— Как странно, — задумчиво сказал Дронго, — вам не нравится рядовой офицер КГБ, который уже много лет как ушел в отставку. А говорят, что недавно вы избрали президентом человека, который всю свою жизнь работал в КГБ и был даже председателем КГБ республики. Или я ошибаюсь? Или он тогда тоже работал на Москву?
Генерал испуганно посмотрел на своих офицеров. Он не знал, что ответить. Он совсем забыл про президента, который действительно был генералом и председателем КГБ еще в те далекие годы, когда нынешний хозяин кабинета заканчивал школу.
— Я не имел в виду никого конкретно, — торопливо проговорил генерал, — не нужно ловить меня на каждой неточности, — он достал носовой платок и вытер лицо, — я обязан поставить вас в известность, что наша служба просит вас не заниматься расследованием этого дела.
— Какого дела? — спросил Дронго. — Насколько я понял, здесь три дела. Одно о происшествии в горах и два об убийствах в городе. Или вы успели объединить их в одно дело? В таком случае вы со мной согласны? Я слышал, что прокурор Керимов предоставил каждому из своих бывших одноклассников личную охрану.
— Хватит, — ударил по столу заместитель министра, — я вас официально предупреждаю. Никаких расследований. Никаких абсолютно. У нас договоренность с российской стороной. Мы не имеем права подставлять ее сотрудников.
— Значит, Габышев сотрудник российской разведки? — уточнил Дронго.
Генерал посмотрел на сидевшего в кабинете незнакомца. Очевидно, тот представлял разведывательное управление. Незнакомец усмехнулся. Ему было приятно видеть, как Дронго расправляется с его начальством. Однако он обратился к Дронго, чтобы спасти «честь мундира» и помочь генералу.
— Габышев всегда работал на Москву, — вкрадчиво сообщил он, — мы об этом давно знаем. Но после того случая в горах, когда сотрудники прокуратуры допрашивали Габышева, к нам официально обратилось российское посольство. Потом были сообщения и по нашей линии. Мы ведь союзники, и у нас принято обязательство не вести разведывательную работу друг против друга. Поэтому мы пошли навстречу Москве. Или вы считаете, что было бы лучше, если бы мы арестовали Габышева и потом выдворили его из нашей республики? Мы проверяли. Он действительно приезжает в родной город, чтобы встретиться с друзьями и родственниками. Кстати, сегодня мы его вызвали, чтобы попросить не встречаться завтра в школе с бывшими одноклассниками.
— Вы все-таки боитесь?
— Нет. Но у нас есть некоторые опасения. Кстати, чтобы вас успокоить, могу сообщить, что он хочет завтра прийти в эту школу. Мы, конечно, поставим своих людей и постараемся, чтобы ничего не случилось.
— В таком случае, почему вы так нервничаете из-за моего приезда?
Говоривший посмотрел на генерала, и тот кивнул в знак согласия. В кабинет принесли чай, сахар, конфеты.
— Габышев работал несколько лет в военной разведке, — пояснил незнакомец, — он был нелегалом в Венгрии, Франции, США. У него и сейчас там есть некоторые интересы. Было бы нежелательно его подставлять. В общем, вы должны понимать наши мотивы.
— А если он убийца? — вдруг спросил Дронго. — Понимаете, какую ответственность вы на себя берете? Вы по существу покрываете маньяка. Он ведь прошел специальную подготовку. Вполне вероятно, что он был «ликвидатором». Это вы не проверяли? Может, его отозвали и он теперь в резерве? Ведь это он поссорился с Рауфом. Вам не кажется, что его нужно хотя бы проверить на детекторе?
— Все, — сказал генерал, — мы больше ничего не обсуждаем и вам не сообщаем. Завтра вы улетите, и мы пожелаем вам счастливого пути. А с убийцей или с убийцами мы сами разберемся.
— У меня в школе завтра тоже день выпускников, — напомнил Дронго, — но мой самолет только через два дня. В ночь с понедельника на вторник. Вы же знаете, что рейсы «Люфтганзы» только три раза в неделю.
— А какую школу вы заканчивали? — спросил генерал.
— По случайному совпадению как раз ту самую, где произошли все эти события. Я надеюсь, вы не собираетесь запретить мне завтра участвовать в традиционной встрече выпускников школы?
Генерал снова посмотрел на своих офицеров и громко выругался. Потом вдруг рассмеялся.
— Меня ведь предупреждали, что с этим Дронго нужно договариваться. Давить на него не имеет смысла, все равно ничего не выйдет. Ладно, выпейте хотя бы чаю. И давайте договоримся, что о нашем разговоре никто не узнает. Ни один человек.
— Это я могу обещать. Кстати, почему вы не проверили самого Керимова и Аббасова?
— Керимов — начальник отдела прокуратуры, — пояснил генерал, — чтобы проверять такого человека мы должны получить санкцию либо прокурора города, либо прокурора республики. И тогда нам придется многое объяснять. Аббасова мы специально не трогали. Я думал, вы поймете, почему.
— Чтобы создать алиби Габышеву? — мгновенно понял Дронго.
— Вот именно, — сказал генерал, — мы сделали все как нужно, а тут появляетесь вы и пытаетесь все испортить. Я не верю в маньяка, но если он существует, то завтра мы его возьмем. Обязательно возьмем. Больше никаких убийств не будет. Никакого дурацкого ритуала. Хотят встречаться выпускники — пусть встречаются. Но убийства мы отменим. Упраздним этот ритуал. Завтрашний день пройдет спокойно, это я вам обещаю.
— Надеюсь, — кивнул Дронго, пододвигая к себе стакан с чаем. — А где сейчас находится Габышев? Дома его не было, у вас его тоже нет.
Заместитель министра посмотрел на Ахмедова, разрешая ему сообщить, где находится Габышев.
— В отеле, на берегу моря. На Шихово, — доложил майор, — наши двое сотрудников следят за ним. Он сидел до двенадцати в ресторане «Дикий Запад» с какой-то красивой женщиной, а потом они пошли в номер, который он снял. Сейчас они в номере. Наши ребята, конечно, не подслушивают, но догадаться, чем занимаются мужчина и женщина ночью в гостиничном номере, я думаю, можно без труда.
— Кто это женщина? — спросил Дронго.
— Красивая женщина, — ответил Ахмедов, — мне так доложили. Габышев тоже красивый парень. Когда он у нас был, все девушки в обморок падали. Очень симпатичный. Я даже думаю, что с такой внешностью его специально взяли на работу в разведку. Легче входить в контакты, соблазнять женщин.
— Интересно, — сказал Дронго. — У меня последний вопрос. Вы запугали Аббасова и сообщили в Москву, чтобы его припугнули и там? Верно?
— Мы на такие вопросы не отвечаем, — быстро сориентировался Ахмедов, взглянув на генерала. Тот согласно кивнул.
— Понятно. Чай у вас хороший. Спасибо. Уже два часа ночи. Может, нас довезут до отеля? Если это, конечно, возможно.
— Возможно, — кивнул хозяин кабинета, — только договоримся напоследок. Ничего не предпринимать без нас, никаких расследований. Это моя личная просьба. Всего один день потерпите, а потом делайте, что хотите.
— У меня осталось только последнее предположение, — улыбнувшись сказал Дронго, — конечно, оно фантастическое, но весьма правдоподобное. Вдруг эти убийства осуществляет российская разведка? Они вам не доверяют и решили взять дело в свои руки. Убирают всех, кто знал Габышева. Создают «выжженную зону» для разведчика. Если это так, то тогда все убийства объяснимы. Как вы думаете?
Ответа он так и не услышал. Когда они сели в машину, Вейдеманис, давясь от смеха, спросил:
— Надеюсь, ты не станешь настаивать на своей последней версии?
— Посмотрим, — улыбнулся Дронго, — каждая версия имеет право на существование. Судя по их озабоченным лицам, они сейчас бросятся проверять все убийства заново. Это тебе подобная версия кажется несерьезной. В «руку Москвы» здесь верят до сих пор. И в других республиках верят. Верят и очень боятся.
— А почему боятся?
— Инерция мышления. С одной стороны, им всегда кажется, что Москва хочет снова загнать их в единый союз, а с другой — слишком много людей в новых республиках об этом только и мечтают. Во всяком случае, подавляющее большинство народа так думает. Но разве им дадут высказать свое мнение! Разве позволят новые лидеры независимых государств отнять у них подобные статусы. Власть, деньги, неограниченные возможности, бесконтрольные действия. Демократия начинается только тогда, когда кто-то из бывших первых секретарей уходит в отставку. Как Ельцин в России. И хотя он ушел под давлением целого ряда обстоятельств, можно считать, что в России демократия уже состоялась.
— А в других странах? — спросил Вейдеманис.
— В других странах… — повторил Дронго. — Ты знаешь, я однажды рассказал анекдот двум президентам закавказских республик. Тогда как раз была их совместная встреча. Суть анекдота очень простая. Несколько президентов приходят к Господу и спрашивают, когда у нас все будет хорошо. Господь посмотрел на президента США и сказал — через сто лет в Америке будет рай, но ты этого не увидишь. Посмотрел на президента России и сказал — через тысячу лет в России будет рай, но ты этого не увидишь. Потом долго смотрел на остальных президентов — закавказских и среднеазиатских. И, вздохнув, сказал — ребята, может, когда-нибудь у вас и будет рай, только я этого не увижу.
— Грустный анекдот, — заметил Вейдеманис, — не оставляет надежды.
— Вот я и хочу поверить в надежду, — сказал Дронго, — но после того как разорвали мою страну на клочки, я стал меланхоликом. Неужели это так заметно?
— Иногда, — дипломатично ответил Эдгар.
Автомобиль остановился у отеля. На часах была уже половина третьего ночи.
Глава 6
Утром Эдгар спустился к завтраку, уже зная, что Дронго не придет. Его напарник не любил завтракать по утрам, ограничиваясь чашкой чая или вообще не спускаясь на завтрак. Дронго обычно вставал поздно, когда в большинстве отелей время завтрака уже заканчивалось. После завтрака Эдгар поднялся к себе в номер, и не успел он войти, как раздался телефонный звонок.
— Доброе утро, — послышался голос Дронго, — зайди ко мне, если можешь.
— Ты уже проснулся? — удивился Вейдеманис. — Я думал, ты встанешь позже.
— Я почти не спал, — признался Дронго, — обдумывал ситуацию. Мне не очень хочется, чтобы сегодня произошло что-нибудь неприятное. Все-таки со школой у меня связаны теплые воспоминания. Может, мы с тобой туда поедем?
— Будут неприятности, — предостерег его Вейдеманис, — если там что-нибудь случится, это свалят на тебя.
— Именно поэтому я и хочу поехать, — вздохнул Дронго, — по утрам обычно бывают занятия, и все учителя заняты на уроках. Я хочу посмотреть, что там изменилось за двадцать с лишним лет.
— Поехали, — согласился Вейдеманис. В школу они приехали через полчаса. Сначала Дронго предложил обойти здание школы. Вокруг был высокий решетчатый забор, пролезть сюда было достаточно сложно. К тому же чуть выше школы располагалась прокуратура республики, где постоянно находились вооруженная охрана и сотрудники милиции.
Спустившись к школьному двору, они поднялись по ступенькам и вошли в здание.
— Раньше здесь была самая большая и самая красивая церковь в Закавказье, — задумчиво произнес Дронго, — говорят, что она была видна даже с моря, когда к городу подходили корабли. Александровский собор. Сохранились лишь его фотографии.
— Что с ним произошло? — спросил Вейдеманис.
— Мог бы и не спрашивать, — мрачно заметил Дронго. — Что произошло в Москве с храмом Христа Спасителя? То же самое случилось и здесь. Церковь взорвали. Но фундамент был такой мощный и так добротно сложенный, что на нем решили построить школу.
— Это нехорошо, — сказал Эдгар, — ты учился в нехорошей школе. Теперь я понимаю, почему происходят все эти убийства. Невозможно построить счастье на взорванном храме. Это недопустимо.
— Согласен, — кивнул Дронго, — но я думаю, что этому месту уже отпущены все возможные грехи. Посмотри на эту табличку. Во время войны в школе был военный госпиталь, и тысячи людей проходили здесь лечение. Тебе не кажется, что грех некоторым образом искуплен?
— Не знаю, — признался Вейдеманис, — иногда я думаю, что нужно было родиться верующим. Так легче жить.
— Я тоже агностик, — признался Дронго, — сложно поверить, что душа моя, прежде не существовавшая, будет существовать сама по себе миллиард лет. Хочется, но сложно. А насчет веры ты тоже не прав. Кто-то из философов заметил, что верующим нельзя родиться. Им можно только стать.
Войдя в вестибюль, они постучали в дверь. Дронго и Вейдеманис обратили внимание на висевшее рядом с дверью объявление. В нем сообщалось, что традиционная встреча выпускников состоится сегодня вечером и всех просят иметь при себе документы, чтобы пройти в школу. Стучать пришлось еще. Дверь открыла невысокая пожилая женщина. Увидев двух посторонних мужчин, она решительно покачала головой.
— Нельзя, — сказала она, — идут занятия. Нельзя никому входить.
— Мы хотим поговорить с директором, — сказал Дронго.
— Он занят, — женщина была преисполнена решимости никого не пускать.
— Нам нужно поговорить, — настаивал Дронго, и в этот момент за спиной женщины появились двое мужчин. Очевидно, они дежурили в школе. Один был в форме капитана полиции. Подойдя к гостям, они попросили их предъявить документы.
— Мне нужно встретиться с директором школы, — сказал Дронго, протягивая свой паспорт. — Я раньше учился в этой школе и хотел бы поговорить с ним.
— Нас предупреждали, что вы придете, — сказал второй незнакомец в штатском, очевидно из министерства безопасности, — но мы думали, что вы появитесь вечером.
— Я хотел бы поговорить с директором, — настаивал Дронго.
— Вы действительно Дронго? — спросил сотрудник службы безопасности. — Извините, но вас все так называют.
— Кажется, да. Но если вы меня не пропустите, я в этом не буду уверен, — пошутил Дронго.
— Кабинет директора на первом этаже, — сказал офицер, — я вас провожу, но вы пойдете один, и желательно, чтобы ваша беседа заняла не больше десяти минут.
Поймите, я и так нарушаю установленные правила.
— Договорились, — кивнул Дронго. Они вместе прошли к кабинету директора. Дронго вошел первым. Директору было лет пятьдесят. Это был один из тех замороченных ежедневной работой людей, которые проводят на службе все свое время. Опасения за школу, за коллектив, за детей, которых ему доверили, сделали его нервозным и мнительным. А трагические события, которые так потрясли выпускников восемьдесят пятого года, заставили его относиться ко всем с особой подозрительностью. Тем не менее, он не стал отменять традиционную встречу выпускников, понимая, что нельзя раздувать еще больший скандал.
Он работал директором уже восемь лет, до этого он был завучем в другой школе. Занятый всю жизнь «педагогическим процессом», он постепенно привык к мысли, что вся оставшаяся жизнь пройдет на этой работе, и потому, смирившись, делал свою работу добросовестно и аккуратно. На Востоке традиционно уважаемого человека называют «учителем». В Азербайджане так уважительно называли каждого, кто был старше. Дронго обратился к директору с традиционным добавлением «муэллим», что означало «учитель».
— Извините, Азиз-муэллим, что я вас беспокою. Знаю, у вас сегодня и без того много забот. Я хотел бы с вами поговорить.
— В каком классе учится ваш ребенок? — устало спросил директор, вставая при виде гостей.
— Вы меня не поняли, — улыбнулся Дронго, — я хотел бы с вами поговорить о сегодняшнем вечере.
— Вы тоже из милиции, — понял директор, усаживаясь на место, — хотя сейчас вас называют полицией. Садитесь, пожалуйста. Кстати, почему вам не нравится слово «милиция»? Это ведь совсем неплохое слово. Мы семьдесят лет говорили нашим ученикам, что полицейские защищают произвол богатых в капиталистических странах, а наша милиция стоит на страже наших интересов. Теперь мы должны объяснять всем, что у нас родная полиция. Глупо, не правда ли?
— Согласен. — кивнул Дронго. — но я не из Министерства внутренних дел. Я не имею к нему никакого отношения.
— Тогда вы коллега Курбанова, — показал на сотрудника министерства безопасности директор, — все понятно. Нами уже интересуется КГБ, или как вас там сейчас называют. Не школа, а какой-то полигон.
— Я раньше учился в вашей школе, — сообщил Дронго.
— Правда? — обрадовался директор. — Когда?
— Больше двадцати лет назад. Еще в семидесятые. Поэтому решил приехать.
— Только поэтому? — спросил директор. За столько лет он научился улавливать малейшую фальшь в голосе.
— Не только, — засмеялся Дронго, — конечно, не только. Я хотел бы поговорить с вами относительно охраны сегодняшнего вечера.
— Это не ко мне, это к ним, — показал директор на сотрудника министерства безопасности.
— Я знаю, что они будут сегодня в школе, — кивнул Дронго, — но мне интересно другое. Как раньше была поставлена охрана, в прежние годы? Кто-нибудь посторонний мог пройти в школу?
— Не думаю, — нахмурился директор, — вообще-то мы не спрашиваем документов, но каждый пришедший называет свой год окончания школы. Сначала все расходятся по классам, где собираются выпускники одного года, а потом идут на общее собрание в конференц-зал. Но у нас всегда бывает охрана. Наши сторожа не пропускают посторонних.
— Я видел вашего сторожа, — улыбнулся Дронго. — Она остается и на ночь?
— Нет, кроме нее у нас еще два сторожа, они-то и остаются на ночь. Оба старики-беженцы, нуждаются в помощи. Вы знаете, многие бежали сюда из Карабаха, не успев взять даже необходимых вещей.
— Они давно у вас работают?
— Один шесть лет, другой три года. Мы ими довольны. Получают, правда, нищенское жалование, но на большее они не претендуют. У одного большая семья, он им хоть как-то помогает, другой инвалид, попал под бомбежку, почти глухой. Оба старика работают честно, у меня нет никаких нареканий. Они посторонних в школу не пустят.
— И еще бывает участковый, — добавил Курбанов, — у них строгий порядок. Чужих они не пропускают. В школе обычно не случается никаких происшествий.