К вечеру дворец оживает, накрывается часть столов, причем грязная посуда частью уносится, а частью просто сдвигается, появляются еда и выпивка, и дворец втягивается в судорожное веселье почти до утра. Везде шатаются какие–то приблудные личности, и не всегда понятно, кто это — князь, граф, статский советник или случайный собутыльник, рвань кабацкая, позванный пировать с князьями за ухватки и бойкий язык. Если не прислуга, то уж наверняка гвардейцы сидят за общим столом, в том числе и за столом императрицы, стучат чарка об чарку, орут песни, и, конечно же, никакого дела никто не делает, все тонет в безудержном веселье.
Сказать, что больше всего напоминает мне этот «веселый» дворец? Разбойничью «малину», вот что!
Екатерина II правила через любовников–фаворитов, и каждый из них был крупным государственным деятелем (других, стало быть, в любовники не брали).
Елизавета Петровна тоже постоянно окружена фаворитами, но вот толку от них…
Об Алексее Григорьевиче Разумовском существуют разные версии: от той, что был он при внешней красоте набитый дурак и потому не имел на Елизавету и на политику страны никакого влияния. И до той, что был он невероятный мудрец, отрешенный от суеты этого мира, и потому ни во что не лез, — мол, незачем.
Во всяком случае, какие бы личные качества ни лежали в основе, Алексей Григорьевич, при его колоссальном влиянии при дворе, был фантастически ленив и совершенно лишен честолюбия. Придя к власти, Елизавета сделала его генерал–поручиком и камергером. А чуть позже — фельдмаршалом, кавалером ордена Андрея Первозванного и владельцем Аничкова дворца. Пожалования Елизаветы превратили Алексея Разумовского в одного из богатейших в России помещиков, а образ жизни он вёл примерно такой же, какой вел в родном селе — растительный. То есть спал, ел, молился Богу и ни о чем особенно не заботился. Он не только не участвовал в политической жизни, но и не читал книг, не учил языков, был совершенно равнодушен к искусству… Одним словом, он никак не воспользовался открывшимися ему возможностями, разве что вкусной едой, и к зрелым годам сильно растолстел.
Есть несколько картин–портретов Алексея Григорьевича, и на всех он изображен полулежащим: так лежит на крышке погреба малоросский крестьянин, когда уже жарко и нельзя полоть или косить. Ну а невероятная судьба избавила Разумовского от необходимости косить и полоть, и он этой позы почти не изменял.
Специально для тех, кто готов обвинить меня в ненависти к трудолюбивому украинскому народу или какой–то специфической неприязни к крестьянству, я замечу: несомненно, личные качества выходцев из народа могут быть очень разными. В те же годы в России жил еще один выходец из крестьян в первом поколении — Михаиле Ломоносов, но нет никаких признаков интереса к нему Елизаветы, а сам крестьянский сын посматривал на императрицу с отвращением, просто неприличным для придворного.
Сам факт, что Елизавета взяла в любовники и обожала много лет именно такого ленивого и скучного человека, характеризует в первую очередь её, а не украинцев и не крестьян. Я бы не хотел вдаваться в непристойности, выясняя, какие интеллектуальные или анатомические достоинства Розума заставили императрицу так им увлечься, но во всяком случае, ни одна интеллигентная, умная, энергичная женщина — в смысле, женщина, обладающая хотя бы одним из этих качеств, долго с Разумовским не выдержала бы. И потому выбор её… впрочем, сделайте оценки сами.
Граф Кирилл Григорьевич, брат Алексея, сделал ещё более фантастическую карьеру: в 16 лет вызван из родного села в Петербург, произведен в графы и отправлен учиться в Европу. Через два года вернулся и был тут же сделан… Президентом Академии наук. В 22 года «граф Кирила» стал гетманом Украины, что приравнивалось к чину фельдмаршала.
Но и «граф Кирила» прославился в основном умением варить и поедать «окорока с цибулею» (то есть с луком), да ещё тем, что собственноручно бил придворных, напиваясь. Не любил он придворных, считал лукавыми и хитрыми. Не буду оправдывать придворных, но во всяком случае грубое мужичье и особенно спивающиеся типы очень любят обвинять в нечестности и хитрости людей успешных; тот ли это случай, спорить не стану. Ну, так вот, «граф Кирила» после грандиозной попойки и пожирания целого окорока начинал особенно сильно сердиться на придворных и, в конце концов, распускал руки. Ни в каких других великих делах не замечен.
Единственное, чем может быть интересен Алексей Григорьевич Разумовский, так это как тайный муж Елизаветы и отец её ребенка — прямого претендента на престол.
Дореволюционные историки старались не обсуждать такой возможности, хотя не знать о слухах того времени никак не могли. С.М. Соловьев упоминает о вероятном событии, но дает самую обтекаемую оценку:
«утверждали, что Елизавета с ним обвенчана»
[44. С. 99].В советское время брак Елизаветы Петровны с Разумовским утверждался как несомненный факт, но вот наличие у них детей категорически отрицалось:
«Вступила в брак с молодым певчим из укр. казаков, возведенным в графское достоинство, — А.Г. Разумовским»
[47. С. 78].«В 1742 вступил в тайный брак с Елизаветой Петровной; потомства от этого брака (вопреки легендам) не было»
[48, С. 434].Более–менее понятно, почему брак оставался тайным. Худородного и на престол?! Сама Елизавета, говоря между нами, была не столь уж голубых кровей: её дедом по матери был белорусский крестьянин Иван Скаврощук, а по отцовской линии другой дед — отец бабушки, Натальи Кирилловны, начинал стрелецким головой в Тарусе, то есть был каким угодно, но только не царствующим лицом. Но в тех конкретных условиях и обстоятельствах стать Елизаветой Разумовской и посадить Алексея Григорьевича на престол было совершенно невозможно.
Конечно, в странах более цивилизованных существует такое явление, как морганатический брак: когда принц женится или принцесса выходит замуж за человека не из царственной семьи, а дети от этого брака не имеют права на престол. Брак с самого начала объявляют морганатическим, и если всех это устраивает — почему бы и нет?
Всего через восемьдесят лет великий князь Константин женится по любви и откажется от престола в пользу младшего брата, Николая I Павловича.
Увы, пока что в Российской империи и не слыхивали о таких тонкостях, и вступить в морганатический брак императрица при всем желании не может. Не поймут–с… При всей любви к ней гвардии и всего дворянства — не поймут–с…
Гораздо труднее объяснить, почему так важно было отстаивать бесплодность брака Елизаветы и Разумовского? Я могу видеть здесь только одну причину: советские историки ничуть не меньше дореволюционных заботились о том, чтобы скрыть напряженную династическую ситуацию в Российской империи. Почему им так важно было создать иллюзию тиши и благодати, — этого я уже не знаю.
Впрочем, династические и политические проблемы этой четы и их детей — тема особая, пока мы вроде бы о фаворитах…
Более осмысленными фаворитами были Шуваловы, но и это чистая случайность. В 1749 году сорокалетняя Елизавета взяла себе в любовники 22–летнего Ивана Ивановича Шувалова, и что самое удивительное — и этот аристократический юноша обладал многими чертами, общими с малоросским мужиком Алексеем Разумовским. Мягкий характер, созерцательный ум, полное отсутствие честолюбия, постоянные мечты о тихом уединении, об уходе от мира…
Видимо, такие малахольные больше всего и привлекали Елизавету — приходится сделать такой вывод. Иван Шувалов не принял от Елизаветы ни графского титула, ни высоких постов и руководил всей внешней политикой Российской империи самым мафиозным способом, неофициально. Отмечу, что Екатерина II так никогда не делала, — если её любовнику поручалась какая–то сфера, то ему давались и официальные права и чины. И постель все же отделялась от политики.
Но вот тут–то сказались некоторые сословные различия.
Во–первых, все–таки какие–то идеи государственного переустройства Ивана Шувалова посещали. В частности, он подал Елизавете памятную записку с совершенно утопическим прожектом введения в России «непременных законов», направленных на достижение «общего блага». В своей памятной записке для Елизаветы Иван почти дословно воспроизводил ещё одного французского просветителя, Монтескье, с его идеей «основных законов», которые обязательны и для подданных, и для монарха. Французский теоретик, никогда не руководивший даже колбасной лавкой, видел в «основных законах» то, что отделяет просвещенную монархию от некультурной деспотии.
Шувалов всерьез предлагал, чтобы императрица присягнула в том, что будет соблюдать «непременные законы», а подданные присягали в том, что будут наблюдать, как монархиня эти законы соблюдает… Вряд ли Шувалов имел в виду под «подданными» кого–либо, кроме дворян, но и такой вариант был просто ненормально смелым для неограниченной монархии.
Шувалов всерьез предлагал, чтобы императрица присягнула в том, что будет соблюдать «непременные законы», а подданные присягали в том, что будут наблюдать, как монархиня эти законы соблюдает… Вряд ли Шувалов имел в виду под «подданными» кого–либо, кроме дворян, но и такой вариант был просто ненормально смелым для неограниченной монархии.
Есть версия, что Елизавета не дослушала памятную записку, уснула, и в данном случае её низкому уровню культуры и примитивному интеллекту можно только радоваться. Страшно подумать, что могло бы статься с Россией, начни царица осуществлять новую утопию! На этот раз строить «просвещенную монархию» и подчиняясь «основным законам»…
Во–вторых, Иван Шувалов всё–таки внешней политикой руководил. Потомок Григория Розума этого не делал, и совершенно неизвестно, был ли он на это способен.
В–третьих, Иван был достаточно интеллигентен, чтобы чему–то учиться, знать европейские языки и основы наук и искусств; чтобы стать покровителем наук и искусств в Российской империи. Он способствовал открытию Академии художеств в 1757 и Московского университета в 1755 году, был дружен с М. Ломоносовым, переписывался с французскими просветителями, особенно с Гельвецием и Вольтером, помогал многим поэтам и художникам.
Что сама Елизавета, что оба Разумовских вряд ли были бы в силах отличить пейзаж от натюрморта, а попытки Ломоносова объяснить Елизавете, что такое химия и для чего он хочет завести химическую лабораторию, ни к чему не привели. Кончилось тем, что императрица замахала на него руками:
— Хватит, хватит, Михайло Васильевич, все равно ничего не разберу! Делай свою лабораторию, а то лучше бы вирши писал…
А переписку или любое общение Разумовских с Гельвецием как–то сложно и вообразить… Разве что пьяный Григорий затеял бы корить Гельвеция за двоедушие и пытался бы его собственными руками «вразумить».
В–четвертых (и это главное!), у Ванечки были родственники… Например, двоюродные братья Ивана, Пётр Иванович и Александр Иванович, которые с патриархальной простотой и встали во главе правительства. Они не чуждались официальных постов, и Александр встал во главе Тайной канцелярии, то есть политического сыска, а Пётр… Трудно сказать, чем не занимался старший из братьев Шуваловых, глава рода: родился Пётр Шувалов в 1710 году, а Иван — в 1727–м.
Граф с 1746 года, генерал–фельдмаршал, он был не чужд и техники, и коммерции, и политики. Организатор нескольких артиллерийских заводов, глава Оружейной канцелярии с 1757 года, Пётр Иванович изобрел новые типы артиллерийских орудий: «секретную гаубицу» и гаубицу, которую так и называли — «шуваловский единорог». Вообще–то гаубицей называют орудие, предназначенное для навесной стрельбы. Ствол гаубицы можно поднять очень высоко, и поражать из нее скрытые цели. Обычно стволы гаубиц делались короткими и с очень большим калибром, чтобы бросать в крепость снаряд побольше. Но если длина ствола уменьшается, то ведь и точность стрельбы становится меньше. В результате гаубица становилась малоприменима на поле боя, где части противника быстро передвигаются и стрелять надо быстро и точно.
А Петр Шувалов, используя более прочные и более легкие сплавы, создавал гаубицы с длинным стволом, и к тому же более легкие, которые проще было перетаскивать.
Характерно, что «шуваловский единорог» стоял на вооружении русской армии добрых сто лет — до того, как в 1860–е годы гладкоствольная артиллерия была заменена нарезной.
А одновременно Пётр Иванович — автор такой меры, как упразднение внутренних пошлин, — теперь не нужно было платить за провоз товара из одной части империи в другую.
Он же сторонник поддержки российского производства, защиты интересов производителей товаров в Российской империи от конкуренции зарубежных промышленников.
Ему принадлежат проекты Дворянского банка и Крестьянского банка, идея генерального межевания — то есть точного определения границ всех владений — и частных, и церковных, и казенных. Начали генеральное межевание только в 1766 году, уже при Екатерине II, но идея–то это Шувалова…
Занимался он и торговой, и промышленной деятельностью: участвовал в винных и табачных откупах, взял монополию на рыбные и тюленьи промыслы в Белом и Каспийском морях, на заграничную торговлю лесом, владел несколькими железоделательными заводами. Весьма заметно, что положение Петра Шувалова в государстве весьма помогало его делам: ведь не всякому дали бы монополию на рыбные и тюленьи промыслы в масштабе двух морей!
Но что самое важное сейчас — ведь по большому счету не в умственных способностях и пользе для отечества была причина возвышения Петра Шувалова. Не потому были проведены его реформы и внедрена в армии гаубица «единорог», что кого–то убедили аргументы Петра Ивановича Шувалова. Основная причина, по которой П`тр Иванович смог что–то вообще сделать, состояла в очарованности императрицы его двоюродным братом Иваном.
Впрочем, применял он и другие средства быть незаменимым при дворе:
«…соединяя все, что хитрость придворная наитончайшего имеет, то есть не токмо лесть, угождение монарху, подслуживание любовнику Разумовскому, дарение всем подлым и развратным женщинам (и которые единыя были сидельщицы у нея по ночам, иные гладили ея ноги), к пышному немного знаменующему красноречию, проникнул он, что доходы государственные не имеют порядочного положения, а императрица была роскошна и сластолюбива… всегда говорил, что их довольно, и находил нужные суммы для удовольствия роскоши императрицы»
[49, С. 63].Единственное, в чем, пожалуй, не прав князь Щербатов: «подлые и развратные женщины», ночующие с императрицей, — это не возвращение к нравам Анны Леопольдовны и девицы Менгден, — это следствие психотравм Елизаветы, и к этому можно было бы отнестись терпимее. В остальном же… перед нами, прямо говоря, очень неприглядная картина карьеры, сделанной мелкими угождениями, подлостью и поощрением худшего, что есть в характере Елизаветы.
И что, наверное, самое худшее — в этой карьере совершенно не учитывалось то умное и полезное, что нес в себе новоиспеченный граф Пётр Шувалов. Его таланты не были основой для карьеры, это придворная карьера позволяла применить таланты. Не было бы придворной карьеры — не было бы и «шуваловского единорога», и Дворянского банка, и упразднения внутренних пошлин.
То есть, попросту говоря, таланты Шувалова раскрылись случайно. Никак не были они востребованы при дворе Елизаветы, пусть и была она, по мнению В.О. Ключевского,
«…умной и доброй, но беспорядочной и своенравной русской барыней»… соединявшей «…новые европейские веяния…» с «…благочестивой отечественной стариной»
[50. С. 342].Просто бывают разные временщики… У этого, юного Вани Шувалова, охаживавшего пожилую императрицу, годившуюся ему в весьма юные, но все–таки в мамы, оказался дельный и притом способный сделать карьеру двоюродный брат. И у меня не хватает духу объяснить читателям простыми русскими словами — от какого рода ощущений императрицы зависела карьера Шувалова и каким местом принимались решения давать ему чины, титулы и возможность реализовать свои идеи.
ПОДЪЁМ
Но вот что совершенно поразительно: независимо от совершенно бездарного правления при Елизавете начинается подъем! И хозяйства, и общественной жизни, и культуры.
Судите сами: в 1750–е годы резко идут на убыль разбои, налаживается порядок в управлении. То есть прежней экзотики, ещё петровских времен, хватает — есть и волости, где разбойников больше, чем законопослушных жителей. Еще конные разбойники нападают на деревни — особенно в отдаленных губерниях.
В начале правления Елизаветы правосознание населения остается правосознанием времен гражданской войны, смуты, развала. Не где–нибудь, а в Петербурге малоросский шляхтич Лещиньский был убит и ограблен солдатами, стоящими на карауле около его дома, а в Москве, в Замоскворечье, солдаты вломились ночью в дом купца Петрова, «били смертно» и кололи шпагами его жену и племянницу, а пожитки разграбили.
Если же говорить о самом преступном мире, то по своей организованности он может поспорить с китайскими «триадами» и сицилийской мафией.
В Дмитровском уезде (то есть в самом центре страны!) в сельце Семёновском, принадлежавшем майору Докторову, были выявлены разбойники и смертоубийцы из его крестьян. Офицер с командою, направленные в сельцо, возвратились без успеха, привезли 14 человек, раненных крестьянами Семеновского.
На Владимирщине, в Сокольской волости, разбойники выжгли две деревни. В суздальское село Пестяково разбойники пришли «многолюдством», разграбили и выжгли церковь, помещичий дом и крестьянские дворы, пять крестьян убили, четверых тяжело ранили.