— Зло узнать можно, — тихо сказал мертвый король, — вернее, понять, где его нет. Зло не может быть красивым, лорд Элгелл, не может быть умным, не может быть великим. Удачливым, большим, даже огромным может, но не великим. Издали его еще можно спутать с чем-то достойным, но вблизи оно не черный рыцарь, а карлик в разноцветных тряпках. Уродливый и злобный из-за своего уродства и своего ничтожества, о которых ему известно лучше, чем другим. Зло всегда завидует, всегда хочет больше, чем имеет.
— Моя леди! — Джеральд смотрел с удивлением и ужасом, но это лучше, чем ткнуться в траву с кинжалом в спине.
— Молчи, Джеральд де Райнор, молчи и слушай! Если не ради себя, то ради тех, кто идет за тобой и верит в твою звезду. Не жалей зло, не восхищайся им и не смей его прощать! Прибереги великодушие для тех, кто на него способен. Для того же Троанна… Надеюсь, оно ему скоро понадобится. Ты вправе простить подлость, причиненную тебе, но не другим. И ты не должен забывать о тех, кому без тебя не выжить. Даже если не боишься смерти, даже если хочешь умереть, помни о них. О тех, кого, кроме тебя, защитить некому, я…
Эдмунд Доаделлин должен был об этом подумать. Его глупость обошлась слишком дорого.
11
— Моя леди, Эдмунд Доаделлин не мог по-другому, иначе он перестал бы быть собой.
— Перестал бы.
Серебристые глаза смотрели со странной отрешенностью. Дева была далеко от застигнутого осенью леса. Внезапно Джеральду показалось, что он подглядывает за чужой болью, и рыцарь торопливо потянулся к колючей ветке. Боярышник, королевское дерево… Почему весной так много белых цветов, а ягоды всегда или красные, или черные?
— Дед говорил, Малкольм Дангельт не смог носить корону Эдмунда. — Кому он это рассказывает? Деве? Себе? Этим кровавым ягодам?..
— Не смог?.. — эхом откликнулась Джейн. — Отчего же?
— Она его обжигала. Теперь у Дангельтов золотой венец с зубцами в виде трилистников, а старая корона хранится в сокровищнице. Ее никто не видит, дед говорил, она походила на венок…
— Да, — Дева все еще смотрела в небо, — на серебряный венок, сделанный так искусно, что цветы кажутся живыми. Считалось, что эльфы при помощи волшебства превратили настоящие цветы в серебро, потому что ни один ювелир не мог повторить подобное. И еще говорили, что корона Доаделлинов нечто большее, чем вещь… Она неугодна злу.
— Значит, говорили правду.
Правду, потому что Дангельты те же карлики. Завистливые, злобные карлики, которые хотят всего и боятся, что придут такие же, как они, и отберут добычу. Дункан корчит из себя короля, но разве король будет сидеть в Лоумпиане, когда его держава горит с трех сторон? Разве король будет сводить счеты и ревновать, когда гибнут люди?
Джеральд потряс головой, отгоняя навязчивое видение. Дункан Дангельт, огромный, краснорожий, стоит у камина, уперев руки в необъятные бока, а у его ног сидит шут — кривоногий карлик с широченными плечами и носом картошкой, не спускающий сальных глазок с придворных дам. Отпусти уродец бороду и напяль доспехи, получится отменный гном, но надень на него корону и горностаевую мантию, чем он будет отличаться от короля? Разве что скверной рожей и еще более подлым нравом. Бедная Олбария… Бедная Олбария и бедный Эдмунд, побеждавший драконов и проигравший змее.
— Бедный Эдмунд. — Почему он все время думает об убитом короле? Уж не потому ли, что без Доаделлинов Олбария задыхается, или все дело в Айнсвике, к которому они снова вернулись?
— Эдмунд Доаделлин умер так, как жил, — рука Джейн легла на его плечо, — он не мог иначе, но ты не должен попасть в тот же капкан.
— Моя леди знает много о Доаделлинах, может быть… Я хотел бы увидеть могилу Эдмунда, если она есть.
— Есть… В Грэмтирском лесу. Если идти от Сент-Кэтрин-Мид вверх по ручью до поваленного дуба, будет поляна. Там тоже растет боярышник…
— Моя леди там бывала?
Дженни вздрогнула, длинные ресницы медленно поднялись.
— Я была на могиле короля, — ее голубые глаза смотрели испуганно и печально, — в ночь, когда сожгли Сент-Кэтрин… Я бежала, за мной гнались… До самой поляны… Сначала много, потом трое…
Трое дурно пахнущих ублюдков, с хохотом загоняющих Дженни… Проклятье, ну почему его не случилось рядом, почему нас нет рядом именно тогда, когда мы нужнее всего?!
— Они… Они утонули, — докончила Дженни, — а я пришла к вам.
Пришла и сказала, что нужно делать. Дева Джейн, слышащая голоса, Дева Джейн, посылающая в бой, — и Дженни, дрожавшая от ужаса в ночном лесу… Что она там видела или… кого? Дьявол и Преисподняя, не все ли равно! Он любит ее, и хватит врать всем и себе! Любит, кем бы она ни была. Он готов делить Деву и с Олбарией, и с небом, но Дженни не отдаст никому!
— Моя леди, я прошу у вас одного. Правды.
— Правды? — переспросила Дженни. — Но я не лгу… Я не могу солгать милорду.
А он не хочет быть милордом, не желает, и все, у него есть имя. Да, он воин, полководец, герцог, лорд Элгелла, но это в другой жизни, а для нее он — Джеральд!
— У меня есть имя, я хочу, чтобы ты звала меня по имени!..
Не надо орать, она же может испугаться. Дурак, он опять все испортил…
Джеральд резко разжал пальцы, и Дженни со стоном отскочила к усыпанному ягодами кусту, который словно бы обнял ее.
— Мой лорд… Я не могу… Вы же ничего не знаете…
Не знает и не хочет знать. Ему не нужны ее тайны, ему не нужна ни владычица, ни пророчица. Господи, я никогда ничего у тебя не просил, но отдай мне эту девочку, клянусь, я смогу ее защитить.
— Моя леди… Дженни… Я люблю тебя, и пропади все пропадом!
12
Он любит ее? Золотой Герцог любит ее?! К горлу Дженни подступил комок, она вцепилась в кисти пояса, не зная, что делать. Бежать? Но он догонит. Отказать? Но она… она не сможет отказать ЕМУ! Сказать "да"? Это подло. Он любит не ее, а то, что с ней происходит, когда она не понимает, что говорят ее губы. Джеральд — эльфийский рыцарь из сказки, но Эдельфлед полюбил дочь тана, а она — не принцесса, а судомойка, маленькая судомойка из сожженной деревни. Дженни закусила губу, чтоб не заплакать: когда на нее орала миссис Пулмсток, это помогало. Не всегда, но помогало. Девушка судорожно вздохнула и замотала головой:
— Мой лорд… я… я не могу!.. Нет…
Джеральд какое-то время молчал, потом подошел ближе. Его лицо снова было спокойным, с такой улыбкой он уходил в бой. Если б он не вернулся, она бы умерла.
— Моя леди, простите, если я причиняю вам боль, но я не отступлюсь. Прошу, скажите четыре слова: "я вас не люблю", и я уйду. Нет, не уйду, а помогу вам сесть на лошадь и провожу в лагерь. Клянусь никогда не возвращаться к этому разговору, но я должен знать. Не догадываться, а знать.
Правду?! Господи, как же ему рассказать? Он не поверит, никто не поверит, она сама не верит, пока на нее не находит…
— Мой лорд… Вы ошибаетесь… Вы меня не любите, не можете любить… Я… Вы… Вы — герцог…
Да, он — герцог, владыка Элгелла, любимец армии. Он думает, что она избрана небом, что она выиграла войну, но ее выиграл убитый король, а она — никто. Дурочка, искавшая спасения в лесу.
— Вы — герцог, — повторила Дженни, — и лорд Элгелла…
— Значит, герцог недостаточно знатен для избранницы ангелов? — Он улыбнулся, но как-то грустно. — Ты права. Ты достойна короля, настоящего короля, а не бросившего нас кабана в расшитом кафтане.
— Мой лорд…
Если бы она могла назвать его по имени, как он просил! У него такое красивое имя и так ему подходит. Джеральд де Райнор, Золотой Герцог, лорд Элгелл…
— Ответь, — он подошел совсем близко, — я прошу тебя… Только правду, я приму любую.
— Вы не поверите…
— Поверю, даже если ты скажешь, что сейчас зима.
Зима? И вправду зима, вечная зима, потому что сейчас он уйдет и она замерзнет.
Изумрудные глаза были совсем рядом, ее лорд ждал ответа, и что могла она сказать? Только "да", и будь что будет! Потом он поймет, что ошибался, и уйдет, а у нее останется память о счастье, пусть краденом, пусть коротком, но счастье…
— Сядьте, милорд. Отойдите и сядьте. Вот и все… Она не скажет "да", она не Дженни из Сент-Кэтрин-Мид, а только голос, чужой голос и чужая воля.
— Я слушаю, моя леди. — Джеральд покорно опустился на траву. Как же ему больно…
— Дженни любит тебя. С первого мгновенья. Ее сердце, ее душа, ее мысли принадлежат тебе, но ты себе не принадлежишь. И я себе не принадлежал…
— Моя леди!..
— Нет, Джеральд де Райнор, не леди. С тобой говорит Эдмунд Доаделлин, король Олбарийский. Мы клялись защищать Олбарию, пришла беда, и я вернулся. Но я лишь тень, прикованная к своей могиле. Дженни стала моими губами, моими глазами, моей волей. Ей очень тяжело, но у нас не было другого выхода.
— Мой государь! — Джеральд сорвался с места и преклонил колено. — Мой государь! Как же я не догадался!..
— Я знаю, что ты сейчас предложишь. — Рука Дженни слегка шевельнулась, словно останавливая его порыв. — Это невозможно. Судьба послала мне Дженни. Я защитил ее от убийц. В Грэмтирском лесу мне подвластно многое, но я не мог его покинуть. Я попросил Дженни о помощи, она согласилась. Вряд ли она знала, на что идет, да и сам я не знал, но дело сделано… Я связан с Дженни до конца войны, потом я ее оставлю, она будет свободна. Теперь ты знаешь все.
— Мой государь, — глаза Джеральда блеснули, — я прошу вас принять мою службу.
— Я принимаю ее, лорд Элгелл. — Тонкие пальцы коснулись склоненной золотистой головы. — Не стыдись больше своего титула. Элгеллы всегда служили Олбарии, долг, любовь и радость — вот что вело их по жизни. Ты настоящий Элгелл, Джеральд.
— Я запомню… Ваше Величество, я прошу еще об одной милости. Я… Я прошу у вас руки Джейн. Я буду ждать столько, сколько нужно.
— А ты уверен в себе? Прости, что я спрашиваю, но какую Дженни ты любишь? Деву или…
— Обеих. Мой государь, я готов умереть за Олбарию и… за моего короля, за моего настоящего короля, но в жены прошу Дженни!
— Быть по сему!
— Благословите нас, Ваше Величество.
Дженни вздрогнула, когда ее рука поднялась и медленно опустилась в раскрывшуюся навстречу ладонь.
— Будьте счастливы.
Пожатие Джеральда было горячим и сильным, он и раньше брал ее за руку, но сейчас все было не так. Святая Дева, неужели это не сон?
— Джеральд…
— Дженни, это… Это ты?
Она кивнула, слов у нее не было, зато были слезы… Как глупо плакать от счастья.
— Я говорил с ним, — Джеральд привлек ее к себе, — он желает нам счастья… после войны…
— Я слышала. — Дженни больше не сопротивлялась. — Я все слышу, когда он говорит… Он сказал правду, я и в самом деле… Ты стоял у окна, а потом вдруг обернулся. Я бы тогда умерла, если бы не он… Он заговорил об Олбарии, он… Он думает о ней и… И о нас тоже. Он боится за нас.
— Все будет хорошо, — Золотой Герцог осторожно поднял головку девушки, — война скоро кончится, еще до снега… Дженни, нашего старшего сына будут звать Фрэнси… Лорд Фрэнсис Элгелл, и будь я проклят, если он не будет достоин этого имени. А второго назовем Эдмундом.
Их сына… Об этом страшно думать, страшно и восхитительно. Страшным и восхитительным было все — ветки, усыпанные алыми ягодами, пахнущий медом ветер, отдаленные голоса. Дженни замерла в ожидании то ли смерти, то ли полета, как замирала в детстве над Солнечным обрывом. Тогда она не решилась прыгнуть — тогда, но не теперь. Дженни запрокинула голову так высоко, как только могла, и первая коснулась губами губ своего герцога.
13
Они вышли из леса как раз вовремя — еще немного, и их бы нашли. Чуть ли не сотня стрелков во главе с Лэннионом топтались возле привязанных коней, и среди них был кто-то чужой в запыленной котте.
— Мой лорд, — незнакомец преклонил колени, и тут Джеральд его узнал. Перси Эсташ, младший сын Лесли, славный малый, не трус, не подлец, не проныра. Странно, что Дангельт послал к ним Перси, Эсташи отродясь не ходили в королевских любимчиках.
— Рад тебя видеть, Перси. Что нужно Его Величеству?
Эсташ с сомнением глянул на запыленные сапога, и Джеральду стало смешно.
— Ты нас ни с кем не путаешь? Может быть, ты собирался ко двору?
— Нет, — покачал головой Перси, — при дворе нам делать нечего. Дункан думает о своей шкуре и своем золоте, а вы…
— О чем бы мы ни думали, уж точно не о тряпках, — Джеральд подхватил Эсташа под руку, заставляя подняться. — Так что хочет Дангельт?
— Милорд… Я… Я не из Лоумпиана…. Мы разбиты, хотя и лягушатникам досталось… Мы отступаем за нами — каррийцы и Троанн.
Ты хотел знака свыше, Джеральд де Райнор. Получи! Зря ты размечтался о будущем, твоя победа еще не мир.
— Отец жив? — Жаль, если Лесли убили, граф — славный человек, не то что некоторые.
— Жив, — в глазах Перси мелькнула благодарность, — только ранен. Если б не это, мы, может быть, и удержались бы.
Да, убить полководца часто то же, что убить победу.
— Он будет жить?
— Да, милорд… Он просил передать, что еще одного боя нам не выдержать.
— Дангельт знает?
— Отец пошлет гонца… уже послал… наверное, но… — Перси набрал в грудь воздуху и выпалил: — Нам нужны вы, милорд! Вы и Дева! Дангельт — трус и предатель, он… Вы знаете, что казна уже на корабле?
— Не знал, но не удивлен. — Джеральд оглянулся на Дженни. На Дженни или на Эдмунда?
— Милорд… — Перси перевел дух. Бедняга дышал, как загнанная лошадь. — Милорд… А Дева? Что скажет Дева?
— Господь любит Олбарию, — заверил Лэннион. — Дева нас не оставит.
— Не веришь, спроси сам, — предложил Джеральд, едва удержавшись от того, чтобы рассказать Перси и всему миру о своей любви и о том, что она взаимна. Не надо торопить события, не надо дразнить судьбу, сейчас главное — ледгундцы. Армия отступает к Лоумпиану… Где лучше всего дать сражение? К Вэлмотту не успеть, остается Деккерей!
— Моя леди… — Пока он может называть ее только так, но война рано или поздно кончится, они смогут быть вместе. И будут! — Моя леди, сэр Перси Эсташ привез дурные вести. Приморская армия разбита и отступает.
Голубые глаза подернулись серебристым льдом, он так и не привык к тому, как подснежник становится сталью. Можно подумать, он привык к тому, что любит! К любви невозможно привыкнуть, но можно любить Дженни и служить своему королю.
— Когда вы будете у Деккерея? — Господи, Эдмунд думает так же, как и он!
— Моя леди, — Перси казался потрясенным, — отец будет у Деккерея через четыре дня, но нам не удержаться. У нас почти не осталось тяжелой конницы… Нам пришлось бросить ее в бой, не имея поддержки лучников.
— Пусть Троанн думает, что их у вас нет по-прежнему, — серые глаза задорно сверкнули, — тогда он захочет повторить то, что однажды удалось… Но нужно спешить.
— Пять дневных переходов, — буркнул Лэннион, — но куда девать этих ублюдков? Не тащить же с собой!
— А зачем? — Глаза Джеральда сверкнули. — Отберем у них железо. Все, до последней бляшки, и приставим к ним крестьян позлей. А к крестьянам приставим легко раненных и аббата.
— И то верно! — Лицо старого рыцаря просветлело.
— Мы придем, Перси, — Джеральд хлопнул молодого человека по плечу, — и придем быстро…
Резкий свист, вскрик, глаза Дженни, нет, глаза короля — серое, исполненное вечности сиянье.
Что-то с силой ударило Джеральда в спину, герцог не удержался на ногах, ткнулся лицом в траву, сверху навалилась какая-то тяжесть, раздался крик, ему ответил второй, третий, остро и горько запахло полынью…
14
Она ничего не поняла, но Эдмунд успел швырнуть ее тело между любовью и прилетевшей из леса смертью, остальное было неважно. Джеральд жив, он будет жить очень долго и очень счастливо, но как же больно, больно и холодно.
Дженни открыла глаза, это было тяжело, но зато она увидела Джеральда. Ее герцог стоял над ней на коленях, на его щеке была кровь. Господи, он же ранен!..
— Джер… — Надо говорить "милорд", тут столько людей… И еще гонец. — Милорд… вы ранены?..
Он покачал головой и улыбнулся, он что-то говорил, было видно, как шевелятся губы, но слов Дженни не слышала — их уносил пахнущий горечью ветер. Как шумят деревья, из-за них ничего не слышно, деревья и еще водопад. Откуда здесь водопад?
— Дженни!.. Дженни…
Она все же разобрала, что он зовет ее, но вот же она, здесь, с ним. Почему он так смотрит? Что-то случилось?
— Дженни…
Какие отчаянные глаза, но почему?! Он что-то говорил, потом любимое лицо заслонил кто-то пожилой и озабоченный. Старик кивал, коричневые губы шевелились… Почему ушел Джеральд? Он бросил ее?! Нет, не может быть… Боль прошла, но холод стал нестерпимым, чужое лицо расплылось в светлое пятно, и Дженни вдруг поняла, что должна сказать правду. Она крикнула, и ее услышали, потому что клубящаяся муть отступила, и она увидела Джеральда еще ближе, чем в прошлый раз.
— Я… я… тебя люблю…
Она должна это сказать! Пусть слышат все, нестрашно! Она любит и будет любить!
— Я люблю тебя!
— Дженни! Дженни…
Его слова уносили ветер и вода, они сливались с шумом рыжих крон. Как быстро пожелтели деревья, еще утром они были зелеными… Как быстро пришла осень. Золотой водоворот закружил ее, она превратилась в подхваченный ветром лист и полетела сквозь падающие звезды, она сама была звездой, падающей звездой в бархатном лиловом небе, снежинкой, лепестком цветущего боярышника. Полет… Она так об этом мечтала, стоя над обрывом, тогда она не решилась прыгнуть, теперь ее никто не спрашивал. Пришло время полета, время счастья, свободы и радости. Как же она счастлива, но она была бы еще счастливей рядом с Джеральдом. Какими несчастными глазами он смотрел на нее… Почему? Что с ним? Где он?!