Я молча взяла лист, нашла кабинет и встретилась с невероятно веселым молодым человеком в белой рубашке, который пришел в восторг, узнав, что требуются его услуги.
– Прекрасно, что пришли! Сочувствую! Штраф неприятен. Где у нас анкетка? Ооо! У вас прекрасный почерк! И ни одной ошибки! Хотя вот здесь. Отчество. Вместо «Леонидовна» у вас «Ленинидовна». Ха-ха-ха, очень смешная описка! Получается, что вашего отца звали Ленинид. Давайте живенько перепишем, вот ручка, новый бланк. Не волнуйтесь, у вас все получится. Уверен, что вы справитесь!
Я молча положила перед клерком свой паспорт. Роман посмотрел его и схватился за голову.
– Я идиот! Полный! Простите! Допустил бестактность! Ужасно! Отвратительно! Я полон стыда! Извините!
Я попыталась остановить его словоизвержение.
– Пустяки, отчество у меня сложное…
– Нет, нет, – продолжил рвать на себе волосы Роман, – не сердитесь! Моя бестактность недопустима!
Я подождала некоторое время, поняла, что передо мной родной брат Червякова, героя рассказа Антона Павловича Чехова «Смерть чиновника», и, надеясь, что Роман не скончается от ужаса, как несчастный Иван Дмитрич, чихнувший во время посещения театра на голову генералу, сказала:
– У меня мало времени, хочу успеть на работу.
– Понимаю, – засуетился парень и стал вытаскивать из шкафа амбарные книги. – Сначала вот тут распишитесь. Отлично. Теперь в другом гроссбухе. Супер, на очереди у нас третий том.
Я скрипнула зубами, но желание наслаждаться вечером любимым сериалом на канале «Детектив плюс» перевесило готовность убежать из офиса.
Наконец муторная процедура завершилась. Роман встал.
– Ощущая свою глубокую виноватость, я сам сопровожу вас к Анне.
Я сделала попытку отделаться от парня.
– Большое спасибо, не стоит беспокоиться, просто назовите номер комнаты.
– Пять бе, вы точно не обиделись? – спросил клерк, протягивая мне листок, где было написано «5б». – Это вам подсказка, держите ее перед глазами. Вы не сердитесь?
– Конечно, нет, – улыбнулась я и, взяв бумажку, вышла в коридор.
Похоже, в «Обзор ТВ» считают клиентов идиотами, не способными выучить цифры от единицы до десяти. Наверно, мне надо зайти в соседний кабинет, безумный Роман сидит в комнате с номером пять. Но на следующей двери красовалась табличка «шесть», я толкнула створку.
– Простите, а где пять бе?
– В восточном коридоре, – сухо ответил лысый мужик.
– И как в него попасть? – продолжала я.
– На стене есть план помещения, – весьма нелюбезно буркнул сотрудник.
Я прошла вперед и увидела стенд с плакатом, на котором было написано: «Отдел регистрации заверенных квитанций на оплату штрафа переехал из «5б» в «4а», западная галерея левого крыла восточной зоны северного сектора».
Я потерла висок, сфотографировала дадзыбао и растерялась. Как найти нужный офис? Возвращаться к Роману и просить его о помощи категорически не хотелось. И тут, о счастье, перед глазами возникла девушка с кипой папок в руках, я бросилась к ней.
– Северный сектор расположен напротив южного, – сказала она, – ступайте налево, направо, прямо, влево, вниз по лестнице, направо, вверх по ступенькам, дважды направо, налево, направо, налево. Это близко.
– Ага, – пробормотала я, – до лестницы, наверное, я доберусь без проблем.
Девушка рассмеялась.
– Давайте я вас провожу.
В кабинете «четыре а» нужного сотрудника не оказалось, пришлось идти в офис «семь д», а из него в «шесть к». И только там хмурый молчаливый парень поставил на квитанцию штамп «зарегистрировано».
– Дальше куда? – прошептала я.
– В кассу, – коротко заявил клерк.
– Простите, мне до сих пор не назвали сумму штрафа, – напомнила я.
– В кассу, – повторил хозяин кабинета, – там объяснят.
Я втянула голову в плечи.
– И где она находится?
– Дверь напротив.
– Не может быть, – вырвалось у меня.
Мужик демонстративно уткнулся в бумаги, я переместилась в комнату, где сидела полная обвешанная золотыми украшениями дама. Она была приторно любезной.
– Прошу вас, садитесь, предъявите заверенную и зарегистрированную квитанцию.
Я протянула квиток.
– Отлично, – похвалила толстуха, – минуту, вот ваш конверт. Обратите внимание, он запечатан, сумма взимаемого штрафа является тайной клиента, она не подлежит разглашению. Распишитесь в ведомости вот тут, потом в квитке полученного конверта, теперь в ведомости «а».
– Это зачем? – пискнула я, ощущая головокружение.
– Подтверждение получения от меня невскрытой упаковки с суммой взимаемого штрафа, – тоном учительницы труда, объясняющей детям, как надо лепить очередного козла, сообщила хозяйка комнаты. – Открыть конверт следует исключительно перед окном кассира, вам налево.
Я, испытывая самые радужные чувства, молча переместилась в офис, где за стеклянной стеной сидела девушка. Ура! Близок конец кошмара. Теперь я непременно буду читать во всех документах текст, напечатанный мелким шрифтом. Второго марафона по закоулкам центрального офиса «Обзор ТВ» я просто не выдержу.
– Вскрывайте конверт в моем присутствии, – потребовала служащая, – удостоверьтесь в его невскрытости и лишь потом вскрывайте невскрытое. Если возникнет хоть малейшее сомнение во вскрытости кем-то вашего невскрытого конверта, немедленно сообщите о вскрытии невскрываемого пакета мне.
Я быстро оторвала клапан, вытащила бумажку и прочитала: «В.Л.Тараканова, сумма штрафа, наложенного за несвоевременную оплату пакета «Детектив плюс» и сто каналов» составляет шесть рублей сорок восемь копеек».
– Наверное, это опечатка, – пробормотала я, – хотели написать «шестьсот», а нули не пробили.
– В фирме «Обзор ТВ» не бывает косяков, – гордо заявила кассирша, – заверяю вас, информация правильная.
– Шесть рублей? Я потратила кучу времени, исписала гору бумаг, и всего шесть рублей? – подпрыгнула я.
– Не пойму, что вам не нравится, – удивилась кассирша. – Ну народ! Вечно всем недоволен! Одним дорого, другим дешево. Производите оплату?
– Конечно, – процедила я сквозь зубы.
– Суммы до десяти рублей принимаются наличными без сдачи. Впишите собственноручно в квитанцию цифру штрафа, – приказала кассирша.
– А если у меня нет сорока восьми копеек? – спросила я.
– Сумма без сдачи, – уперлась девушка, – таковы правила.
Я открыла кошелек, нашла там две монеты, ничтоже сумняшеся нацарапала в квитанции «семь ноль-ноль» и сунула ее в окошко, придавив деньгами.
– Благодарим за оплату, вещание включится через пятьдесят две минуты, – торжественно объявила девица.
Я выпала в коридор и, ощущая себя верблюдом, который неделю шел без еды и воды по пустыне, поплелась искать выход из лабиринтов главного офиса «Обзор ТВ».
* * *Первый, с кем я столкнулась в учительской, оказался приятный мужчина лет сорока пяти.
– Вы, наверное, Виола Ленинидовна, – сказал он, встав при моем появлении. – Мне о вас Нина Максимовна рассказывала. Я Кокозас Иванович Сергеев, преподаю в гимназии физику и астрономию.
Дверь учительской хлопнула, появилась Ангелина Максимовна в шубке из искусственного меха отчаянно розового цвета.
– Кокозас! – обрадовалась она. – Слава богу, ты выздоровел. Вчера я пыталась в кабинете веревку от бобины отрезать и тебя вспомнила: «Ну когда же к нам Сергеев со своим волшебным Фридрихом вернется!»
Наверное, на моем лице отразилось удивление, потому что физик вынул из кармана складной нож и показал мне.
– Швейцарское производство, фирма «Фридрих», много лезвий, отвертка, ножницы. Всегда ношу инструмент с собой, мало ли зачем пригодится.
– Очень предусмотрительно, – одобрила я.
– «Фридрих» нас часто выручает, – сказала Жорина. – Кокозас, слышал о наших событиях?
– Сегодня утром, придя на работу, узнал о смерти Полины Владимировны и библиотекарши, – ответил Сергеев. – Поражен до глубины души. Простите, мне надо зайти к Карелии.
Кокозас поспешил к двери, и я заметила, что он не переодевает, как женщины, обувь. Сейчас на нем сверкали начищенные уличные ботинки на толстой подошве с большими квадратными каблуками. В таких штиблетах ноги к концу дня очень устанут.
– Он меня не любит, – удрученно заметила Ангелина, когда мы остались одни. – Едва заговариваю с Кокозасом, как он убегает. Некоторым родителям надо голову оторвать, напридумывают ерунды, а детям потом всю жизнь мучиться. Кокозас Иванович Сергеев. Как вам такое?
– Мне лучше не потешаться над чужими именами, – вздохнула я. – Виола Ленинидовна Тараканова тоже звучит странно.
– Да уж, скажу по секрету, с вашим отчеством все мучаются, – понизила голос Ангелина. – Перед вашим появлением Полина Владимировна, светлая ей память, приказала всем выучить, как нового педагога звать, но не получилось. Вы не обижаетесь на нас?
– Конечно, нет, – усмехнулась я, – откликаюсь на Леопардовну, Лабиринтовну, Лазаретовну, Кариатидовну. Сегодня собиралась всем сказать: «Обращайтесь ко мне просто Виола». Жаль, с детьми так поступить нельзя. Эдик Обозов, когда я его вызвала к доске стихотворение читать, заявил: «Виола Ламборджиновна, я его не выучил». Похоже, отец Эдика ездит на «Ламборджини».
– Конечно, нет, – усмехнулась я, – откликаюсь на Леопардовну, Лабиринтовну, Лазаретовну, Кариатидовну. Сегодня собиралась всем сказать: «Обращайтесь ко мне просто Виола». Жаль, с детьми так поступить нельзя. Эдик Обозов, когда я его вызвала к доске стихотворение читать, заявил: «Виола Ламборджиновна, я его не выучил». Похоже, отец Эдика ездит на «Ламборджини».
– А вот Кокозас оскорбляется, если его имя перевирают, – зашептала Ангелина, – уж постарайтесь не напутать. Отец Сергеева работал на корабле «Комсомольская застава». Понимаете? Корабль «Комсомольская застава». Взяты первые слоги этих трех слов, сложены – и вот вам Кокозас. КОрабль КОмсомольская ЗАСтава! Вы поняли или надо закрепить пройденный материал?
Я кивнула. Кокозас Иванович! Да уж, мое отчество еще не самый плохой вариант, но представляю, что будут чувствовать дети Сергеева, когда станут взрослыми с отчеством Кокозасович или Кокозасовна! На что угодно готова спорить, окружающие будут их звать Кокосовичами.
– Дети сегодня как сонные мухи, – заявила Нина Максимовна, врываясь в учительскую, – разбудить их невозможно.
– Новый год скоро, у ребят все мысли о подарках и вечеринках, – подхватила Ангелина, доставая из сумки кружку, украшенную изображением кошек.
– Ты носишь с собой чашку? – удивилась Нина. – Не оставляешь ее в шкафу?
Жорина включила чайник.
– Когда Полина Владимировна умерла, я перенервничала до икоты, тряслась в ознобе, захотела чаю попить. Открываю шкаф, а моей кружечки, любимой, с картинками собачек, на месте нет. И нигде нет. Сперли!
– Может, кто разбил? – предположила Федотова.
– Тоже некрасиво, – поморщилась Ангелина, – убрать осколки и промолчать. Хамство. Нет, имела место кража. Чашку мне соседка подарила, из турпоездки в Лондон привезла, в Москве такую не сыскать. Настоящий костяной фарфор! Качество Великобритании. Знаю, кто спер! Верка! О мертвых плохо не говорят, но она могла это сделать. Я вечером, перед тем как уйти домой, чайку попила, кружечку вымыла, на место в шкаф поставила. А на следующее утро не нашла ее там. Ну точно – Соева ее сперла! Больше подумать не на кого. Теперь рисковать дорогими сердцу вещами не желаю, поэтому решила приносить и уносить посуду. Правда, милый бокал вместо пропавшего приобрела? С изображением танцующих кошек! Прелесть!
– Соева иногда странно себя вела, – вздохнула Нина Максимовна, – вроде не скаредная, но отказалась деньги на подарок для Карелии к ее дню рождения сдавать. Мы всего по пятьдесят рублей сбрасывались. Правда, это тоже сумма, на нее можно шоколадку купить. Вечно у нас в коллективе поборы, то у кого-то день рождения, то Новый год!
– Если купишь шоколад за полтинник, он окажется жутким дерьмом! – вспыхнула Жорина и направилась к двери. – В составе не найдется и крошки какао-бобов, налопаешься пальмового масла с красителями и получишь коллапс печени! Жадная ты, Нина Максимовна, противно слушать твои рассуждения про шоколад!
Глава 17
– Что это с ней? – удивилась Федотова. – С чего это она разозлилась? Ничего обидного я не сказала.
– Ангелина уже неделю на всех бросается, – вдруг раздался голос Шитовой, которой в учительской не было.
– Маша, ты где? – подпрыгнула биологичка.
Зеленая скатерть, закрывавшая длинный стол, зашевелилась, из-под нее высунулась голова Марии Геннадьевны.
– Тут.
– Господи, – всплеснула руками Нина Максимовна, – что ты там делаешь?
Шитова выбралась наружу.
– Бусы рассыпала, пришлось собирать. Ангелина странная стала, чуть что – в истерику впадает. Ты, Нина, должна быть с ней осторожна, а то получишь ни за что.
В учительскую заглянул мальчик.
– Мария Геннадьевна, куда плакаты вешать?
– Иду, Гена, подожди, – велела Шитова, отряхнула брюки и исчезла в коридоре.
– Нет, ты видела? – возмутилась Федотова. – Сидит под столом и молчит партизаном. Давно ты тут находишься?
– Ну… минут десять, – прикинула я. – Когда пришла, здесь один Кожзам был, преподаватель физики.
– Кокозас, – хихикнула Нина, – выучи его имя, иначе врага наживешь. А где Маша кантовалась?
– Наверное, под столом, – предположила я, – не видела ее.
– Разве прилично в укрытии затаиться? – негодовала Федотова. – Мы с тобой думали, что одни в учительской, мало ли о чем болтать могли. Маша себя дико ведет, а Ангелину истеричкой считает! У нас тут все с прибамбахом. Возьмем Веру Борисовну, тоже со своими тараканами была, можно сказать, их у нее целая стая водилась. Можешь в библиотеку зайти и убедишься: цветы на подоконниках по высоте стоят, стулья она к столам придвигала, и упаси господь их переместить. Дети к ней поэтому ходить побаивались. Мне Катя Потемкина рассказала: «Придешь в библиотеку, а Вера Борисовна говорит: «Садись по центру сиденья, не ерзай». Если не по ее поступить, она ругается. Вообще за книгами ходить теперь влом». Я Катерине не поверила, она приврать любит, но решила проверить и, если это правда, Полине Владимировне про Соеву доложить. В нашей гимназии ребятам даже по успеваемости замечаний делать нельзя, а Верка их из-за мебели шпыняет. Поднялась к ней, подошла к столу, попросила: «Дайте мне Пушкина, хочу стихи почитать». Соева к стеллажам направилась, я на ее стол смотрю! Мама родная! В стакане пять одинаковых ручек, книги сложены стопкой, внизу большие, сверху маленькие, формуляры в коробке выравнены. На левом краю стола поднос, на нем чашка, чайник и сахарница параллельно друг другу стоят на равном расстоянии, на маленькой тарелочке два пирожка, а две конфетки, словно солдаты на плацу, выстроены. Когда Соева с Пушкиным появилась, я не выдержала и спросила: «Вера Борисовна, вижу, вы любите идеальный порядок». Она прищурилась.
– И что? Аккуратность лучше бардака, а красота спасет мир. Или вы предпочитаете хаос и уродство? Мне нравится, когда вещи находятся на строго определенных местах, я выработала для себя эти правила и тщательно их соблюдаю. Если хочу попить чаю с приятным человеком, никогда не поставлю для себя чайную пару в цветочек, а для него в горошек. Фу! Все должно быть прекрасно! Стоять параллельно или по линейке, иначе нарушается гармония.
Федотова пошла к подоконнику.
– И что это? Шиза!
– Вы рассказали Хатуновой про стулья? Объяснили, почему ребята избегают общения с Верой Борисовной? – заинтересовалась я.
Нина включила чайник.
– Конечно. Директриса пообещала провести с Соевой беседу. Я хотела ей еще про вороватость Веры доложить, но постеснялась.
– Соева крала вещи? – насторожилась я. – У кого?
Биологичка скорчила гримасу.
– Вещами такую лабуду не назовешь. У нас настенный календарь пропал, ерунда копеечная, не помню, как он появился. На каждой странице фото котят, щенят, они сидели в корзиночках, на шеях бантики. Вон туда повесили, на стену. Но не долго он там жил, вскоре испарился. Кто-то его унес. На пропажу внимания не обратили, подумаешь, чепуха. А накануне Дня учителя вхожу я в туалет, смотрю, Алиса Боркина плачет. Начала ее расспрашивать, и выясняется, что девочке купили пенал, на нем снимки собак разных пород, пустяковая вещичка, но для ребенка значимая. Во-первых, пенал симпатичный, а во-вторых, его подарил папа. Мать Алисы первого супруга бросила, он простой, не очень обеспеченный инженер. Женщина охмурила владельца фирмы, где работала, вышла за него замуж, родила близнецов и теперь богата и счастлива. Алисе она не разрешает с родным отцом часто общаться, а малышка его очень любит, тот дочке всякую ерунду дарит. Пенал для Боркиной намного дороже золотых сережек с камнями, которые она каждый день меняет. И вот именно пенал исчез. Дети у нас не вороватые, добрые, всем Алису жаль было. Мы пропажу искали и не нашли. В районе четырех Вера Борисовна спустилась в учительскую за пальто, поставила свою сумку в кресло, и тут ее Мария Геннадьевна отвлекла, той какая-то книга срочно понадобилась. Соева была недовольна, но пошла назад в библиотеку, а торбу свою бросила. Что меня толкнуло? Словно кто-то сказал: «Нина, загляни в сумку», и я туда нос засунула. На самом дне завернутый в целлофановый пакет лежал пенал Алисы. Вот такие дела! Соева обожала животных, собирала всякую мелочь с их изображением и не устояла при виде жестяной коробки. Наверное, календарь тоже она унесла.
– И вы ничего никому не сообщили! – удивилась я. – Даже Полина Владимировна?
– Признаться, что тайком рылась в чужой сумке? – поморщилась Нина Максимовна. – Да и докладывать Хатуновой нелицеприятные сведения про Соеву бесполезный труд. Директриса всегда становилась на сторону Веры, та была жесткой, могла нелицеприятную правду в лицо сказать.
– Например? – полюбопытствовала я.
Нина Максимовна отпила чаю.
– Все и не упомнить. Вот один из последних примеров. Сидим в учительской, пьем чай с тортом. У Миши Филимонова мать владелица кондитерской фабрики, она нам иногда угощенье присылает. Болтаем о ерунде, тихо, мирно, у нас коллектив хороший, дрязг не бывает, если поцапаемся, быстро миримся, зла друг на друга не держим. Входит Вера, как всегда, нос кверху, молча к шкафу прет, спина прямая, подбородок задран. Царица Савская, не меньше. Я не сплетница, но это же правда, что Соеву в гимназии никто не любил, нам нравилась Люся Мусина, до сих пор с ней общаемся. Я после работы нет-нет, да и забегу к ней на кофеек. Люсенька теперь на дому работает. Она с учащимися занималась, в коллектив влилась, а Вера всеми силами подчеркивала: вы чернь, а я императрица.