Друзья расстались.
Азизбеков с нетерпением дожидался вечера. Ему не раз приходилось бывать на заводе Шибаева. Меньшевики пользовались там серьезным влиянием на рабочую массу.
"Удастся ли нам вырвать рабочих из сетей меньшевиков? - тревожась, спрашивал он себя. - Меньшевизм пустил там глубокие корни".
На собрании присутствовало более пятисот человек. Часто смахивая со лба длинные пряди темных волос, Коба рассказывал о Лондонском съезде, на котором был делегатом.
- Пятый съезд нашей партии прошел успешно в мае месяце в столице Англии - Лондоне. Либеральные писаки ошиблись. Съезд дал нам не раскол, а дальнейшее объединение передовых рабочих всей России в одну нераздельную партию. Нам, большевикам, немало помогли шедшие за нами на съезде поляки и латыши. Съезд окончился победой "большевизма", победой революционной социал-демократии над оппортунистическим крылом партии, над "меньшевизмом".
Азизбеков не сводил глаз с докладчика. Он всматривался в его худощавое, обрамленное темными, откинутыми со лба густыми волосами, молодое лицо с резким изломом бровей и живыми глазами, внимательно устремленными на окружающих. Одет он был очень просто, как одевались мастеровые, - из-под пиджака выглядывала сатиновая рубашка, на ногах были легкие кожаные чусты. Движения его были спокойные, неторопливые. Особенно Азизбекову пришлось по душе то, что Коба говорил о гегемонии пролетариата в революции, громя меньшевиков:
- Меньшевики часто говорят, что задачей социал-демократии является превращение пролетариата в самостоятельную политическую силу. Верно ли это? Безусловно верно. Но содействуют ли меньшевики фактическому выделению пролетариата из массы окружающих его буржуазных элементов в самостоятельный независимый класс? Сплачивают ли они революционные элементы вокруг пролетариата и готовят ли пролетариат к роли вождя революции? Факты показывают, что ничего подобного меньшевики не делают. Наоборот: меньшевики советуют пролетариату по чаще заключать соглашения с, либеральной буржуазией. Меньшевики советуют пролетариату отказаться от роли вождя революции, уступить эту роль буржуазии, идти за буржуазией и тем самым содействуют не превращению пролетариата в самостоятельную политическую силу, а превращению его в хвостик буржуазии...
Докладчик говорил спокойным, негромким голосом. Он обвел глазами зал. Все слушали в глубоком молчании.
- Единственным вождем революции, заинтересованным и могущим повести за собой революционные силы России на штурм царского самодержавия, является пролетариат, - сказал в заключение Сталин.
Здесь, на заводе Шибаева, редко приходилось слышать оратора, который говорил бы так ясно, убедительно и с такой уверенностью в своей правоте. Зал заполняли рабочие. После того, как бакинские промышленники принялись сводить на нет все льготы, завоеванные рабочими во время стачек, уныние и разочарование стали проникать в их ряды. И вот теперь речь представителя большевиков, призывавшего к борьбе, а не к соглашению с буржуазией, как того требовали меньшевики, рабочие встретили бурными рукоплесканиями.
Лишь отдельные участники собрания пытались что-то возражать, бросали реплики с мест. В их выкриках звучал страх перед силами реакции. Но оратор, даже не отвечал малодушным. Он хорошо раскусил эту разновидность политических деятелей, которые в годы подъема революции охотно пели революционные гимны, а теперь, когда наступили тяжелые времена, готовы поскорее улепетнуть из стана борцов, спрятаться в обывательском болоте. Рабочие шикали на них, заставляли уняться.
Азизбеков, много раз слышавший Кобу, вновь испытал всю могучую силу воздействия его речи. Он понимал, откуда берется эта сила. Всем своим существом Коба верил в то, о чем говорил. Всегда и во всем он основывался на законах науки о развитии общества, покорял железной логикой. Говорил он просто, не торопясь, не гонясь за внешним блеском, не украшая свою речь ораторскими эффектами. Но ему удавалось вдохновлять силой своего внутреннего убеждения. И люди, слушавшие его, становились крепче, мужественнее, сильнее.
Коба напомнил шибаевцам о славной роли бакинского пролетариата в революционном движении всей России.
- Красное знамя пролетариата не будет больше склоняться перед краснобаями либерализма! - вдохновенна говорил он. - Наша партия с еще большим упорством будет проводить классовую политику социалистического пролетариата!
Азизбеков с волнением выслушал заключительные слова докладчика:
-Мы превратим Баку в одну из неприступных цитаделей революции!
Только один голос был подан против предложенной большевиками резолюции, и тот принадлежал меньшевистскому лидеру на заводе - Глазырину. Рабочие завода Шибаева проголосовали за большевиков.
Азизбеков уходил с собрания окрыленный. Ему очень, хотелось немедленно подойти к Кобе, крепко пожать руку, но было немыслимо пробиться к нему сквозь густую толпу. Рабочие взяли Кобу в тесное кольцо и проводили далеко за ворота завода.
Азизбеков встретился со Сталиным только через несколько дней. Оба были чрезвычайно обрадованы встречей. Их руки, сплетенные в крепком пожатии, долга не разжимались. И Азизбеков сказал, скрывая волнение улыбкой:
- Ну вот, словно перекинулся мост от сердца к сердцу...
Коба расспрашивал, удалось ли Азизбекову полностью закончить курс, сдать все экзамены. Завязалась оживленная беседа.
Они много говорили о необходимости единства и сплоченности рабочих всех национальностей, ликвидации национальной обособленности между рабочими.
Мешади вспомнил работу группы "Гуммет".
- Организация сделала и делает немало. Но ух как старались помешать нам изменники-националисты, сеявшие раздор в наших рядах! Они старались обособить нас, оторвать от общего рабочего движения. И все же рабочие оставались верны принципам братского единения.
- Правильно, - заметил Коба. - Мы должны и дальше усиливать работу среди мусульманских рабочих. Надо поднять всех отсталых рабочих до уровня сознательных пролетариев. И как можно скорее.
Насколько была ясна цель, настолько же были трудны и не исхожены пути, ведущие к ней. Азизбеков сосредоточенно думал. Цель, которая стала теперь особенно ясной, отныне становилась целью жизни Мешадибека Азизбекова.
Но с чего и как он должен начать?
"Смогу ли я?.. - думал Азизбеков. И в памяти его вставали книги, прочитанные в Петербурге, в студенческом, революционном кружке, оживлялись мысли, почерпнутые из этих книг. - Учиться, копить знания, разумеется, не трудно. Когда ты выходишь с товарищами на демонстрацию, ты отвечаешь только за себя и за свои действия. Но теперь? Теперь я должен по партийному вести за собой других - мусульманских рабочих, вдвойне обманутых, темных, забитых, одурманенных религиозными и националистическими предрассудками. Мы должны указывать им путь к правде. Кобе поразительно быстро удается привлекать людей на сторону большевиков. А я?
Смогу ли и я научиться этому? Хватит ли у меня сил, упорства? Не обману ли я доверия партии?.."
Под свежим впечатлением встречи со Сталиным Азизбеков направился домой. Нагретый за день булыжник мостовой и камни стен дышали зноем. Легкие порывы ночного ветерка мягко касались лица, но почти не приносили прохлады. Азизбеков шагал по шумным улицам, не замечая толпы и думая о своем. Завтра же он начнет.
Ему не терпелось приступить к живому делу. Отсталых, среди азербайджанских рабочих, было еще слишком много. А надо найти, вырастить сознательных пролетариев - революционеров, беззаветных борцов за народное дело...
Дома Азизбеков наскоро проглотил поданный матерью ужин и прошел в свою комнату. Жена с детьми уехала на дачу. Мешади остался в городе один с матерью. Он решил сейчас же приступить к работе и, усевшись за стол, долго копался в книгах, делал выписки, просматривал студенческие тетради и блокноты и, уткнувшись в какую-нибудь страницу, задумывался над прочитанными строками.
Старушка Селимназ несколько раз на цыпочках подходила к двери, но, не желая мешать сыну, снова уходила бесшумными шагами. Прошло часа два. Мешадибек устал. Он поднялся из-за стола, прошелся по комнате, потом лег на диван и устремил глаза в потолок.
В соседней комнате все еще тихонько копошилась мать. Ждет, должно быть, когда Мешади окликнет ее, заговорит. Вся ее радость в жизни - он, сын... "Но я не принадлежу только тебе, мать", - подумал Мешади и окликнул:
- Мама!
- Что, сынок?
- Ты не спишь, мама?
- Легла, но уснуть не могу. Не спится...
Селимназ хотела подняться с постели, но сын предупредил ее. Он пришел к ней в комнату, сел на кровать у ее ног и спросил:
- Мама, ты очень скучала по мне, когда я был в Петербурге?
- К чему спрашивать, милый? Разве ты не знаешь этого сам?
- А вдруг бы нам пришлось снова расстаться... Что тогда?
Селимназ хотела подняться с постели, но сын предупредил ее. Он пришел к ней в комнату, сел на кровать у ее ног и спросил:
- Мама, ты очень скучала по мне, когда я был в Петербурге?
- К чему спрашивать, милый? Разве ты не знаешь этого сам?
- А вдруг бы нам пришлось снова расстаться... Что тогда?
В полутьме мать не видела выражения лица сына, не знала - шутит он или говорит серьезно.
- Не приведи Аллах... - дрожащим голосом проговорила старая женщина.
- Ну, а вдруг?.. - Мешадибек спохватился. Зачем тревожить старуху? Нет, мама, отныне я всегда буду с тобой. Но все-таки ты должна понять, что я не только твой сын. Есть город, в котором я вырос, народ, который вскормил меня. Я принадлежу и им. Во всяком случае, если со мной случится недоброе, оставайся такой, какой мне хотелось бы видеть тебя...
- А какой ты хочешь, чтобы я была?
- Какой? Ты должна знать, что родила меня не только для себя одной, что я люблю не только тебя, но и народ.
Селимназ истолковала слова сына по-своему:
- А разве я против этого, сынок? Ты всегда заботился о людях. По мере возможности помогал нищим, бездомным...
Азизбеков решил высказаться прямее:
- Мама, ты всегда говорила, что отец без вины погиб в Сибири, что он был честным человеком...
Селимназ только вздохнула. Значит, и Мешади думает сегодня об отце? Весь вечер она вспоминала бедного Азизбека. Как гордился бы покойный отец ученым сыном, таким красивым и умным...
Мать взяла Мешади за руку.
- Когда я думаю о печальной кончине твоего отца язык прилипает к гортани, горе тяжелым комом подкатывает к горлу и душит меня...
- Не говори об этом, мама. Не надо... Не расстраивай себя.
Азизбеков хорошо знал грустную историю своего отца.
Это было еще в те времена, когда Баку считался уездным городом Ширванской губернии. Отец Мешади, самолюбивый Азизбек, не ладил с бакинским приставом Джаббарбеком. Произвол и самоуправство пристава толкнули Азизбека на отчаянный поступок. Возмущенный несправедливостью, он не сдержал гнева и убил пристава прямо на улице среди бела дня.
За это Азизбека сослали в Сибирь на двадцать пять лет. Оторванный от семьи, добрый и отзывчивый по натуре Азизбек сильно тосковал на чужбине по родному дому, жене и сыну.
Он пробыл в ссылке три года. Но враги и здесь не оставили его в покое. Двадцатипятилетняя каторга показалась богатым родственникам Джаббарбека, лишившимся своего покровителя, слишком мягкой карой, и они решили умертвить Азизбека. Подкупленный арестант, выдавая себя за друга, сблизился с Азизбеком и угостил его отравленными пельменями. Селимназ осталась вдовой, маленький Мешади осиротел.
- Мама, - сказал Мешади после долгого раздумья, - постарайся понять меня. Когда отец убивал Джаббарбека, он надеялся, что все на свете пойдет после этого по-иному. Верно? Но пристав был убит, а все осталось по-старому, потому что когда погибает один злодей, на его место становится другой. Богатые остаются богатыми, а бедные бедными. Ничего не меняется...
В окно светила теперь полная луна. И Мешади, увидев, как по смуглым морщинистым щекам матери катятся слезы, нежно добавил:
- Нужно установить такой порядок на земле, чтобы матери не проливали слез, чтобы мужей не угоняли в Сибирь за то, что они стоят за правду. А чтобы достичь этого, мы не должны щадить себя, мама. Не должны бояться тюрем и ссылок. Не должны отступать ни перед чем. Мы должны объединиться, набраться сил, протянуть руку нашим друзьям, живущим в России. Там, мама, есть великий человек - Ленин! - Мешади посмотрел на мать. Она слушала внимательно - маленькая, закутанная в черный платок, старая добрая женщина с твердой волей. Мешади подбирал самые простые, самые доходчивые слова. Старшего брата Ленина повесили...
- За что, сынок? В чем он провинился?
- Он и его товарищи хотели убить царя. Им казалось, что если царя убить, то народу станет легче... Попытка не удалась. И все равно его повесили.
- Ой бедняга! - воскликнула Селимназ. - Хотел сделать добро для всех, и погиб... Значит, сынок, Ленин хочет отомстить за брата?
- Нет, мама, не совсем так. Этот великий человек учит нас, что если убить одного царя, на его место сядет другой.
- Верно, - кивнула головой Селимназ. - Вместо Джаббарбека сразу же приехал новый пристав. Еще больший злодей.
- Вот именно, - подтвердил Мешади. - А Ленин хочет сделать так, чтобы не цари, а сам народ управлял страной. Рабочие и крестьяне должны быть хозяевами мира. Он говорит: - кто не работает, тот не ест. Вот я и иду по его стопам, мама. У Ленина бесчисленное множество друзей в России. И у нас, в Баку, много есть друзей. И все они сговорились свергнуть с престола царя, прогнать помещиков и капиталистов и. освободить народ от насилия и притеснений...
Азизбеков замолчал. Он испугался, что мать заплачет, вспомнив, сколько лишений вынесла, пока сын учился в Петербурге, и вот теперь, когда она дождалась возвращения сына, он...
Но старая Селимназ сказала неожиданно:
- Но если вас много, людей, которые думают одинаково, так чего же ты боишься, сынок?
- Я? Нет, мама, я не боюсь. Я хочу, чтобы ты не боялась. Ленина преследовали, не раз сажали в тюрьму. А он от своего не отрекся!
- Таким и должен быть настоящий человек, - приподымаясь и садясь на постели, сурово сказала Селимназ. - Настоящий человек не отрекается от своих слов.
Услышав это от матери, Мешади решил теперь не утаивать от нее свою революционную работу.
- Мы действуем тайно, мама. Помни: что бы я здесь ни делал, кто бы сюда ни пришел, какие бы здесь ни велись разговоры - все должно остаться в этих стенах.
- Я и без твоих предупреждений знала об этом, сынок. Но послушай и моего совета. Будь осторожен. Не открывай душу каждому встречному. Врагов у тебя много... - После некоторого колебания Селимназ прибавила: - Даже не всем родственникам надо доверяться...
- Спасибо, мама...
На этом оборвалась ночная беседа сына с матерью.
Придя к себе в спальню, Мешадибек лег и закрыл глаза, но уснуть не мог. В мыслях еще, еще и еще раз возникал все тот же вопрос: "С чего же мне начать свою работу в Баку?" Наконец он решил - с самого утра пойти на завод дяди Рахимбека. Пусть дядя получит первый подарок от почтительного племянника...
Глава, третья
Подложив под локоть подушку и растянувшись на ковре, Рахимбек лежал у себя на открытой веранде, перебирал янтарные четки и не сводил глаз с разгоравшихся в жаровне углей.
Для него собирались приготовить шашлык. Этим обычно занимался слуга Гейдарали, но не иначе, как в присутствии самого хозяина. Таков был заведенный в доме порядок, который, впрочем, никого не удивлял. И члены семьи и соседи знали о причудах и осторожности Рахим-бека. Правда, он не примечал за Гейдарали ничего такого, что могло бы навести на подозрения: а не польстится ли слуга на чужое добро и не проглотит ли исподтишка несколько жирных кусков? Но, с другой стороны, никому доверяться нельзя. Всякое может случиться. "Имущество человека должно быть перед его глазами", - частенько повторял Рахимбек и превратил эту поговорку в правило, которому следовал неизменно.
Пока угли разгорались, Гейдарали нанизывал в кухне на шампуры замаринованную с вечера баранину. Но вдруг он прервал свое занятие и появился на веранде. Шампуров, так нетерпеливо ожидаемых Рахимбеком, в руках у него не было.
- Хозяин, - почтительно сказал слуга, - вас спрашивает человек.
- Что еще за человек? - сердито бросил Рахимбек, ни на мгновение не переставая перебирать четки. -Не дадут спокойно покушать! Выбрал время!
- Он говорит, что вы сами ему велели прийти... Как будто насчет работы в конторе...
Не успев произнести готовую было сорваться с языка брань, Рахимбек кивнул, провел пухлой, с коротенькими пальцами рукой по аккуратно подстриженной и подкрашенной бороде. Собрав в ладонь всю нить янтарных бус, положил четки в карман архалука.
- Зови, будь он проклят! Зови, посмотрю, что за птица!
Гейдарали привел посетителя на веранду и сам скрылся за дверью. Перед Рахимбеком предстал среднего роста, худощавый молодой человек с тоненькими усиками. Он снял парусиновую кепку и, произнося слова приветствия, учтиво наклонил голову. Молчаливым жестом хозяин указал на краешек ковра. Юноша сел, неловко скрестив под собой ноги.
Слегка прищурив маленькие, кругленькие, загадочно поблескивающие глазки, Рахимбек бесцеремонно изучал гостя. В свою очередь, и юноша; не отрывал глаз от хозяина дома. Волнуясь и не зная, с чего начать, он то и дело проглатывал обильную слюну. Молчание длилось довольно долго.
- Чем могу служить тебе? - наконец заговорил Рахимбек.
Веки молодого человека вздрогнули. В глазах его появилось выражение такой мольбы и тревоги, словно вся его жизнь зависела от ответа на просьбу, с которой он собирался обратиться.
- Я слышал, бек, что вам в контору требуется служащий. Примите меня, если сочтете это возможным. Даю слово работать усердно. Буду служить вам, как родному.