Там стояло приземистое здание из самана, которое, как мне объясняли, покрывало поднимавшуюся на поверхность воду, уменьшая потери от испарения и защищая от проникновения щелочной пыли. Оттуда, как мне было сказано, вода поднималась при помощи ветряков наверх, в кирпичный резервуар, а оттуда распределялась по своим рабочим местам. За домом, возведенным над источником, земля шла в гору, и вокруг было абсолютно безлюдно. Но я мог разглядеть гораздо больше: полынь, деревья Джошуа и гулко снующих мимо сов.
В ручке моего ножа было вмонтировано электромагнитное устройство. Мне было ни к чему входить, не говоря уже о том, что я не хотел оставлять следы вторжения. Запор на двери был таким же зыбким, как стены — тонкими. Пионеры в этой жизненно важной области проявили трогательную неуклюжесть.
Я все же зашел, прикрыл за собой дверь, зажег фонарь, вмонтированный в свой нож, который служил по сути линзой. Воздух здесь был такой же холодный. Я заметил, что на трубах, уходивших вниз, в глиняный пол, и наверх, сквозь крышу, сконденсировалась вода, принюхался. Кроме этого, в кромешной тьме я едва различал верстаки, полки для инструментов, примитивные приборы. Отсюда было не слышно поворачивающихся лопастей турбин, которые приводили в движение насосы; но шум поршней грубо сработанных, смазанных салом цилиндров напоминал шуршание костей друг о друга.
Итак, источника там не было. Как я и предполагал.
Меня, как кинжалом, ударило светом. Я перевернул свой фонарь, превращая его в оружие, и отступил во мрак. Сзади послышался хорошо знакомый голос:
— Не суетись, Мивел, или как там тебя зовут. У тебя нет ружья. А у меня есть огнестрельное оружие. Собственность города. Заряжено дробью.
Присев на корточки среди каких-то громоздких вещей и ощущая биение пульса, я отозвался:
— Если ты меня убьешь, тебе от этого будет более, чем нехорошо, Дэнил Смит, — и быстро перескочил на другое место. Нож у меня в руке был как живой, мой большой палец легко прижимался к предохранителю. Я был молод, хорошо натренирован, в отличной форме. Пожалуй, я справился бы с ним в темноте. Но мне не хотелось. Лезус Харисти знает, насколько мне этого не хотелось, и ему известно, что я не просто боялся бежать в пустыню без должной подготовки.
Он вздохнул, как ветер за этими стенами.
— Ты ведь маврайский шпион, не правда ли?
— Агент экологической Службы, — ответил я, продолжая двигаться. — У нас заключен договор с Главным боссом. Я согласен, в некоторых вопросах он — хорек, но он способствует сохранению земли для своих праправнуков и для ваших.
— Мы, я и мои партнеры, не были уверены, — сказал Дэнил Смит. — И мы решили по очереди дежурить, пока ты от нас не уйдешь. Ты мог бы держаться честно.
— В отличие от вас, убийцы. — Но мне как-то не удалось вложить гнев в эти слова, даже ради Вильяму, моего однокашника, и его двух безымянных провожатых.
— У тебя, небось, есть прикрытие? — спросил он.
— Разумеется, — ответил я. — Когда мы потеряли своего первого человека, у нас возникли серьезные подозрения. А если потеряем второго… вообрази, — Скрип-скрип — шли мои согнутые ноги гусиным шагом. Я молился Богу, чтобы стук насоса заглушил от него мои шаги. — Ваша цель очевидна: вы хотите вырасти в безвестности, пока не станете такими большими и сильными, что никто, даже сама Федерация, не будет вам страшен, а вы будете отгорожены от мира преградой из пустыни. Но разве вы не видите, — настаивал я, — что мое начальство уже разгадало этот замысел? И они не собираются допускать, чтобы зло зашло так далеко.
Ты знаешь, что я преувеличивал. Людские ресурсы и запасы оборудования столь скудны, что вот-вот иссякнут. Они, вполне возможно, решат, что у них есть более неотложные дела, чем расправа с одним непокорным народишком. Вильяму и меня могут просто сбросить со счетов. Я весь покрылся холодным потом. Как много непокоренных морей, непройденных земель, недолюбленных девушек, восходов Ориона, и этот, еще невиданный, Южный Крест!
— Вы не сознавали, насколько решительно мы настроены, — продолжал я. — Закон Жизни — не риторика, Дэнил Смит. Это выживание.
— А как же наше выживание? — простонал он.
— Слушай, — начал я. — Если я выйду на свет, можем ли мы говорить перед лицом Танароа?
— Хм?.. О… — Он постоял, и в этот момент я понял, что станет с расой, некогда великой, но утратившей былое величие. Когда-то они были чужаками, которые лезли повсюду, на все земли, а теперь, растранжирив свои ресурсы, они могли ожидать одного: что новыми хозяевами Земли станут прежде бедные и заброшенные, у которых иначе не было шансов. Однако это было давно и ушло в прошлое. В реальности существовал Дэнил Смит, который смиренно сказал: «Да» — там, в тишине строения, хотя ради спасения своего народа он не видел иного средства, чем убийство.
Я снова переключил свой прибор на фонарь и положил его на скамью подле его фонаря, чтобы свет выхватывал из скрежещущего, клокочущего мрака его бороду, и руки, и молящие глаза. Я быстро сказал ему, потому что мне не нравились мои слова:
— Мы подозревали, что вы используете не естественный поток воды. Когда по прошествии веков в одночасье делается подобное открытие, оно выглядит странно. Нет, вы обнаружили залегание глубинного водного пласта, и теперь выкачиваете его досуха, на этой земле скудных дождей, а это нарушает Закон Жизни.
Он стоял перед мной, и с него слетали последние лохмотья:
— Хорошо, со временем мы исчерпаем его. Но это может произойти через две — три сотни лет. Разве ты не видишь, что мы могли бы использовать это время, чтобы пожить?
— А потом? — с вызовом спросил я, поскольку мне приходится постоянно напоминать себе, что мое дело — правое, и заставлять его верить, что мое правительство фанатично убеждено в важности этого вопроса. (Он ведь не имел опыта общения с нашими беспечными островитянами, и ему было невдомек, что крестовые походы стали для них невозможны: лишь горстка энтузиастов стремится пресечь катастрофу в зародыше, пока момент силы не вырос сверх всякой меры.) От этого зависела моя жизнь. Он все еще сжимал свой дробовик. Он вполне мог разнести меня, прежде чем я успел бы его ранить.
Я продолжал:
— Потом? Подумай. Вместо нашей сегодняшней жизни, когда мы увеличиваем человеческие знания и да… совершенствуем наш дух… нас постигнет сначала однообразие, свойственное злакам и скоту, потом мы превратимся в орду двуногих муравьев, а потом уйдем в пустоту небытия. И мы должны этому противиться, где бы ни появлялись признаки процесса. Иначе в конце, если мы не сможем сохранить себя как вид, Земля вновь перейдет во власть водорослей или станет голой, как Луна.
— А пока, все же… мы могли бы строить акведуки… растения, нормализующие солончаковые почвы… использовать ядерную энергию…
Я не стал передавать дошедшие до меня слухи, что управление ядерной реакцией было достигнуто, но работы в этом направлении прекращены. Кроме того, эта тайна принадлежала Адмиралтейству, я не мог объяснять этому сгорбленному трудами человеку, что Земля не может пережить второй век бездумной генерации и траты энергии. Когда-нибудь настанет день, и люди сердцем поймут, что планета создана не только на их потребу; тогда они смогут благополучно двинуться к звездам. Но это случится не при нашей жизни.
Не при жизни, которая могла бы быть у Вильяму, моего доброго товарища.
Я сомкнул зубы, сказав:
— Факт заключается в том, Дэнил Смит, что данное общество основано на истощении почвенных вод, жизненно важных для экологии планеты. Это является грубым нарушением Закона и международных конвенций. Чтобы поддерживать свой план, вы и ваши соучастники прибегли к убийству. Я полагаю, что большинство жителей Надежды — невинны, большинство верит, что здесь имеется мощный водный источник, но где тела наших людей? Достало ли у вас порядочности по крайней мере вернуть их земле?
Его душа разрывалась на части. Отец-основатель Надежды бросился передо мной на колени, содрогаясь в рыданиях.
Я погладил его по голове и прошептал:
— Могло быть и хуже. Хуже. Я за тебя заступлюсь, не тушуйся. — У меня по щекам градом катились слезы.
* * *В конце концов, я напомню нашим адмиралам, что нам надо возрождать острова, каменистые пустыни, со всех сторон окруженные океаном.
Первопроходцам можно дать поверхностный слой почвы и семена, цистерны с дождевой водой и солнечные батареи, если научить их выращивать пальмы и культивировать хлебные деревья, возделывать морские культуры. Человек не должен всегда нести смерть. Я знаю, что мое предложение радикально расходится с традицией. Но оно может принести результаты, стать обнадеживающим прецедентом, если те, кто не принадлежит к нашей культуре, станут нашими сильнейшими, приносящими жизнь. Помните, что мир полон людей, очень разнообразных, которых надо воспитать таким образом, — если нам это удастся. Где-то же мы должны начинать.
Клянусь, что я буду изо всех сил бороться за исполнение этого плана. Я смею надеяться, что наше правительство помилует Дэнила Смита и других заговорщиков. Но если для примера их придется казнить, они готовы принять повешение, и молят лишь об одном: чтобы их семьи отправили в любую ссылку, а не возвращали в лапы тирана.
Елена, поговори со своим отцом. Поговори со знакомыми парламентариями. Постарайся, чтобы они нам помогли.
Но не рассказывай им про этот последний эпизод. Просто думай о нем по ночам, как это делаю я, пока опять не вернусь домой.
Мы шли вперед, когда заря забелела на востоке, — Дэнил Смит и я. На западе звезды светили над дюнами и причудливыми очертаниями деревьев. Но они виднелись вдалеке, за полями и каналами, которыми прорезали нежную пустыню. А колкий ветер заставлял ветряки скрипеть над нашими головами, лязгать и рокотать, обескровливая нашу планету.
Он поднял руку, указывая на них.
— Ты выиграл этот раунд, Накамуха, ты и твои чертовы почитатели природы. Мои дети и дети моих детей запутаются в твоих кознях, потому что ты такой могучий. Но придет конец и тебе. Что тогда, Накамуха? Что тогда?
Я поднял голову на вращающиеся скелеты, и меня вдруг проняло пронзительным холодом…
Кит[1]
Гетто
Монорельсовая дорога доставила их в Кит-Таун, расположенный на окраине большого города. Сверкание его красных, золотых и зеленых огней заливало высокие, стройные башни, пульсируя над ними далеко в небе, но здесь, сейчас, ночью, было темно и тихо. Кенри Шаун с минуту постоял с остальными, неловко переминаясь с ноги на ногу и силясь найти подходящие слова. Они знали, что он собирается уйти, но, соблюдая правила Кита, предписывающие уважение к частной жизни, держали свои замечания при себе.
— Ну, — наконец сказал он, — еще увидимся.
— А, конечно, — подхватил Граф Кишна. — Мы еще пробудем на Земле несколько месяцев. — Помолчав, он добавил: — Когда мы все же улетим, нам будет тебя недоставать. Мне бы хотелось, чтобы ты передумал, Кенри.
— Нет, — возразил Кенри. — Я остаюсь. Но спасибо.
— Заходи к нам, — пригласил Граф. — Мы тут как раз собираемся на днях поиграть в покер.
— Конечно. Конечно, приду.
Граф потрепал Кенри по плечу, этот жест был в Ките красноречивее слов.
— Спокойной ночи, — вслух произнес он.
— Спокойной ночи.
Слова растворились во мгле. Они постояли еще пару минут, несколько мужчин в свободных голубых кофтах, мешковатых штанах и мягких ботинках, какие носят в Кит-Тауне. Их объединяло странное сходство: все были невысокого роста и стройного телосложения, смуглые, но больше всего их отличали общие манера двигаться и выражение лица. Всю жизнь они смотрели из межзвездного пространства на чужие миры.
Затем группка разбрелась, все пошли по своим делам. Кенри направился к дому своего отца. В воздухе стояла легкая прохлада, на северный полюс спускалась осень, и Кенри съежился, засунув руки поглубже в карманы.
Улицы Тауна представляли собой узкие бетонированные полоски, не люминесцентные, а освещение было старомодным: от круглых фонарей. Они отбрасывали призрачный белый свет на лужайки и деревья, на домики, наполовину утопавшие в земле, расположенные вдалеке от дорог. Народу кругом было немного: серьезный пожилой офицер, в плащ-палатке с капюшоном; медленно прогуливавшаяся за руку молодая парочка; стайка детей возилась на траве, наполняя воздух заливистым смехом, впитывая красоту и тайну, заключенные в Земле. Некоторые из этих детей могли быть рождены сотню лет назад; им доводилось смотреть на миры, даже солнца которых были здесь невидимы, но планета всегда манила людей, и они жаждали вернуться домой. Они могли однажды пересечь Галактику, но потом все равно возвращались к шелесту лесов и морским штормам, дождям и ветрам, стремительно несущимся облакам, через пространство и время тянулись к своей Матери.
Большая часть полусфер, которые миновал Кенри, была погружена в темноту, за ними присматривали машины, в то время, как жильцы мотались где-то выше неба. Он прошел мимо дома своего друга, Джонга Эррифранса, мысленно спрашивая себя, когда-то им доведется снова свидеться. Возвращение Голден Флайера в этом земном столетии не было запланировано, а к моменту его прилета, его корабль, Флитвинг вполне мог покинуть Землю.
Да нет. Я же остаюсь здесь. Когда Джонг вернется, молодой и веселый, я буду древним старцем, а он все так же будет таскать за спиной гитару и хохотать без перерыва. А я тогда буду землянином.
В городе было всего несколько тысяч домов, и в любое время большинство его жителей находилось в отсутствии. Только Флитвинг, Флайинг Клауд, Хай Барбари, Аур Леди и Принсесс Карен были сейчас в солнечной системе, или, как они говорили, на Соль, численность их команд составляла что-то около 1200 человек, считая детей. Он прошептал эти милые, старомодные названия, наслаждаясь их звучанием. Кит-Таун, подобно цивилизации Кит, не менялся; так должно быть. Когда путешествуешь со скоростью, близкой к скорости света, и время сжимается так, что ты отсутствуешь десять лет, а на Землю возвращаешься через сто земных — ты должен найти дом, в котором окажешься среди своих, ты перестаешь быть тем томми, которому приходится крутиться и соблазнять великих купцов Соль, здесь ты можешь ходить, как человек. То, что говорят на Земле: «Эти роботы не имеют корней, у них нет ни планеты, ни истории, ни привязанности к родине» — неправда. Привязанность здесь как раз глубже, чем могут себе вообразить на Соль, с ее лихорадочными битвами, взлетами и падениями.
— Добрый вечер, Кенри Шаун.
Он остановился, внезапно вырванный из своих размышлений, и посмотрел на молодую женщину. Бледное свечение уличного фонаря разливалось по ее длинным черным волосам и изящной фигурке.
— О… — Он подтянулся и кивнул. — Добрый вечер и тебе, Тейе Баринн. Давненько я тебя не видел. Года два ведь прошло?
— Для меня это было не так долго, — ответила она. — Хай Барбары как раз летала на Вегу. Мы пробыли на орбите приблизительно один земной месяц. Флитвинг ведь, кажется, прилетел пару недель назад, правда?
Хитрит, не решается говорить прямо. Он знал, что ей известно с точностью почти до часа, когда великий корабль прибыл с Сириуса и вышел на околоземную орбиту.
— Да, — ответил он, — но у нас сгорел астрогационный компьютер, и мне пришлось оставаться на борту, чтобы его отремонтировать.
— Знаю, — кивнула она. — Я справлялась у твоих родителей, почему тебя нет в Тауне. А ты не испытывал… нетерпения?
— Пожалуй, — этим словом он не выразил всего. Он не стал говорить о лихорадочном желании сойти, горевшем в нем, о том, как ему хотелось спуститься и мчаться к Дорти, которая его ждет среди земных роз. — Да, конечно, но корабль — это главное, а я подходил для этой работы лучше всего. Мой отец продал мою часть груза за меня; в любом случае, я никогда не любил заниматься бизнесом.
Ему подумалось, что этот пустой разговор, переливание незначительных слов, отнимают у него время, которое он мог бы провести вместе с Дорти. Но он не мог просто повернуться и уйти. Тейе была другом. Когда-то он думал, что она могла превратиться в нечто большее, но это было еще до того, как он встретил Дорти.
— С тех пор, как мы улетали, здесь мало что переменилось, — заметила она. — Хотя на Земле прошло двадцать пять лет. Звездная империя все такая же, язык тот же, а генетическая иерархия — чуть обширнее, чуть беспорядочнее, немножко ближе к перевороту или вторжению и концу. Помню, то же было у африканцев за два поколения до их падения.
— Правильно, и у других, — подтвердил Кенри. — И ждет иных в будущем. Но я слышал, что Звезды ополчились на нас.
— Да, — ее голос понизился до шепота. — Нам теперь приходится покупать значки по бешеным ценам и носить их все время за пределами Тауна. Может стать и хуже. По-моему, так и будет.
Он заметил, как ее губы слегка дрогнули, а в глазах, обращенных к нему, заблестели слезы.
— Кенри, правда то, что о тебе говорят?
— Правда что? — невольно выпалил он.
— Что ты собрался уходить? Оставить Кит и стать… землянином?
— Вернемся к этой теме потом. — Комок в горле мешал ему говорить. — У меня сейчас нет времени.
— Но Кенри, — глубоко вздохнув, она отступила назад.
— Спокойной ночи, Тейе, еще увидимся. Мне надо спешить.
Кивнув, он пошел дальше, быстро, не оглядываясь. Когда он шел, на него проливались полосы то света, то тьмы.
Дорти ждет, и он увидит ее сегодня вечером. Но именно в этот момент он почему-то не чувствовал себя счастливым.
* * *Она стояла около иллюминатора, вглядываясь во мрак, дышащий чуждыми ей тайнами, и белый свет стенок корабля отбрасывал холодные блики на ее волосы. Он тихо подошел к ней сзади и вновь подумал, какое она чудо. Даже тысячу лет назад такие высокие стройные блондинки были на Земле редкостью. И если бы селекционеры человеческого рода не сделали ничего другого, их следовало с любовью вспоминать лишь за то, что они вывели такую породу.