— Что ты задумал? — спросил Вань подозрительно.
— Ну и расспросить, исследовал ли наш приятель Землю. Лодка, как эта, могла путешествовать незамеченной, за исключением, возможно, редкого блеска, который наблюдатель мог бы принять за мираж или обман зрения, или же, он подумает, что ему это примерещилось спьяну. Во всяком случае, он мог бы, если бы избегал густонаселенных мест, или же наблюдал за ними с большой высоты. Ведь вы бы не хотели приземлиться на Таймс-сквер, не так ли?
Скип убедился, что его предположение было верным. Он подозревал, что Сигманианец избегал контактов в этих полетах, поскольку ему мешала гравитация, которую он не мог переносить долгое время. Кроме того, он подозревал, что виды с большого расстояния на архитектурные произведения были всем тем, что способствовало продолжению попыток войти в контакт с гением человека.
Вскоре после этого они произвели первую из нескольких своих посадок. Надев космические скафандры, они вышли наружу. Защитный костюм Сигманианца представлял собой прозрачный пластиковый мешок, который аккуратно закрывал его конечности и низ тела, свободный наверху, чтобы не стеснять движения его чувствительных щупалец. («Почему же давление не выпустит из него воздух как из воздушного шарика», — изумлялся Вань, и не находил ответа.) Места высадки были выбраны предусмотрительно, потому что не все они были такими однообразными, чтобы не произвести впечатления на землян, которое они привезли бы домой. Пейзаж из дюн в приглушенных красных и черных тонах, скала, которая, казалось, была сделана из драгоценных камней, утес, застывший на фоне темно-пурпурных небес. Вероятно, Сигманианец был разочарован, когда понял, как неудобно было Скипу в перчатках, и быстренько прервал прогулку, чтобы продолжить рисование и писать красками.
Марс стал сдвигаться вбок. Корабль уходил все дальше.
Почему-то земляне стали называть Сигманианца Агасейрусом. Им не удалось установить, были ли у его расы имена.
— Я бы сказала, что нет, в нашем смысле этого слова, — сказала Ивон. — Никакие звуки не соответствуют индивиду. Вместо этого есть целый комплекс ассоциаций, внешность, личность, запах, походка, всю индивидуальность запоминают и воспроизводят целой группой символических действий, когда требуется идентификация, — Задумчиво: — Если это вообще нужно. Индивидуальность Сигманианца может иметь фундаментальные отличия от рода человеческого. Ключ, который у нас есть, не настолько…
Тем не менее Бродяга Агасейрус быстро научился произносить специальные звуки, которые обозначали определенного его гостя. И он взял на себя инициативу в развитии определенных требований. В полете между Марсом и Юпитером он часто говорил: «Ивон Кантер и Вано Ли — уходите. Скип — останься» или: «Скип идет со мной. Ивон Кантер и Вань Ли, не беспокойте нас, если вы тоже идете».
Это были случаи, когда он хотел осуществить изучение земных материалов, или показать собственные работы — которые не так просто было описать человеческим языком — или сравнить методы изображения определенного предмета, такого, как цветок или частичка небесного свода. Вань быстро свел на нет его интерес к китайской каллиграфии, и вскоре после того он стал частенько игнорировать лингвистов.
Они извлекали пользу из этих эпизодов, планируя дальнейший словарь и грамматические структуры для следующего сеанса Агасейруса со звуковым синтезатором. Постепенно их взаимное недоверие исчезало.
— Я понимаю, что вас нельзя винить за те установки, которые возложило на вас ваше правительство, — сказал однажды Вань, когда они с Ивон были наедине. — Конечно же, вас следует пожалеть. На вашу жизнь дважды покушались…
— Дважды! — воскликнула она в изумлении. — Откуда вы знаете об этом?
Вань на мгновение не справился с досадой.
— Я высказался опрометчиво. Вы правы, об этом не сообщалось. — Он принял обиженный вид. — А почему?
— Чтобы избежать того, что и без того плохая ситуация стала еще хуже, — она отступила от него на шаг. — В таком случае, у вас есть шпионы среди нас.
— А у вас — среди нас, — бросил он ей в ответ. Смягчаясь — Да, меня проинформировали о вашем повторном несчастье. Я сожалею об этой неприятности, и надеюсь, что больше покушений не будет. Ради вас же самих, умоляю, отбросьте эту свою наивность.
— Что вы имеете в виду, профессор Вань?
— Вы слишком доверчивы. Вы и в самом деле верите, что об этом не сообщалось из-за альтруистических соображений. Неужели вам не приходило в голову, что широкая известность этих фактов сможет повлечь за собой и другие факты, которые американское правительство предпочло бы держать в секрете? — голос Вань был металлический. — Правда ли, что этот молодой человек, который сопровождает вас, и в самом деле такой простодушный невежда, каким притворяется? Какое давление он оказывает на Сигманианца в данный момент? Что он узнал, что он скрывает, о чем он нам с вами не говорит?
Ивон бросало то в жар, то в холод. Ноги у нее подкашивались.
— Прекратите это! — закричала она. Позднее собственное неистовство удивило ее, — Скип — самый честный, самый смелый… Хорошо, у него нет надлежащего китайского преклонения перед возрастом и чинами, но только его мы должны благодарить за то, что мы с вами здесь, и, когда меня похитили, он пошел в преступный мир и нашел человека, который знал, где я могу находиться, и уговорил его… — Рыдания охватили ее. — Если бы вы знали, как мне противно, когда люди обвиняют и подозревают друг друга! Что за раса меркантильных людишек, мы все, черт возьми?! — Она развернулась и убежала.
При следующей встрече они обменялись официальными извинениями. И снова ссоре был положен конец. Но каждый раз, — думала она — и одновременно мысль, что именно так и представлял себе Скип, — все тайное становится явным.
Юпитер, величественный мир, просторный янтарный щит, богато сдобренный облаками цвета охры и бронзы, с зеленым и синим по краям, сумеречный фиолетовый свет, горящие драгоценности Красного Пятна, где могли бы поместиться рядышком четыре таких планеты, как Земля, правящий роем лун, главные из которых, возможно, небольшие планеты, твое величие не менее внушающее трепет, чем величие Солнца.
Скип плыл в сфере для осмотра, связанной с мостом, и неотрывно смотрел на виды, вокруг которых пролегала его орбита. Их великолепие пронизывало его и Ивон на этом расстоянии, превышающем пятьдесят полных месяцев от Земли, вокруг блестели звезды и заливали золотым сиянием наблюдавших. Они были одни.
— Я не могу понять, почему Агасейрус не с нами, и не видит всего этого, — сказала она наконец.
Его мысли были далеко и медленно возвращались к действительности. Что наконец вернуло его к настоящему, так это свет, отражавшийся в слезах, которые скатывались с трепещущих ресниц и падали вниз в молчании. Он подумал о Данае, и пожелал, чтобы у него нашелся лучший ответ, чем:
— Представь, что он пошел спать, как Вань. Нет таких, кто бы не уставал. Вань — не молод, а у Агасейруса был тяжелый день. Ускорение в два с половиной «жэ», когда привык к ноль целым трем десятым — представь себе.
— А ты? — Ее пальцы оставались на его плече.
— М-м-м, я и сам не мало потрудился, и как избитый. Астрономы постоянно говорили мне, что в верхних слоях атмосферы Юпитера происходят бури, которые по мощности могут сравниться с ураганом на Земле, так они считают. Ан, нет, я могу туда отправиться в полет на судне. — Игривость Скипа исчезла. Его взгляд вернулся к Сверкающему Великолепию. — Это достойно уважения, восхищения, — прошептал он, — это выше нашего понимания. Паровые сугробы, выше чем горы, шире, чем глаз может охватить; грохочущий в них гром и сверкание молнии, а краски, а цвета…
— Ты так отчаянно хотел поехать, Скип. Пожалуйста, не подвергай себя опасностям снова.
— Я поеду, если поедет Агасейрус. — Он повернулся и взял ее за руку. — Слушай, Ивон, прогулка сегодня была его идеей. Я полагаю, он понимает, что может и чего не может тендер. И когда он показал мне как управлять лодкой, позволил мне поплавать в атмосфере Юпитера — Господи, это не то, что серфинг! — Он помолчал. — Не беспокойся. Это смешное судно отлично держит нас, и хотя я и был новичком, но не растерялся. Знаешь, я подозреваю, что у Агасейруса на уме. Он хуже приспосабливается к сильному ускорению, чем мы. Партнерство человека и сигманиан, разве это невозможно?
Она вздохнула. Он тряхнул головой.
— Ты выглядишь несчастной, — пробормотал он. — Проблемы?
— Нет, ничего, — она отвела глаза. — Устала. Эмоциональное напряжение… Нет, не обвиняй в этом Вань Ли. Просто я сама такая, — Она вытерла лицо. — И сказать по правде, этот тропический климат угнетает меня. Как ты думаешь, не могли бы мы устроить помещение с сухим и прохладным воздухом?
— Вероятно, если нам удастся об этом сообщить. Однако тебе будет удобно прямо сейчас, если ты стянешь с себя все, что на тебе напялено. — Скип указал жестом на ее одежду и свои шорты. — Пускай Вань остается отказывающим себе во всем коммунистом и поддерживает честь партии в своем коричневом костюме. Тебе же, как и мне, не нужно ничего, кроме карманов. Ну, при весе от нуля до одной трети ты можешь снять лифчик, и грудь у тебя не отвиснет. Хотя я и не могу представить, что ты это сделаешь.
Свет Юпитера был такой яркий, что он увидел, что она покраснела. Он взял ее подбородок в ладонь левой руки, положил правую на ее бедро и сказал:
— Ивон, твое Орто само отбросило табу обнаженного тела, кроме совершенно публичных мест, еще до того, как я родился. Мы оба видели квадратные километры различной человеческой кожи, а это вряд ли публичное место. Нет никого рядом, кто бы обращал на тебя свое пристальное внимание. Почему же ты так боишься сделать так, чтобы тебе было удобно?
Она тяжело вдохнула и выдохнула воздух, сжав зубы вместе, и затем:
— Хорошо, — она быстрым движением скинула комбинезон, наполовину с вызовом, и переступила через одежду, пока не пропала ее храбрость.
— Изумительно, — Скип рассмеялся, — Я не обещал, что не буду восхищаться. Ты — прекрасна.
— Я лучше пойду, — сказала она нетвердо. — Спокойной ночи. — Она ослабила зажим на ремне, прикрыла одеждой грудь и живот и пошла вдоль перил.
Скип остался, наблюдая как она передвигалась в золотом дожде.
Агасейрус показал, что следующим будет Сатурн. Это будет долгий переход, особенно из-за того, что седьмая планета никак не была связана с Юпитером.
Четверо на борту решили систематически проводить совместные обсуждения. Это не означало, что теперь Сигманианец проводил большую часть своего времени при наличии звукового синтезатора. На самом же деле разговорный язык оставался самой наименьшей частью его попыток. В два раза больше он общался со Скипом графическим и скульптурными видами искусства, и в три раза больше времени он проводил, не важно, чем он там занимался, когда людей не было поблизости. (Скорее всего он работал над своими собственными проектами, как думал Скип, или же просто задумчиво наблюдал за тем, как опадают листья, или за синевой звезды.)
Однако, Агасейрус выказывал больше терпения с лингвистами, чем до этого. Либо он решил, что под конец ему нужно все-таки общаться с землянами посредством речи, или же Скип навязал ему эту идею полу-интуитивными иероглифами, которые были понятны только ему и Сигманианцу, а может быть, что-то еще произошло в нечеловеческом сознании. Какой бы ни была причина, теперь синтезатором пользовались два или три часа в день.
Прогрессу способствовало то обстоятельство, что все лучше и лучше Агасейрус мог читать земные рисунки Скипа, а тот мог понимать горящие, висящие в воздухе схемы. И каждый из них усовершенствовал приемы письма другого.
Ивон вскоре забыла о скудности своего теперешнего одеяния. Вань — свое неодобрение тому. Они оба были слишком заняты, осуществляя вербальный обмен, анализируя результаты, делая планы на будущее.
— Мы вдвоем пытаемся решить задачу в нашу пользу, — сказал он уныло. — Нам повезло, что мы представляем собой команду с различными языками. Но мне бы хотелось, чтобы у нас были те, кто говорит на арунте, нагуа, на дравидианском и языке хоза…
— …на всех языках человеческой расы, — закончила она и отбросила влажный черный локон со лба. — Ну, возможно, когда мы вернемся… Я буду молить Бога, в которого я не верю, пусть он этим сблизит земные народы.
Он не ответил. Невысказанная мысль появилась у того и у другого: Это только еще больше отодвинет нас друг от друга.
Работа захватила их с головой, и каждый раз они открывали что-то новое. Они подошли к тому, что стало возможным задавать вопросы.
Возникали ответы, быстро или медленно, в зависимости от очевидности. Корабль, действительно, был с Сигмы созвездия Дракона, второй планеты созвездия. Планета в диаметре составляла, приблизительно одну четвертую диаметра Земли, и с более низкой средней плотностью. Это было неудивительно, и сравнивая размеры и атмосферу Венеры, вы начинаете удивляться, почему Земля не разваливается, имея меньше воздуха, чем надлежит планете такого же размера и температуры. (Спросите, спросите! Сигманианец посетил множество солнц, за последние «х»-тысяч лет.) Там были моря и массы суши, последние — скорее острова, чем настоящие континенты. Там не было естественных спутников. Период обращения был приблизительно равен 50 часам, осевое отклонение ограничено, год составлял опять же примерно одну четвертую от земного… нет, погодите, это не может быть, планета ведь дальше и, следовательно, холоднее… нет, звезда менее массивная… пусть это решают астрономы. Для них открывается новая наука о космосе.
Родственные планеты — еще нет. Сперва давайте спросим относительно чувств, которые породил этот единственный в своем роде мир. Какая польза от вселенной без жизни, которой можно удивляться?
Несколько строго биологических загадок были выяснены в срочном порядке. Оказалось правильным предположение, что тела сигманиан не имеют много внутренних особенностей, какие есть у людей. Органы, тождественные человеческим, были более примитивными, в сравнении с желудком, железой, мозгом. Была всегда тенденция к образованию клеток определенного рода — гораздо большим, более сложным и гибким, чем любые земные аналоги — чтобы осуществлять целый ряд функций. Таким же образом, все особи имеют один и тот же пол, хотя необходимы два партнера для зачатия: и оба они участвуют в рождении новой жизни. Вероятно, для жизни выбирался только один партнер, а жизнь продолжалась столетия.
Более подробные расспросы могли бы на настоящем этапе привести только к ответам, которые могли бы быть выведены путем умозаключений, что возможно было бы и ошибочным. Но медленно пришли к экспериментальным заключениям.
Сигманиане живут и думают гораздо медленнее, чем люди. То же самое характерно и для их восприятия: они купаются в океане чувств и отвечают на нюансы чуть ли не на молекулярном уровне. Ферромоны играют огромную роль в общении между особями, точно так же как и другие тонкие подтексты совершенно иного рода. В то время, как речь была хорошо развита, и письменность также на высоком уровне, однако, они были всего лишь частью языка — полезными для определенных целей, необходимыми, однако это было не все.
Несомненно каждый сигманианин обладал индивидуальностью. Тем не менее казалось верным заключение Ивон, что сама по себе личность была более расплывчатой, менее ясно огражденной от остальной действительности, чем даже на Земле. (Скип сказал: «Супер-Дзэн».) Это помогло объяснить, почему Агасейрус мог проводить годы совершенно один. Он не имел, по своим собственным критериям, отшельнических наклонностей. У него были для общения неопределенно большое количество суперличностей, и никто из них не чувствовал себя изолированным, когда их окружала вселенная. Конечно, время от времени путешественникам хотелось вернуться домой.
Но они не торопились. Здесь было такое великолепие для изучения и описания, и есть с кем общаться.
Эстетика должна быть первейшим эволюционным фактором, взывающим к разуму на планете Сигма. Имелись теории, что для предков человека таким стимулом было любопытство. Эта характерная черта стала жизненной необходимостью, заставляя животных узнавать опасности и возможности окружающей среды. Возможно, древние предки сигманиан уже открыли свою окружающую среду и были в ней уверены, извлекая пользу соответственно из энергии, которую они вначале искали, а позднее — создавая гармоничные условия жизни. Таким образом, когда появились методы научных исследований, это было инструментом не для расширения границ точных наук, а, скорее, для снижения интеллектуального хаоса, чтобы подойти к элегантным решениям.
Конечно, у человечества тоже был такой же идеал, но, несомненно, и у сигманиан было любопытство. Разница была в акцентах. У обоих особей технология заняла вскоре прагматическое преимущество над научными открытиями. Если впечатления Ивон и Ваня были правильными, война была до сих пор не известна сигманианам, а разрушение почвы и загрязнение воды, что избегалось почти что инстинктивно, встречалось редко. Таким образом, машины были всего лишь фактором удобства.
Это не означало, что сигманиане были святыми от природы. Они могли быть менее преданы, чем люди, группе или идеалам, более склонными к черствой эксплуатации своих собратьев. Однако это были просто измышления. Неспособность Агасейруса постичь определенные понятия, такие как «бесконечность», была почти неопровержимо доказана. (Рисунок серий возрастающих по размерам треугольников, имеющих один центр. Две сходящиеся стороны становятся больше и больше похожи на параллельные. Рисуя их, наконец, почти что точно параллельными, разрывая карандашную линию где-нибудь и указывая на то, что в идеале линии продолжаются. Агасейрус никогда не предпринимал этого последнего шага, вместо этого он подавал знания, обозначающие отрицание. Вы почти что могли слышать, как он думает: «Но этого не может произойти».) Возможно, у человечества есть еще кое-что, чему можно было бы обучить сигманиан, б математике или искусстве… в философии, в поэзии, и музыке, и танцах… Есть гораздо больше видов любви, чем секс. Какие их виды могут возникнуть между товарищами двух рас — три, четыре, тысяча, миллион?