– Я так больше не хочу, – наконец выговорил он. – Не хочу, чтобы у меня заканчивались вода и тепло, не хочу платить по десятке в каждую лапу, не хочу жрать этот хлам. Я хочу оплатить все и сразу – на пять лет вперед, мыться сколько угодно и включать обогреватель, когда мне холодно. Хочу яблок, молока и хлеба. Понимаешь?
– Что за чушь он городил? – спросил я. – Какие еще синдромеры обтянули рай колючей проволокой?..
– А, – спокойно сказал Сантана. – Так ты не знаешь? Есть одна сплетенка…
* * *– Со своей выпивкой нельзя! – запротестовал Томми, завидев меня с бутылкой, но Сантана сунул ему какую-то монетку, и он успокоился.
– Видишь, как здорово иметь деньги, – шепнул мне Сантана.
Я не ответил.
Мы заняли колченогий столик поближе к сцене, представленной перевернутой бочкой. На сцене уже стояла клетка и лежал прутик. В клетке отчаянно пищала серая крыса, и дрессировщик в клетчатом пледе с дыркой для головы суетился вокруг нее.
Томми выдал нам стаканы.
– Могу предложить лед, – гордо сказал он, и я заказал лед, чтобы он отвязался.
– Знаешь, почему для этого задания выбрали меня? – спросил Сантана, неодобрительно качая головой.
– Потому что все остальные отказались?
– Нет. Большинство как раз таки согласилось. Альянс нашел многих последних детей, и почти все они рады были бы снова залезть в «сайлента» и получить уйму денег.
Я поморщился. Терпеть не могу нарушителей принципа жизни. Один такой умник пробил мне плечо насквозь тупой ржавой арматуриной. Я надеялся, что это сбой системы.
– Не переживай, – сказал Сантана. – Все не так плохо, как ты думаешь. Они всего лишь согласны копать землю и проводить реки на будущих землях Альянса. То есть выполнять свою работу, но не более того.
Крысу наконец-то выпустили из клетки, и теперь она, подгоняемая прутиком, тащила в зубах крохотное ведерко с водой, силясь потушить маленький костер, который дрессировщик развел в железной формочке.
Зрители хлопали. За моей спиной Томми, как заведенный, повторял шепотом: «Нет, ну надо же! Ну надо же!»
– Почему никто не додумается создать Альянс Мелиораторов, взять в руки лопаты и начать копать реки самолично?
– Сам знаешь почему.
Да, шутка не удалась. Пока кучка неудачников будет копать реку, пройдут годы, и вода в итоге не достанется никому, кроме горстки старых костей на берегах.
– Перебрали множество вариантов, но остановились на мне. И вот по какой причине.
Сантана вынул из того же портсигара вчетверо сложенный листок тонкой бумаги и протянул мне. Я развернул листок и чуть не подавился ромом. Почерк был мне знаком – да что там мелочиться, это мой почерк, только чуть сильнее наклоненный влево, чем хотелось бы.
Письмо содержало официальное приглашение на две персоны, одна из которых непременно должна являться Сантаной. В корректных холодных выражениях Сантане предлагалось прибыть в Край и использовать свои навыки для контроля над здоровьем местного населения.
Это слово – «Край», сколько раз я слышал его, но только при виде его, написанного моим почерком, вдруг понял, во что мы его превратили.
Мелькнула и показалась прямо напротив кирпичная стена, облитая кровью.
Ани. Ей выбили глаз. Вместо него появилась черно-алая дыра с втянутыми внутрь черными прядями волос.
Заныло плечо.
– Я отправлюсь в Край и выведу оттуда «сайлента», – сказал Сантана.
Грянуло фортепиано. Оно грохотало так, словно с горы катили камни. Иногда прорывалась жалобная музыкальная нотка и гибла сразу, задавленная бурным потоком аккордов.
На бочке, с которой давно увели крысу-пожарную, медленно кружилась другая крыса, воздев лапки кверху, словно в молитве. На ней была бумажная юбочка.
– Последних детей в мире осталось очень мало.
– Они умерли? – хрипло спросил я.
– Ага, – ухмыльнулся Сантана. – Умирают. Симбиоз такой сложности вам на пользу не пошел. Ты тоже наверняка обречен, так что мог быть повеселее, вместо того, чтобы сидеть здесь в обнимку с никуда не годными принципами.
– Крыса! Вальсирующая крыса! Всего пять центов! Кто даст больше?
– Первый шаг уже сделан, – сказал Сантана, – знаешь, какой? Следи за мыслью. Ты не ешь мясо. Но ты принес домой банку тушенки и накормил им меня.
– Но…
– Это то же самое, Марк.
– Купи крысу.
Сантана оглянулся.
– Вот эту? Танцующую?
– Мне кажется, это лучший экземпляр.
Крысу мы не купили, ее перехватил у нас Уолли, посчитавший, что она украсит собой его нору и привлечет народ.
Цена на нее поднялась до семидесяти центов, и Сантана сказал, что будь он проклят, если заплатит за помоечную плясунью почти доллар. Я не имел ничего против, пусть Сантана будет проклят, но купит крысу, но он не захотел.
Мы вышли с крысиного праздника через час, и я повел Сантану на экскурсию. Показал ему «Городской суп», мост – та еще достопримечательность. Под мостом кто-то спал, я перегнулся через перила и начал орать:
– Выходи! Иди сюда, солнцеликий амур!
Амур вылез, отряхнулся от очисток и потребовал пять центов за свое пробуждение.
Сантана сказал, что будь он проклят, и мы пошли дальше.
За городом стоял домишко фермера Бенни. Весной Бенни вспахивал три метра земли, зарывал в нее что ни попадя, а потом целый год бегал в город за водой. Покупал ведро и бежал обратно. Иногда ему удавалось вырастить травинку-другую, и Бенни очень этим гордился, хотя никогда не мог признать, что же такое он там вырастил. Я мог распознать, поэтому он меня очень уважал. В прошлый раз я видел у Бенни на огороде пучки вулканической травы и лопух, но он героически с ними расправился и умудрился вырастить салатный лист.
Мы повисли на заборчике, рассматривая желтый салат.
– Рай, ага, – сказал я. – В этих почвах чего-то не хватает, поливай не поливай.
Я уже не помнил, чего именно не хватает в почвах, но по сути все они совершенно бесплодны, в них не водятся даже черви. Просто водой дело не исправишь. Нужны баллоны с обогащающим раствором и высыпка сухого газа с климатических платформ.
Бенни вышел и пообещал прикончить меня, если этот чертов забор обвалится. Я слез и вздохнул:
– Вернемся? Возьмем у Кита еще вина.
Сантана сначала держался веселеньким, но чем больше я пил, тем мрачнее он становился.
Мы зашагали обратно, и он сказал:
– Марк, тебе нельзя тут оставаться.
– Правда?
– Ага. Этот городишко способен каждого превратить в вальсирующую крысу. Сюда не доходят новости, сюда не суются синдромеры.
– Ужас какой.
– Марк, ты же знаешь – каждое новое поколение живет меньше предыдущего. Скорее всего, последним детям отпущено не больше тридцати лет.
– Не доказано, – ответил я. – Первое поколение прожило черт-те сколько, потому что они были медлительными глупыми улитками. Второму просто не повезло, капитан не все вирусы учел при создании иммунитета. Третье обнаружило тот подземный склад с прилипчивой заразой… как ее?
– Не помню.
– …и прожило меньше второго, поскольку потравилось ей поголовно. Четвертое поколение оказалось зажато между придурками с автоматами, требующими наркоты, и синдромерами, которые повалили с юга. Не самые лучшие условия для жизни. Дело не в самом поколении, а в условиях. В этом городе у меня есть все шансы прожить до глубокой старости, как и у многих. Ты думаешь, здесь что-нибудь случается? Да никогда. Уолли повздорит с какой-нибудь пьянью из-за кубика льда. Денни потеряет тазик. Я здесь остановился не просто так, я искал, куда бы убраться, чтобы меня вообще больше никто не слышал и не видел… смотри, кладбище.
Кладбище называлось – «Успокоение свободы».
На некоторых могилах сохранились еще хоть и заляпанные грязью, но вполне работающие квереоны.
– Подойди.
Сантана обогнул пару решеток и колючек с изяществом аиста.
Я присел на корточки, протер квереон ладонью и тихонько активировал.
На экранчике появилась девушка – миленькая и совсем юная, с гладко причесанными волосами.
– Привет, – сказал я. – Привет, Хельга.
– Добрый день, – улыбнулась она. – Совершенная неожиданность! Никогда не думала, что моя могила продержится так долго, что я увижу человека из далекого-далекого будущего. Как вы? – она лукаво улыбнулась. – Открыли секрет вечной жизни?
Сантана наклонился над экраном. Он приблизил свои замотанные тряпками глаза к девушке, и та обратила на него внимание:
– Вы слепой? – участливо спросила она. – Простите.
– Ничего не понимаю, – пробормотал Сантана. – Выключи.
Я выключил.
– Что?
– Как оно работает?
– Это модель умершей. Она способна вести разговор, хорошо реагирует… и по характеру идентична с трупом. Как работает – не знаю. Я бы разобрал и посмотрел, но их здесь всего пять, и мне не очень хочется трогать просто из любопытства.
Сантана выпрямился и покрутил ладонью у виска.
– Прости его, капитан Белка, – сказал он, воздевая руки к небу. – Твое неразумное дитя способно понять, как работает кладбищенский искусственный интеллект, но считает, что характер идентичен с трупом! Идентичен с трупом!
– Прости его, капитан Белка, – сказал он, воздевая руки к небу. – Твое неразумное дитя способно понять, как работает кладбищенский искусственный интеллект, но считает, что характер идентичен с трупом! Идентичен с трупом!
– Да что с тобой такое…
На выходе из кладбища Сантана добавил:
– А ты знаешь, что кое-где нашего капитана объявили верховным божеством и приносят ему жертвы?
Я рассмеялся.
Все мы по характеру перекати-поле. Видимо, два года назад я зацепился какой-то своей высохшей веточкой за этот город, увял и остался, а Сантана своим присутствием все мне испортил. У него была цель, а у меня нет, и своим энтузиазмом он меня здорово обижал. Я изо всех сил пытался придумать себе цель пребывания здесь и додумался только до идеи основать Фонд Попечительства Диких Животных, и понял, что окончательно пропал.
Пока Сантана собирался с духом, изучал чертежи и подкрадывался к моему биокоробу, я созревал, как плод, готовый вот-вот оторваться от ветки.
Уехать – нет никаких проблем. Рыбку отдать Денни, отказаться от пенсии Лиги. Только куда и зачем? Мир посмотреть – слишком опасно для таких, как я.
Было бы здорово поехать с Сантаной, он бы мог меня защищать. В его чемодане, помимо кружечки и волосатого шарфа, лежит какой-то ствол с приличным запасом патронов.
Цель и идею мне подсказал сам Сантана. Однажды он театральным жестом взметнул чертежи к потолку, и те посыпались на нас сверху, как летучие мыши.
– Шедевр! – горестно возопил Сантана. – Человек? Не-е-т. «Сайлент» – вот венец творения! Идеал! Совершенство!
– Это да, – сказал я, отмахиваясь от падающих листов.
– Показать бы капитану, что из этого всего вышло, – сказал Сантана изменившимся голосом.
Он сидел на стуле, обхватив голову руками.
Некоторое время я лежал на спине и тупо смотрел в потолок, а потом до меня дошло.
– Командор, – сказал я. – Почему нет? Командор наверняка знает, как связаться с капитаном. Передадим ему телеграмму. Так и напишем: «Капитан, вернитесь и посмотрите на нас…» Ты знаком с Командором?
– Приходилось, – поморщившись, ответил Сантана, – неприятный тип. С ним лучше не связываться – если и были среди прежних людей те, кто поспособствовал всей этой разрухе, то все они – чертовы командоры. Он просил меня угрохать чертову кучу народа, которая зарилась на его припасы, но я медик и убиваю только по необходимости.
Сигнал в космос. Отправить одинокий сигнал на поиск родственного разума, заменившего нам отца. Первое слово, которое я выучил, было «белка». Капитан никак не мог справиться с нашим языком и перевести для нас свое имя, а малыши попросту не могли его выговорить, и тогда он нашел где-то изображение белки и прикрепил к своему скафандру. Это была хорошая идея – мы быстро выучились называть его так, и после, увидев настоящую белку, пытались заглянуть под мутное стекло шлема капитана в надежде найти там пушистую мордочку.
Он очень старался для нас. Вырастил на одной из палуб хвойный лесок. Там пахло смолой, опилками и лесной влагой, и жили живые ежики. Он смоделировал нам целый океан и выводил на его берег визжащую кучку восторженной мелюзги. Мы висели на нем, как на заборе, вереща от счастливого ужаса, когда катилась особо высокая волна.
Потом мы с Ани попытались устроить океан на Земле, но успели сделать только одну десятую запланированной работы – так появился океан Милли, крошка-океан.
Под присмотром капитана развивались духовно обогащенные творческие личности, способные часами искренне вздыхать над каким-нибудь васильком. Мы должны были создать новый мир, и умение вздыхать над васильками казалось капитану обязательным для осуществления подобной деятельности.
Проблема заключалась в том, что Белка готовил нас для жизни в резервации и потому не научил нас взаимодействию с основным населением Земли. Он пытался обезопасить нас запретом покидать Край, но мы все-таки вылезли и столкнулись с теми, кто не мы.
– Я отправлю ему сигнал, – сказал я, слезая с кровати. – Через Командора.
– Едешь? – обрадовался Сантана.
– Ага. Если ты обещаешь мне палить в нападающих на меня синдромеров так, чтобы я этого не видел.
– Есть, кэп. Так точно, кэп.
Сантана рассмеялся с облегчением, ему явно не хотелось тащиться одному.
– Когда?
– Сейчас. Только отнесу Денни рыбку.
«Сейчас» не получилось. Поезд отходил в двенадцать десять, и у нас была еще уйма времени, чтобы запастись едой и прочим барахлом.
Я распотрошил свой тайник и купил умопомрачительные ботинки. Они обошлись мне в двенадцать долларов, но были настолько удобными и шикарными, что я ничуть не пожалел.
Сантана утащил из лавочки Кита все консервы, которые нашел, и среди них банку красной фасоли. Уолли зарядил мою флягу ромом и спросил:
– Надолго?
– Не знаю.
– Передавай привет.
– Кому?
– Всем.
Я пообещал передавать всем приветы от Уолли, и он подарил мне лимон всего за пятьдесят центов.
Напоследок я спросил:
– Уолли, где ты родился?
Уолли подумал немного.
– Не знаю, Марк. По-моему, это была скотобойня.
Все свои пожитки я впихнул в рюкзак-колбасу, сделанный из куска брезента, затянутого сверху толстым шнурком. Сантане я посоветовал сделать такой же и не позориться с желтым чемоданом.
– Не солидно, – вздохнул он. – Медик должен выглядеть презентабельно.
– Плевать, – я затянул ремни, закинул рюкзак на плечо и выпрямился.
Нас провожал мистер Ббург. Он тяжело пыхтел и поглядывал на заколоченную будку. Сигара у него во рту была совершенно изжевана, с шеи свисала клетчатая удавка, которую он именовал галстуком. На животе расползалось темное пятно пота. Борец за освобождение и независимость, подумал я.
– Давайте, малыши, – напутствовал он нас, когда синяя морда поезда появилась под козырьком. Мне было не до него. Вцепившись пальцами в пыльный край крыши, я следил за поездом, рвущимся в тоннель с остервенением животного, в смертельном ужасе забивающегося в нору.
Сантана держался так же напряженно, я чувствовал плечом, но посмотреть не мог. В тот момент, когда мне показалось, что я никогда и ни за что не прыгну, я вдруг ощутил, что уже лечу, а потом тяжко грохнулся боком о горячую крышу вагона. Подо мной с сухим хрустом рассыпалось стекло, осколок впился в запястье, и со страху показалось, что какой-то невидимый провод вырвал мне руку и утащил прочь.
Ветер свистел пронзительно, надо мной несся черный потолок и кое-где виднелись тусклые цифры. Под ними я старался распластаться в бумажный лист.
Небо выскочило неожиданно, раскрылась синяя даль с сиреневым мазком под самым солнцем.
Резвый блик кинулся мне в глаза, город провалился куда-то в расщелину, и показался первый контрольный столб с оранжевой стрелкой.
Сантана лежал рядом, закинув руки за голову, и смотрел вверх.
Я перелез через него и исполнил на крыше подобие победного танца.
Вдали белели высохшие кости гор.
Глава 5
Мы сошли с поезда спустя трое суток. Я умирал от голода, а Сантана украл плед.
– Утомительно…
Утомительно – не то слово, у меня внутри все дрожало в ритм стуку колес, а колени не разгибались, хоть я и старался почаще прогуливаться по коридорам.
Пейзаж за окном такой же скучный, как облака – сплошные повторения и подобия. Поначалу интересен каждый обломок и домик, а потом этих обломков и домиков становится столько, что от них тошнит. Заинтересовала меня лишь огромная статуя какой-то бабы, наполовину ушедшая в песок. Монументальность ее была видна задолго до того, как поезд поравнялся с ней, а когда поравнялся, я обнаружил, что белесый каменный шар, заполнивший весь обзор, – это ее зрачок.
– Что случилось с девушкой? – спросил Сантана, повернув голову к окну. – Ты там был?
– Опоздал, как и все остальные. Впервые увидел труп, съехал с катушек. С тобой воспитывались девочки?
– Нет.
– Капитан поздно спохватился, он, видимо, думал, что наш вид размножается делением или что-то вроде того. Сам знаешь, он старался создавать физически сильных и выносливых особей.
– Мужчин.
– Ага. Он долго не мог понять, что каждой твари по паре – это не о количестве, да и вообще… не нравились ему женщины. И в нас тоже чего-то не хватает, чтобы быть от них в восторге.
– Это я знаю.
Сантана сидел неподвижно, черная повязка начала сползать с глаз, но он ее не трогал. Опять он мне напомнил птицу – ворона, сурового и голодного. В Сантане было много птичьего: вот он вышагивает по коридору как цапля, вот собирается в комочек под пледом, как утка в гнезде… вот нацеливается на кусок тушенки, словно пеликан на рыбу.
Иногда мне казалось, что он расправит свой безразмерный черный свитер, взмахнет руками и улетит в закат.
– И что с ней у вас произошло?
– Убили. Забили насмерть, – сказал я, глядя в окно. Малиновый с белым закат был похож на сливочное мороженое с прозрачным ягодным сиропом. – В Краю до сих пор не знают, кто виноват. Невыносимая сложилась после этого обстановочка, и я ушел.