— Если он в одиночестве.
— Если нет, то почему же его товарищи никогда не дают о себе знать?
— Кто же может оценить мотивы разума совершенно нечеловеческого? — Вань нахмурился. — Я должен признать, что я и в самом деле часто говорил, что озадачен его путешествиями в полном уединении. Интеллект, наука, если им давать любое разумное определение, непременно должны включать в своей основе обмен информацией, хотя их можно определить, конечно, как определенный вид информации. Для чего, думается, нужно исключать создание и манипуляцию символами? Примитивные виды без инстинктивной потребности в общении — потребности, которая на самом деле гораздо сильнее половой, зачастую гораздо сильнее чувства самосохранения — как у коммунистов, которые готовы подвергаться мучениям, чтобы довести до масс правду, — раса без этого вида потребностей будет, предположительно, мыслить не по-человечески. Она будет состоять из животных. Следовательно, Сигманианец должен хотеть общения, разговора, моральной поддержки, как вы или я. Я сомневаюсь, сможем ли мы оставаться в здравом уме, товарищ генерал, если нам придется подвергаться длительному одиночеству.
— Сейчас не время для лекций, — сказал Чьжу. — Вас направили специально, во-первых, понять, не подвергается ли ваша страна смертельной опасности, во-вторых, направить все ваши усилия полностью на то, чтобы как можно быстрее предупредить нас об этой опасности, — и, естественно, как можно быстрее воспользоваться счастливым случаем, который как мы надеемся, докажет что вы эту ситуацию оцениваете правильно.
Вань поднял руку.
— Во имя народа! — Традиционная клятва прозвучала отрывисто, но не подняла его настроения. Он удивился, почему и решил, что сильная ответственность, которую он нес, сообщая эту торжественную новость, притупила его чувства.
— Пробивайся вперед со всей своей энергией навстречу общению, усовершенствуя этот язык, — сказал Чьжу. — Если в этом отношении мы сможем держаться на одном уровне с американцами — а еще лучше, если мы перегоним их, — они не смогут ввести в заблуждение ни нас, ни Сигманианца.
— Но язык ведь искусственный, — возразил Вань, — и, насколько я знаю, рудиментарный.
— Тогда вы должны играть ведущую роль в его дальнейшем развитии.
— М-м-м… да. По мере его развития, я подозреваю, с соответствующей скромностью, я смогу стать самым лучшим профессионалом в его использовании. Доктор Кантер очень талантлива, но ее гений — в теории, у нее нет такого практического опыта, как у меня, в различных языках. Серов, Дуклос и…
— Конечно-конечно, — Чьжу отметил его рвение. — По крайней мере, Вы сможете поговорить с Сигманианцем с глазу на глаз, если, например, никто больше не сможет подслушать вашего разговора, — и объяснить ему положение дел, — Он остановил себя. — Пусть подобное решение подождет надлежащего времени. Безотлагательное требование для Вас — это получить полную информацию. Не могли бы вы позвонить доктору Кантер и попросить ее послать вам ее материалы сейчас же, не важно в каком хаотическом состоянии они находятся?
— Я могу попробовать, — сказал задумчиво Вань. — Ее начальство могло уже запретить ей это. Или, если нет, она… очень обидчивая особа, я думаю, прячущаяся в своей хрупкой скорлупе. Она может не захотеть показывать кому-то постороннему свои беспорядочные записи. — Он помолчал. — Кроме того, не покажется ли этот звонок несколько поспешным?
Чьжу вытащил сигарету изо рта. Поразмыслив, он согласился.
— Может показаться, — и затушил окурок в переполненной пепельнице.
— Честно говоря, товарищ генерал, — продолжал Вань с еще большим воодушевлением — потому что вспомнил большую научную шумиху вокруг него, он не мог избежать человеческих комплексов. — Я не верю, что они имеют значение. Она дала мне основную информацию. Мои собственные записи подробны, и в моей лаборатории получены последние записи в отпечатанном виде в соответствии с договоренностью. Доктор Кантер говорила со мной свободно, зачастую без необходимости искренно. У нас есть все, кроме ее точного математического анализа и точных правил, которые она открыла.
— Разве вы не поняли, что необходимо принимать во внимание и интуицию? Теперь, когда мы знаем, что нужно искать, я уверен, что мы сможем продублировать ее результаты через две или три недели. Любой квалифицированный аналитик, который имеет доступ к компьютеру…
— Великолепно! — Чьжу засиял. — Вы за это отвечаете. Для вас будет найдено рабочее место прямо в этом здании. К кабинету будут примыкать комнаты для отдыха, где вы будете жить. Приказывайте: что и кого вам нужно.
— Что? — Вань заморгал. — Я могу руководить из своего дома. Или, если потребуется больше сотрудников, мой факультет в Университете…
— Товарищ Вань, — сказал Чьжу скорее радостно, чем строго. — Я понимаю, что вам не терпится увидеть свою жену и детей, но я боюсь, что нужды общества — прежде всего. Необходимы и меры безопасности, вы знаете, почему. Как вы уже, вероятно, догадались, наш разговор был санкционирован высшими правительственными кругами.
— Вашей жене сообщат, что вы будете отсутствовать по делам. — Чьжу помолчал. — Если вы… э-э-э найдете, что ваши физиологические потребности отвлекают вас от научной работы…
— Нет-нет, — сказал Вань. Тут ему пришло в голову:
Он сказал не то, что думает, тут есть намек. На самом же деле, если честно, здесь мы один на один с нашими многочисленными душами (потому, что я верю, что многие примитивные племена, да и такой проницательный и могущественный народ, как древние египтяне, говорят чистую правду, когда верят, что у человека имеется несколько душ, по крайней мере больше, чем одна) — моя Яао — свет луны и горная вершина — стала непреклонным фанатиком, с которым я вместе лишь из-за ее безупречной уважительности, которая гарантирует мне разрешение путешествовать, вести переписку, читать, слушать, иметь вкус к этому совершенно изумительному миру. (До тех пор, пока у нас есть система, которая гарантирует одни и те же свободы всем людям, однако прискорбно то, что безопасность требует, чтобы ими наслаждались только немногие.)
О, у меня есть еще и другие причины. У мужчин всегда они есть. Я чувствую, что где-то в глубине, за хриплым голосом и сжатыми губами, она тоже помнит: она тоже удивляется, недоумевает и страдает из-за того, что произошло.
И вы, мои души, помните ту конференцию в Англии (каллиграфический аскетизм шпилей Оксфорда на фоне серых свинцовых облаков, возвышающихся над вольным мокрым ветром), и книгу, которую я читал, чтобы заснуть однажды ночью, как же было имя автора? Да, Честертон — эксцентричный, чокнутый, архаичный — живший почти сто лет назад… тем не менее он определил аскетизм как аппетит к тому, чего мы не любим. У нас у всех есть элемент аскетизма, не правда ли, мои души?
Он с нетерпением ждал приезда домой как возвращения в любимое место. Он арендовал (как сказали бы американцы) дом с садом довольно далеко за городом, построенный для какого-то Мандарина в эпоху Манчжу. Изогнутые ветви деревьев на фоне полной луны; крутой изгиб крыши, парадоксальный на фоне выдержанной старинной красной, черепицы; тени обдуваемых морским ветром цветов на стене, украшенной резьбой в виде плакучих ив; мостик; гора, запечатленная несколькими быстрыми штрихами восемь сотен лет назад самим Ма Юанем; книги, да, старик Ли По, поэт, который больше упивался жизнью, чем вином, которое он воспевал…
Но больше всего Вань скучал о своих детях. Пинь, Тай и Чен были хорошими мальчиками, отличными оценками Тая в школе можно было гордиться, и его рвением в рядах пионеров тоже; можно быть уверенным, что Чен скоро вырастет из подростковой неуклюжести. Но маленькая, маленькая Пинь (что звучит не очень похоже на дикую яблоньку, которая цветет красными и белыми цветами на ожившей Земле, но что на самом деле обозначает «мир») побежит ему навстречу, засмеется, когда он возьмет ее на руки, завизжит от восторга, когда он подбросит ее в воздух; она пойдет с ним рука об руку через сад и будет называть его «большим мешком, полным любви».
Ну, всего неделя, а может быть, две или три. Не больше. Чтобы быть уверенным в том, что этот раскаленный ужас никогда не прогремит над Пинь, что никогда из ее выжженных глазниц не потекут глаза по обожженным щекам ее лунообразного лица, которое она унаследовала, возможно, от звезд.
Вань неожиданно осознал, что Чьжу смотрит на него в замешательстве. Прошла целая минута. Он рассмеялся, услышав в своем смехе резкость и неестественность.
— Прошу прощения, товарищ генерал. Я задумался и забыл… Да, я тотчас же приступлю к делу.
— Хорошо, — сказал Чьжу. — Нам повезло, что вы — на нашей стороне. Скажите, есть ли у американцев кто-нибудь, кого можно было бы сравнить с этой Кантер?
Вань неожиданно осознал, что Чьжу смотрит на него в замешательстве. Прошла целая минута. Он рассмеялся, услышав в своем смехе резкость и неестественность.
— Прошу прощения, товарищ генерал. Я задумался и забыл… Да, я тотчас же приступлю к делу.
— Хорошо, — сказал Чьжу. — Нам повезло, что вы — на нашей стороне. Скажите, есть ли у американцев кто-нибудь, кого можно было бы сравнить с этой Кантер?
Удивленный Вань порылся в памяти.
— Трудно судить. У них есть чрезвычайно компетентные люди. Левинсон, Хилманн, Уонсберг… Однако таланты и возможности не у всех одинаковы. У Хилманна — слабое сердце; они не могут послать его в космос. Осмелюсь сказать, что в виду того, что ей удалось сделать, доктор Кантер останется их главным агентом. А почему вы спрашиваете?
— Однако что бы она ни представляла собой, — сказал Чьжу, — она отчитывается империалистам. Мы говорили о том, чтобы рассказать Сигманианцу правду. Не думаете ли вы, что будет больше шансов сделать это без постороннего вмешательства в отсутствие Кантер?
— Почему же… возможно… трудно сказать, — Вань почувствовал, что уклоняется от ответа. Она говорила так охотно. — Возможно, будет неплохо попытаться отстранить ее от проекта. Предположим, я… нет, нет, если я скажу в данный момент, что она ведет по отношению ко мне невыносимо, мне могут не поверить… М-м-м… если бы мы могли уговорить кого-то еще, представителя какой-нибудь третьей страны, затеять с ней ссору и… это не в моей компетенции, товарищ генерал.
— Я понимаю. Я только хотел узнать ваше мнение относительно того, желательно или нет устранить ее.
Разговор продолжался еще некоторое время, до тех пор, пока Чьжу не позвонил денщику, чтобы он проводил Вань в его новый кабинет. Оставшись один, генерал позвонил какому-то очень важному чину и доложил обо всем. Получив приказы, он затем нажал на кнопку на телефоне, которая привела в готовность команду спутника, готового отправиться в Америку. Быстро посланный луч после зашифровки, если и будет перехвачен, будет принят за пучок обычных радиопомех. Это устройство было секретным и использовалось редко, как все, чем владела Народная Республика.
Человек, который назвал себя Сэмом Джоунсом, наклонился через стол.
— Ты знаешь, что чувствует большинство из нас, — сказал он. — Мы не можем доверять сигманианскому чудовищу. Как мы можем посметь? И еще, китаезы — все равно что наши братья. Господи, он испражняется всем телом!
— Ага! Я и сам этому удивляюсь, — громко воскликнул Ник Уэллер.
— А теперь эта баба, Кантер. На экране, в газетах, повсюду, ты должно быть слышал. Она нашла способ общаться с ним.
— Я слышал.
Комната погрузилась в ночь. Хотя час был поздний, помещение вибрировало от сильного шума огромного города. Флюоресцирующая реклама над головой отбрасывала тени на мрачное лицо Джоунса. Он поднял свой портфель и положил его на колени.
— Этому нужно положить конец, — сказал он. — Видишь это? Если мы не станем пытаться поговорить с этим созданием, оно само от нас отвяжется. Какие бы у него ни были планы, сперва ему нужно как-то поговорить? Правильно? В противном случае, оно просто может спалить всю планету. Ему нужны обманутые люди в качестве орудий.
Уэллер затянулся сигарой и медленно выпустил дым, сощурив глаза.
— Может быть, — сказал он. — К чему ты клонишь?
— Я не говорю, что без миссис Кантер проект остановится, — рассказывал ему Джоунс, — но там возникнут затруднения, нам ведь нужно с чего-то начать.
Уэллер разволновался.
— В конце концов, кто ты такой? Мне известно только то, что Луиджи сказал, что мне будет интересно с тобой поговорить. Какое ты имеешь к нему отношение?
— Не имеет значения, — сказал Джоунс. — Не бойся Луиджи. У каждого полно разных связей. Я мог просто выследить тебя, назначить эту встречу через, ну, скажем, твою мать, если нужно. Она знакома со служанкой, которая также работает на одного банкира, который мне доводится другом или кузеном. Понял?
Уэллер что-то проворчал.
— Что мне нужно — так это профессиональная помощь, — сказал Джоунс. — У меня полно сведений, но не так уж много рабочих рук. Федеральное Бюро Расследований — не важно. У меня есть для тебя работенка, которая довольно проста, если она тебе понадобится, а в этом портфеле — денежки — чтобы лучше прийти к соглашению — что, я надеюсь, заставит тебя захотеть ее выполнить.
Уэллер уселся поудобнее, приготовившись слушать. Он не был смущен, и вряд ли любопытен. Ему просто нужно было удостовериться, что этот Джоунс, не важно как было его настоящее имя, не был полицейским агентом, но это было нетрудно. Нетрудно также будет замести хорошенько следы так, что если впоследствии Джоунс окажется трепачом, власти ничего не смогут доказать о причастности Ника Уэллера.
Порядок, пусть этот Джоунс съехал с катушек. Не важно, ведь у него есть монета, чтобы заплатить за свои прихоти! Сегодня вокруг полно чокнутых, однако, не так уж много таких, которые богаты.
Конечно, Уэллер не станет начинать, пока не посоветуется со своим астрологом. Но ведь гороскоп не может оказаться совсем плохим для того, кто носит амулет, сделанный специально для него местным астрологом, чтобы отпугивать неприятности.
— Выкладывай, — предложил он. — Имей в виду, я очень сомневаюсь, смогу ли я помочь тебе лично. Но, возможно, я смогу тебе назвать одно-два имени.
Стандартная рабочая процедура. Революционеры не повергли Орто ниц, — оно просто их изжило, в поколение, ведущее партизанские войны — но они представили много хороших идей, таких как новое оружие, и разные уловки защиты, и организация ячейками, вниманию подпольного мира. Ник Уэллер был сам мятежником высокого класса.
Глава шестая
Ивон не считала себя застенчивой, просто сосредоточенной, любящей уединение и получающей удовольствие от общения на вечеринках, когда немного хороших друзей собираются, чтобы поесть хорошую еду и приятно побеседовать. Она надеялась посмаковать свой триумф. Она ожидала поздравлений от персонала базы Армстронга, по видеофону — от отца и мамы и от всей семьи, от Президента и своих коллег по всему миру, конечно, это согревало ее до глубины души. Однако они не ослабили ее стресса — эти брифинги, разговоры с разными официальными лицами, профессиональные дискуссии, большой поток запросов на интервью, статьи, лекции, поддержка благотворительных мероприятий, наконец, конференция по телевизору, когда дюжина журналистов со своих разных экранов забросали ее, уставшую, бездной вопросов, многие из них — личного характера, и было установлено, что эту конференцию смотрели сто миллионов человек в одних только Соединенных Штатах…
— О пожалуйста, — взмолилась она на пятый день. — Разрешите мне поехать домой.
Полковник Алмейда кивнул.
— Вы поедете, Ивон. Вы похожи на смерть. Я устроил так, чтобы к вам никого не пускали, очистил путь к отступлению, поэтому вы можете взять отпуск. Берите свое снаряжение из своей комнаты, и я подброшу вас до Денвера лично.
— Моя машина здесь.
— Оставьте ее, если не хотите быть окруженной почитателями, охотниками за автографами, газетчиками, уличными торговцами и чокнутыми. Ваш город находится на осадном положении, разве вы не знали? Лучше позвольте мне подвезти вас. У меня есть человек, который доставит ваш автомобиль завтра. — Алмейда вытащил полоску бумаги из своей туники. — Вот. Почти позабыл. Ваш номер телефона, который не числится в справочнике. Я воспользовался своим положением, чтобы устроить это.
— Как вы милы, Энди, — пробормотала она сквозь туман усталости.
Его лицо с римским носом расплылось в улыбке.
— Нет, всего лишь необходимая мера предосторожности. Мне бы не хотелось, чтобы вас постигла участь первых астронавтов, и оставшуюся часть своей карьеры вы провели бы как цыпленок в соусе. Вы нам очень нужны.
В вертолете он не втягивал ее в разговор. Полет был спокойным. Только шум лопастей винта и ветер, легкая дрожь по сиденью, передающаяся телу, нарушали покой. Они летели высоко, звезды окружали кабину, мириады блесток в почти что космической темноте, Денеб созвездия Лебедя, Вега из Лиры, созвездие Пегаса, Большая Медведица и Дракон. Созвездие Дракона, огибающее своей королевской аркой на полпути вокруг Полярной Звезды. Земля внизу лежала широкая и таинственная. То тут, то там на ней блестели похожие на созвездия города, где, возможно, некоторые люди тоже смотрели вверх и удивлялись.
Когда появилось зарево Денвера, Ивон почувствовала, что отдохнула достаточно, чтобы говорить. Она потянулась за сигаретой, а потом убрала руку — слишком много дыма, лихорадочного курения час за часом, во рту у нее драло и ей нужно проявить мудрость и принять меры предосторожности против рака, а потом она сказала: