Е.М. Долгоруковой в 1880 г., а затем им пользовался Николай II, установив его в 1897 г. в Александровском дворце, в той же самой гостиной.
Возведение «дворцовой часовни» началось вскоре после смерти Адини, скончавшейся 29 июля 1844 г. Буквально через неделю Николай I принял решение о кардинальной перепланировке той части жилой половины Александровского дворца, в которой находились комнаты императрицы Александры Федоровны, поскольку «императрица не в силах была жить в комнате, напоминавшей понесенную ею утрату. Поэтому распределение покоев было совсем переиначено… и в Александровском дворце больше никогда не давалось при жизни Николая Павловича и Александры Федоровны ни балов, ни празднеств. Их величества не хотели, чтоб веселились в залах, через которые проносились останки их возлюбленной дочери, отошедшей преждевременно в вечность». Этим решением Николай I желал хотя бы отчасти притушить острую боль, вызванную памятью о днях, когда они с женой в одночасье потеряли внука и 19-летнюю дочь.
Добавим, что после трагической гибели дочери император немедленно принял меры профилактического противочахоточного характера. В октябре 1844 г. из Петербургской таможни для великой княжны Ольги Николаевны доставили рыбий жир весом 1 пуд 32 фунта (почти 29 кг!), привезенный на пароходе «Николай I».[207]
Упомянем, что весной 1844 г. на половине императрицы, «у второго подъезда», между первым и вторым этажами устроили антресоли «в передней комнате» по проекту архитектора Ефимова. Все работы обошлись в 388 руб.[208]
Решение о начале масштабных работ на половине императрицы Александры Федоровны было принято Николаем I сразу после смерти дочери. Уже в августе 1844 г. была составлена смета «на переделку» столовой комнаты «возле большого Кабинета Государыни императрицы в Новом дворце». Строительная смета предполагала следующие работы: 1. Роспись потолка и фриза с позолотою; 2. Окраска дверей «под орех»; 3. Обойные работы (зеленые и красные обои); 4. Украшение окон; 5. Установка багетов, «с постановкою на место с большими вызолоченными гвоздями»; 6. Мебель орехового дерева.[209]Общая сумма сметы составила 2805 руб. сер.[210]
Упомянем, что весной 1844 г. на половине императрицы, «у второго подъезда», между первым и вторым этажами устроили антресоли «в передней комнате» по проекту архитектора Ефимова. Все работы обошлись в 388 руб.[208]
Решение о начале масштабных работ на половине императрицы Александры Федоровны было принято Николаем I сразу после смерти дочери. Уже в августе 1844 г. была составлена смета «на переделку» столовой комнаты «возле большого Кабинета Государыни императрицы в Новом дворце». Строительная смета предполагала следующие работы: 1. Роспись потолка и фриза с позолотою; 2. Окраска дверей «под орех»; 3. Обойные работы (зеленые и красные обои); 4. Украшение окон; 5. Установка багетов, «с постановкою на место с большими вызолоченными гвоздями»; 6. Мебель орехового дерева.[209]Общая сумма сметы составила 2805 руб. сер.[210]
Одновременно император Николай Павлович совместно с супругой приняли решение об устройстве часовни на том месте Углового кабинета императрицы, где стояла кровать умершей дочери. 11 августа 1844 г. архитектор Ефимов распорядился «о возведении горшечной стены в кабинете Ея Величества в Новом дворце».[211]
В октябре 1844 г., после возведения горшечной стенки, в молельной комнате начались отделочные и живописные работы, к которым планировалось привлечь «свободного художника» Трофима Киселева, работавшего в Московском Кремле, как художника, «уже занимавшегося такого рода работою в Московских теремах и в особенности в молельне царя Алексея Михайловича». Упоминание о молельне царя Алексея Михайловича неслучайно, поскольку предполагалось, что роспись стен и сводов в молельной комнате Александровского дворца будет стилизована под живопись XVII в. Также предполагалось, что всю столярную и резную работу в молельне выполнит мастер Крейтон.
Однако, несмотря на наметки архитектора Ефимова, правила требовали объявить открытые торги на перечисленные работы. В торгах приняли участие «мастера позолотной работы» Крейтон и Кастрюлин, которые боролись за право на изготовление «двух киот и дверей для капеллы в Новом дворце».[212]
Тогда же архитектора Ефимова командировали в Москву «для обозрения работ Киселева в молельне царя».[213] К этому времени были объявлены торги и на живописные работы. Согласно условиям, требовалось стены и свод молельни «расписать по золотому полю по рисункам, существующим в Московской Дворцовой конторе… по коим писались стены и свод молельни царя Алексея Михайловича в Кремлевских теремах, разноцветными масляными красками. В парусах между стрелками – в золотом поле восемь круглых образов поясных. Посредине свода в кругу изображение Бога-Отца… По стенам написать цельные фигуры пяти образов. В киотах наверху в резных украшениях шесть малых образов. не отступая ни в чем, как написаны оне в молельне царя…». Указывались и размеры молельни: длина 8 арш. 10 вершк.; ширина 4 арш. 2,5 вершк.; высота 5 арш. 15 вершк. (1 аршин = 0,711 м; 1 вершок = 0,044 м). Предполагалось, что вся живописная работа обойдется не более чем в 14 080 руб.[214]
Однако с художником Киселевым, специалистом по древнерусской живописи, что называется, не сложилось. 19 января 1845 г. министр Императорского двора сообщил Захаржевскому, что «Государь Император высочайше повелеть соизволил: художнику Киселеву, по непомерно выпрошенной им цене отказать в работе, а вызвать здесь на торги хороших стенных живописцев. по рисунку, сделанному художником Солнцевым…».[215] При этом Николай Павлович, поскольку дело касалось его лично, неоднократно менял концепцию росписи молельни (см. табл. 4).
Таблица 4
Также из переписки следует, что заказ на роспись молельни предполагалось передать иконописцу Пешехонову, занимавшемуся в Императорском Эрмитаже реставрацией икон. Его пригласили в Александровский дворец для переговоров.[216]
На объявленные торги собрались три живописца. Художник Васильченко обязался выполнить все позолотные работы и написать 23 образа за 5295 руб. Художник Василий Дадонов, «не принимая на себя писание образов», сбавил цену до 3490 руб. 50 коп., а с образами – до 5070 руб. 50 коп. Иконописец Пешехонов брался выполнить все работы за 5000 руб. сер. к 1 мая 1845 г. Он и был выбран для росписи молельни Александровского дворца. С учетом непредвиденных расходов смета по устройству молельни была определена в 14 080 руб. Конечно, все эти живописцы были, что называется, «второго ряда», но живописным центром молельни должна была стать икона «Царица Александра», написанная великим Карлом Брюлловым.
Работы по устройству молельни на половине императрицы продолжались с августа 1844 по июль 1845 г. В ходе работ в концепцию молельни и урезанного кабинета императрицы неоднократно вносились изменения. Например, 11 февраля 1845 г. В.Ф. Адлерберг как один из близких к императорской семье людей сообщил Я.В. Захаржевскому, что «Государыня Императрица изволила изменить желание Свое иметь в Большом Кабинете Ея Величества, возле вновь устроенной молельни… нишу в коем назначалось поставить статую в Бозе» усопшей Адини. Уже установленную нишу, изготовленную мебельным мастером Гамбсом, предлагалось «снять и хранить».[217]
Как следует из документов, эту нишу супруги решили переместить в саму молельню. 7 апреля 1845 г. Волконский сообщил Захаржевскому, что «Государю Императору угодно, чтобы в Кабинете Государыни Императрицы в Новом дворце в середине стены молельной комнаты устроена была ниша, с постановкою в ней гипсовой статуи великой княгини Александры Николаевны без младенца» по рисунку проф. Витали.[218]
История с нишей имела продолжение. В середине 1846 г., в ходе визита Николая I в Александровский дворец (17 и 18 июля), архитектору Ефимову было предложено вновь восстановить нишу в кабинете императрицы. Уже 20 июля 1846 г. мебельщик Гамбс представил на рассмотрение императора проект продольного разреза Кабинета императрицы, показывающего «переделку в нише по назначению Вашего Императорского Величества».[219] Кроме этого, мебельщик представил проект «зеркала и под ним шкафа библиотеки… вместо зеркала может быть повешена большая картина, как угодно было выразится Ея Величеству и что для этой комнаты должна быть заказана и новая мебель».[220]
Царица Александра, вознесенная на небо. Худ. К. Брюллов
Летом 1845 г. работы в молельной комнате завершили. Последним штрихом стало приобретение в июле в английском магазине Никольса и Плинке бархатного ковра «цветом масака, гладкого – 40 арш. по 4 руб. 30 коп. сер. за арш. на 172 руб…».[221] Тогда же в магазине поставщика Императорского двора Лихачева купили малиновый бархат для «сделания к образу св. царицы Александры. бархатной полоны».[222]
Икону св. царицы Александры офицеры-преображенцы заказали художнику К. Брюллову. При этом потрясенный смертью юной великой княгини К. Брюллов отказался от гонорара. Икону, написанную на досках от кровати умершей великой княгини, офицеры подарили императору, который приказал поместить ее в устроенную молельню.
Одновременно с работами по устройству молельни, также с августа 1844 г., шли работы по ремонту комнат императрицы Александры Федоровны. Ремонтные работы планировалось провести в Угловом кабинете императрицы, в Гостиной и «возле Секретарской комнаты». За эти работы отвечал архитектор А.И. Штакеншнейдер. При этом все ткани отбирала лично императрица, и, естественно, все проектные рисунки Штакеншнейдера также высочайше утверждались. Предполагалось, что все работы должны быть завершены к марту 1845 г.
Как следует из рапорта архитектора Д.Е. Ефимова от 13 октября 1844 г., он запрашивал «рисунок, сделанный живописцем г. Дадоновым для плафона бывшего кабинета Ея Императорского Величества в Новом дворце за цену, объявленную им за работу 400 руб. сер. (1400 асс.)»[223]. Некоторое время между Захаржевским и Волконским шли консультации по поводу выбора рисунка плафона. 2 декабря 1844 г. Я.В. Захаржевский писал П.М. Волконскому: «В образовавшемся из Большого кабинета Ея Императорского Величества в Новом дворце комнат, большая на плафоне живопись стерта. Теперь время приступить к окончательной отделке. 1. Какого рода живопись сделать на плафон, по представляемому ли рисунку согласно с смежным апартаментом Ея Высочества Великой Княгини Ольги Николаевны, или иного, или же просто белый плафон оставить так как оный имеет вид свода. 2. Бывшие тут картины должны ли быть развешены по-прежнему, что необходимо знать, дабы в горшечную стенку до оклеения ее можно было свободно вколотить крючья. 3. На счет мебели, какое последует распоряжение. Ширина комнаты прежняя 13 арш. 9 вершков. Длина нынешняя – 14 арш. 4 вершков. Менее прежнего 4 арш. 8 вершков».[224]