«…Повнеусунення (полное устранение, изгнание) всіх займанців (захватчиков) з українських земель, що наступить в бігу національної революції, відкриє можливості для широкого розвитку Української Нації в межах власної держави (в границах собственного государства)… У своїй зовнішньо-політичній чинності (внешнеполитической деятельности) Українська Держава стремітиме до осягнення меж (установления границ), що охоплюють (которые охватывают) всі українські етнографічні терени… Лиш національна диктатура, витворена в ході національної революції, зможе забеспечити внутрішню силу Української Нації…».
Для того чтобы по достоинству оценить, что именно пообещали будущие творцы «национальной диктатуры», каких «займанців» вознамерились они «полностью устранить с украинской земли», следует принять во внимание, что под «украинскими этнографическими землями» лидеры ОУН понимали не только всю без изъятия территорию сегодняшней Украины (с Крымом, Одессой и Донбассом), но и Перемышль, Холм, часть Люблинского воеводства в Польше, Брест и Пинск в Белоруссии, Курск, Воронеж, Таганрог, Ставрополь, Краснодар в России. В некоторых официальных заявлениях границы описывались совсем просто: «от Дуная и Карпат до Каспия».
Слово «диктатура» также было использовано не для красоты речи. В п. 16 Постановления Великого Сбора читаем: «Організація Українських Націоналістів побудована на засадах (построена на принципах) всеукраїнства, надпартійності і монократизму». Все три сводятся к одному, и на современном политическом языке это называется «тоталитаризм». Один из главных на тот момент идеологов ОУН (к слову говоря, сын униатского священника) С. Ленкавский составил текст «Декалога», в котором в форме «десяти заповедей», обращенных к участнику движения, в яркой и доступной форме были сформулированы основные принципы и задачи. Прежде всего провозглашалось: «Здобудеш Українську Державу, або загинеш у боротьбі за неї». Пунктом (грех и назвать-то такое «заповедью») седьмым стояло: «Не завагаєшся виконати найбільший злочин, якщо цього вимагатиме добро Справи (не остановишься перед совершением наитягчайшего преступления, если того потребуют интересы Дела)». Пункт восьмой: «Ненавистю і підступом прийматимеш ворогів Твоєї Нації (ненавистью и вероломством одолеешь врагов твоей нации)».
Была установлена и форма «большого националистического приветствия» — правая рука с открытой ладонью, поднятая вверх. Обращение: «Слава Украине!», ответ: «Слава вождю!» (много позднее, после гибели Коновальца и раскола организации на мельниковцев и бандеровцев, бандеровцы, которые не признавали Мельника в качестве «вождя», ввели в качестве ответа «Героям слава»). В августе 1939 г., когда возник вопрос о том, что немцы, разгромив Польшу, может быть, разрешат ОУНовцам создать на ее обломках какую-то «мини-Украину», Мельник и Сцыборский экстренно составили текст Конституции будущей державы. Начиналась она так: «Украина является суверенной, авторитарной, тоталитарной, профессионально-сословной державой». Во главе «суверенной тоталитарной» Украины должен был стоять назначаемый пожизненно Вождь Нации, имеющий право созывать и распускать правительство и парламент, причем в своих действиях Вождь несет ответственность только «перед Богом, историей и собственной совестью».
Есть такая хорошая поговорка: «Если птица ходит, как утка, плавает, как утка, и крякает, как утка, то это — утка». Как же должна называться организация, которая пропагандирует культ силы, открыто воспевает агрессию, экспансию, межнациональную вражду и войну? Не имея к тому ни малейших полномочий, начинает вещать от имени «всей нации»? Готовится к насильственному захвату власти? Обещает установить диктатуру несменяемого «вождя» и провести тотальные этнические чистки? Не существует ли некий общеизвестный термин, которым принято обозначать подобные организации и движения?
Молчат нынешние апологеты бандеровщины, молчат и не дают ответа. Или, напротив, истошно вопят, демонстрируя возмущение оскорбленной невинности — совсем как воспитанницы пансиона благородных девиц, которым показали голую лошадь. А иные идут еще дальше, пускаются «во все тяжкие», начинают фальсифицировать документы — в результате в конце 60-х годов, в среде канадской украинской эмиграции, сочиняют «новый декалог», в котором вместо откровенно «хижацького» пункта семь («совершишь наитягчайшее преступление») появляется вполне вегетарианское «выполнишь наиопаснейшее задание»…
Отдадим должное галичанским фашистам — они своего идейного «родства» не стеснялись, соратниками и единомышленниками не брезговали. Еще в 1923 году в издаваемом УВО журнале «Литературно-научный вестник» Д. Донцов публикует статью под названием «Чи ми фашисти?», в которой всецело одобряет «політичний і морально-психологічний дух» этой новой (на тот момент) общеевропейской заразы. В формате литературного приложения к «Вестнику» («Книгозбірня Вісника») была выпущена серия брошюр, рассказывающих о боевом пути лидеров европейского фашизма. Вот некоторые названия: «Муссоліні — людина і чин», «А. Гітлер», «Вогнистий хрест — полковник ля Рок» (это про несостоявшегося французского «фюрера»), «Франко — вождь еспенців».
В предисловии к брошюре про Муссолини Донцов пишет: «Своїм чином (действием, порывом) очистив він народ від розкладаючих (разлагающих) сил інтернаціональності і рідної колтунерії, а Італію з країни-провінції зробив нацією, без якої не сміє нічого важного статися на нашім континенті, а подекуди й поза ніш…».
Упомянутый выше Мыкола Сцыборский в 1935 г. написал большую книгу «Нациократия», где был 4-й раздел под названием «Фашизм». На этих страницах просто гремит торжественный гимн фашизму:
«Фашизм та інші націоналістичні рухи (движения) відкрили забутий світ великих ідей; в основу своєї чинності (деятельности) вони поклали здорові принципи авторитарності проводу (руководства) нації, гієрйрхії, обов'язку (долга) й дисципліни. На цих ідеях і принципах оперта їх велика місія лікарів хворої епохи… Диктатура є тим творчим, мобілізуючим і виховуючим (воспитывающим) фактором, що пориває за собою більшість (увлекает за собой большинство) і твердою рукою скеровує її (руководит им) до розбудови (построения) духових і реальних цінностей. Не признавати цього можуть лише сліпці, або озлоблені прихильники (приверженцы) старих, збанкротованих талмудів…».
Правды ради надо отметить, что в какой-то момент Сциборский вспоминает про свою любимую «незалэжность» и уточняет: «Український націоналізм, признаючи за фашизмом велику історичну заслугу, і дійсно (действительно) наближаючись до нього своїм ідеологічним змістом (содержанием), є водночас рухом наскрізь оригінальним (является в то же время движением насквозь оригинальным) і ні від кого незалежним. Він орієнтується лише на завдання власної (задачи своей) нації…».
К сказанному остается лишь добавить, что в апреле 1941 г. на 2-м Великом Сборе (Съезде) бандеровской ОУН в качестве символа движения был принят черно-красный флаг (у германских нацистов — черная свастика в белом круге на фоне красного знамени), а после т. н. «восстановления независимости» (30 июня 1941 г.) самозванное «правительство» Я. Стецько 4 июля 1941 г. разослало приветствия Адольфу Гитлеру, Герману Герингу, Иоахиму Риббентропу, Бенито Муссолини, Франциско Франко и Анте Павеличу (главарь хорватских усташей). Весь «фашистский интернационал» в сборе, никого не забыли…
Стоило ли в рамках небольшой статьи уделять столь много места и времени обсуждению идеологии и фразеологии галичанского фашизма? Не лучше ли было сразу же начинать рассказ о «боях-пожаршцах»? Убежден, что без хотя бы минимального знакомства с историей создания и идеологией ОУН невозможно понять всю дальнейшую эволюцию украинского национализма. В частности — по достоинству оценить тот ошеломляющий, небывалый «поворот на 180 градусов», произошедший на рубеже 43–44 годов. Организация, построенная на идеях «вождизма», террора, тоталитарной диктатуры и национальной вражды, декларирует вдруг принцип равенства всех граждан Украины без различия национальности и вероисповедания, да еще и дополняет его розкладаючими лозунгами личной свободы, свободы совести, слова, печати и собраний. Что это с ними случилось? Был ли искренним этот, едва ли не единственный в истории, молниеносный поворот от проклятий и глумления над идеалами свободы и демократии к их прославлению?
Зная предысторию бандеровского движения, памятуя об его исходных идеологических основах, мы без труда, находим ответ на эти, вопросы. Ответ предельно прост — для бандеровских лидеров понятия «искренний» не существовало вовсе. С тем же успехом можно было обратиться к дальтонику с вопросом о том, какие обои ему больше нравятся: нежно-розовые или небесно-голубые… Какая «искренность» могла быть у людей, воспитанных в духе «фанатизма, догматизма, иллюзионизма и аморальности»? Трудно ли было им произнести «полезные» слова, если 15 лет назад они уже дали клятву совершить в «интересах дела» найбільший злочин и сокрушать своих врагов «ненавистью и вероломством»?
Ну, а те, кому такой вывод кажется необоснованным (или даже оскорбительным по отношению к «борцам против сталинской тирании»), пусть ответят на два простых вопроса. Сменились ли после 3-го Чрезвычайного Сбора (август 1943 г.) лидеры движения? Осудили ли они свои прежние взгляды, программы и действия? Или замечательный лозунг «Свобода народам! Свобода человеку!» выдвинули те самые деятели, которые чуть раньше приняли программу «повнего усунення всіх займанців з українських земель», да так здорово преуспели в осуществлении этого самого усунення, что были залиты кровью невинных жертв не по локоть даже, а по самую макушку? И, наконец, самый главный критерий — черт с ними, со словами и программами, изменились ли вслед за словами дела бандеровцев?
Вот теперь самое время обратиться к истории дел. Про деятельность ОУН в 30-е годы (постоянное провоцирование польских властей с целью «поддержания масс в состоянии революционного кипения», разорванные и втоптанные в грязь польские флаги, избиения польских учителей, выстрелы из-за угла, «экспроприации», теракты против польских чиновников, постоянный поиск и убийства «изменников» среди своих, убийства «пособников польских оккупантов» из числа здравомыслящих украинских интеллигентов) написано немало, все интересующиеся без труда найдут соответствующую литературу. В самом кратком изложении напомним, что реакция польских властей была вполне предсказуемой: тысячи украинцев были арестованы, сотни крестьянских хат сожжены в ходе «зачисток», проводившихся польской жандармерией в украинских селах во время т. н. «пацификации» («замирения») 1930 года (правда, по версии польских историков, «пацификация» была вызвана волной массовых поджогов польских крестьянских хозяйств). Вершиной «достижений» боевиков ОУН стало убийство 15 июня 1934 г. министра внутренних дел Перацкого.
Как видим, убийство Перацкого и убийство Кирова произошли в одном и том же году. Вполне сопоставимым был административный «вес» этих чиновников. Схожими были даже обстоятельства убийства (Перацкий безо всякой охраны приехал на обед в варшавском ресторане, когда к нему подошел террорист Мацейко и трижды выстрелил в министра из пистолета). Совершенно различными были последствия. В сталинском СССР в тот же (не на следующий!) день, 1 декабря 1934 г., было принято Постановление ЦИК «Об особом порядке ведения дел о террористических актах». Срок ведения дела сокращался до 10 дней, суд рассматривал обвинение без участия сторон (прокурора и адвоката), приговор к расстрелу обжалованию не подлежал и немедленно приводился в исполнение. Фактически это была чуть прикрытая фиговым листком законности «лицензия на отстрел».
В панской Польше дело об убийстве министра внутренних дел рассматривалось в открытом судебном процессе, который растянулся на 56 дней, превратился в грандиозное политическое шоу и привлек внимание «всей прогрессивной общественности». В результате ни один из 12 подсудимых (сам Мацейко благополучно бежал за границу и мирно прожил в Аргентине до 1966 года) — в их числе были Степан Бандера (25 лет) и Мыкола Лебедь (24 года) — не был казнен; все они получили длительные срока тюремного заключения, Бандера и Лебедь были приговорены к пожизненному заключению.
Чешская полиция (до того весьма снисходительно относившаяся к нахождению структур ОУН на ее территории) арестовала в Праге одного из крупных функционеров движения, Емельяна Сеныка, у которого был изъят архив ОУН, содержавший учетные дела 2000 активистов и финансовые документы организации; все это было передано в распоряжение польских властей (по другой, менее распространенной версии, польская полиция захватила архив ОУН с помощью внедренного в организацию осведомителя, а история про «чешскую полицию» была вымышлена в целях дезинформации). Сразу же после убийства Перацкого в местечке Береза-Картузска (Брестская область современной Белоруссии) был создан концлагерь, в который без суда и следствия, простым решением административных властей направляли на 3-месячное «перевоспитание» посредством побоев и изощренных издевательств активистов ОУН и подпольной компартии Западной Украины; всего до начала германо-польской войны через этот концлагерь прошло более 3 тыс. человек. В 1938 г. в Роттердаме был убит (как считается, агентом НКВД Судоплатовым) Евген Коновалец. В целом руководящим структурам и боевому активу ОУН был нанесен серьезный удар, и организация имела немалые шансы навсегда исчезнуть во мраке истории.
Начавшаяся 1 сентября 1939 г. война перевернула все. Польша, против которой украинские националисты вели многолетнюю борьбу, исчезла с политической карты мира за один месяц. Из полуразрушенной немецкими бомбами тюрьмы в Бресте бежал (ушел) С. Бандера и его «подельники». Галичина и Волынь были оккупированы советскими войсками и торжественно присоединены к «братской семье советских народов» — так галичане впервые в истории оказались в составе государства со столицей в Москве. В сравнении с методами, при помощи которых органы НКВД приводили Западную Украину к «общесоюзному знаменателю», репрессии бывших польских властей могли показаться нестрогим выговором в детском саду…
В ОУН начался острый внутренний кризис. После гибели Коновальца на роль «вождя» был назначен Андрей Мельник — давний соратник и близкий друг Коновальца (их жены были родными сестрами). Возможно, на принятие решения повлияла и позиция главы униатской церкви (польского графа по происхождению) митрополита Шептицкого — фигуры в Галичине чрезвычайно влиятельной (Мельник не просто был знаком с Шептицким, но и одно время работал управляющим в его имении). Вышедшие на свободу «молодые герои» не согласились с тем, что «старые функционеры», прохлаждавшиеся в сытой и безопасной эмиграции, оказались во главе движения. Как это всегда бывает в подобных организациях (т. е. подпольных военизированных структурах, принципиально отвергающих демократические методы управления и согласования интересов), конфликт вылился в раскол со взаимными обвинениями в «предательстве идеалов» и «провокаторстве». В феврале 1940 г. сторонники Бандеры провозгласили создание новой, «революционной» партии. К началу 1941 года бандеровская ОУН(б) и мельниковская ОУН(м) существовали фактически как две отдельные, конкурирующие и во многом враждебные друг другу экстремистские организации.
Вооруженное подполье требует денег, и немалых. В отличие от современных афганских талибов или бирманских «маоистов», ОУНовцы не могли финансировать свою деятельность за счет продажи героина и мака-сырца. В таких обстоятельствах сотрудничество со спецслужбами иностранных государств, враждебных Польше, было вполне естественным и предсказуемым. В межвоенный период главным финансовым спонсором галичанских фашистов была Литва (что, в частности, было подтверждено и документами «архива Сеныка»), а сам Е. Коновалец до конца своей жизни имел литовское гражданство, что и позволяло ему беспрепятственно перемещаться по Европе.
Контакты со спецслужбами Германии (сначала — веймарской демократической, затем — гитлеровской) начались еще в 1923 г. и были весьма «плодотворными» — в немецких разведшколах было подготовлено несколько сотен боевиков, а суммарный объем финансовой помощи (с 1923 по 1938 год) некоторые авторы оценивают в 5 млн марок. С другой стороны, после убийства Перацкого немецкая полиция по первому же требованию польских властей арестовала и депортировала в Польшу М. Лебедя, арестовала и заключила в немецкую тюрьму еще одного активиста ОУН, тесно связанного с германскими спецслужбами, Рико Ярого (уроженец Австрии, немец по отцу и венгр по материнской линии).
На этапе подготовки к советско-германской войне (насколько можно судить по документам ОУН и мемуарам его активистов, в неизбежности скорой войны между партнерами по пакту Молотова — Риббентропа никто даже не сомневался) сотрудничество между всеми группировками украинских националистов и немецкими спецслужбами резко активизировалось. Значительно возросло и финансирование — за один только 1940 год обе фракции (ОУН(м) и ОУН(б)) получили более 5 млн марок. В тренировочных лагерях абвера (военная разведка) на территории Германии и Австрии были подготовлены два разведывательно-диверсионных батальона (иногда их называют «легионы»), укомплектованные активистами бандеровской ОУН. Батальоны, получившие название «Роланд» и «Нахтигаль» (соловей), были организационно подчинены немецкой военной разведке (а вовсе не СС, как иногда ошибочно пишут), обмундированы в стандартную форму вермахта, но с двумя особыми эмблемами: жовто-блакитной нашивкой на рукаве и «трезубом Владимира» на кокарде.
С точки зрения митинговой риторики факт получения немецких денег, да еще и службы в немецких диверсионных частях, исключительно «ценен». Неудивительно, что советская пропаганда эти обстоятельства усиленно педалировала, а апологеты бандеровщины — столь же усиленно и неуклюже маскировали. Я же не считаю уместным придавать этим частностям решающее значение — не они определили «лицо», цели и задачи галичанских фашистов. Ульянов (Ленин), скорее всего, получал немецкие деньги, но сводить грандиозное явление большевистской революции в России к «проискам немецких агентов» просто смешно. Да и всенародно любимый Штирлиц носил немецкую форму (да еще какую — черную форму СС, а не скромную серо-зеленую гимнастерку вермахта, которую носил Шухевич), разъезжал по Берлину в немецкой машине и зарплату в кассе PCXА получал отнюдь не в рублях…