Конечно, мать готовила здесь еду, пользовалась посудой, но разве Гвен не делала здесь того же, особенно последние годы? Разве эти вещи не принадлежат ей так же, как и матери? Может быть, даже чуть больше. «Вот, например, эти тарелки. Разве это не я их покупала? Я. А стаканы, а вилки?» Гвен улыбнулась, увидев несуразную желтую чашку для завтрака, которую у нее выпросил Томас, когда она покупала скатерть на стол и имела глупость взять его с собой в магазин. «Нет. Эти вещи принадлежат так же и нам с братом, как и матери, – решила она, увидела старую блинницу и тут же поправила себя. – Почти все».
Некоторые вещи все-таки продолжали принадлежать матери, несмотря на все попытки сделать их общими. Сколько раз Гвен пыталась воспользоваться этой блинницей, чтобы приготовить Томасу и себе завтрак? А сколько раз мать закатывала скандал, как только замечала это? Гвен не помнила, в чем именно была причина подобного запрета. Кажется, мать вбила себе в голову, что Гвен там что-то сломала или что-то еще – неважно, главным было, что эта вещь принадлежала ей. Гвен поколебалась и убрала блинницу в коробку, уверенная, что со временем обязательно всплывет что-нибудь еще. «В конце концов, здесь у матери была целая жизнь».
Она отнесла коробку на чердак, прошлась для верности еще раз по дому, заглянула к Томасу убедиться, что он спит, и остановилась возле закрытой двери в комнату матери. «Может, лучше будет пойти спать? – мелькнула у нее в голове трусливая мысль. – Почему нельзя отложить все на завтра? Какая разница в том, когда я наведу там порядок? Можно же просто выбрать какой-нибудь свободный день и заняться этой комнатой с самого утра».
Гвен почти убедила себя, почти отошла от двери. «Только выключу свет – и уйду». Она вошла в комнату, поднесла руку к выключателю, увидела осколки разбившегося плафона, остановилась. «А что если Томас забежит завтра сюда и порежется?» Гвен принесла веник, совок, убрала стекла. «Вот видишь, совсем не страшно». Она улыбнулась, огляделась по сторонам, пытаясь решить, с чего начать ликвидацию этой комнаты. «Иконы. Эти черные, мрачные иконы». Подошла к одной из них, протянула руку, пытаясь снять, встретилась с укорительным взглядом святого, отошла в сторону. «Ладно. Иконы оставлю напоследок. Они, в конце концов, ни в чем не виноваты».
Гвен открыла старый шкаф, морщась от едкого запаха нафталина. «А я и не знала, что у матери было столько одежды», – подумала она, пытаясь вспомнить, когда видела в последний раз, чтобы мать надевала это. «Может быть, когда я была маленькой?» Гвен тяжело вздохнула, пытаясь прогнать нахлынувшие воспоминания.
Она закрыла шкаф, надеясь, что если не будет видеть все эти платья и костюмы, то не будет и воспоминаний, отошла назад, огляделась. «Но если не одежда, тогда что?» Взгляд скользнул по тумбам и столам. «Может быть, убрать сначала статуэтки и шкатулки?» Гвен простояла в комнате больше часа, но так и не смогла определиться. Она уже хотела сдаться, хотела уйти, признав свое поражение. «Может быть, лучше будет попросить Лорель убраться здесь? – ее взгляд растерянно скользил по комнате. – Надеюсь, у нее не будет проблем с тем, чтобы определиться, с чего начать. Все равно в итоге придется уносить все». Гвен тяжело вздохнула. «Но ведь это же просто вещи!»
Она заставила себя подойти к кровати. «Здесь уже никого нет. Это просто грязное белье». Гвен сдернула одеяло, бросила его на пол, затем простынь, подушки. «Просто грязное белье». Она запихнула его в коробку и заклеила скотчем. «Кажется, Лорель говорила, что знает телефон организации, в которую можно отдать старые вещи?» – подумала Гвен, и идея пришлась ей по душе. «Почему бы и нет? Зачем мне хранить то, чем я никогда не собираюсь воспользоваться?!Что будет в этой комнате через месяц? Через год? Почему следом за вещами матери не избавиться и от ее мебели? Разве мне нравится этот стол? Нет. А шкаф? Тоже нет». Она потрогала кровать рукой, пытаясь решить, нравится она ей или нет. «На ощупь неплохо». Гвен осторожно села. «Кажется, мягкая и удобная. Лучше, чем моя. Уж больше моей кровати – это точно. Вот только смогу ли я на ней спать?» Гвен осторожно легла, сначала продолжая держать ноги на полу, затем попыталась устроиться так, как ей будет удобно, закрыла глаза. Продолжая размышлять, она не заметила, что заснула.
Снов не было, лишь какая-то беспокойная пульсирующая темнота да детский далекий крик ближе к утру. Гвен не сразу поняла, что это кричит ее брат.
Он проснулся, позвал ее, не получил ответа и пошел в ее комнату. Сестры не было. Томас огляделся, решил, что она может быть на кухне, готовит ему завтрак. Проходя мимо комнаты матери, он остановился, увидев незакрытую дверь. Ноги сами заставили его повернуться и заглянуть в комнату.
Утро было хмурым, и пробивавшийся сквозь окна свет усиливал воображение, рисуя неясные очертания мебели, икон на стенах, кровати, женщины, лежащей на ней. Крик поднялся откуда-то из желудка. Рот Томаса открылся. Страх подчинил тело, сковал онемением. Легкие вспыхнули огнем. Томас сделал глубокий вдох и снова закричал, пытаясь заставить себя развернуться и побежать прочь, к сестре, на улицу, подальше от этой комнаты, кровати.
– Томас? – женщина на кровати открыла глаза и повернулась к нему.
Томас с силой захлопнул дверь, чувствуя, как шевелятся волосы на голове. Ему хотелось заплакать, но он не мог. «Бежать! Бежать! Бежать как можно дальше отсюда!» Томас спрятался под кухонный стол, прислушался. Дверь в комнату матери открылась. Чьи-то шаги приближались к нему.
– Томас? Томас, где ты? Я тебя напугала? Прости меня? – Гвен осторожно заглянула под стол. Брат зажмурился, обхватил голову руками. – Томас? – она тронула его за плечо.
Он вздрогнул, выскочил из-под стола, споткнулся о стул, упал и неожиданно разревелся. Гвен попыталась его успокоить, но он не слушал ее, вырывался из объятий и, вырвавшись, тут же останавливался и начинал реветь еще громче, понимая, что бежать некуда.
– Ну что ты? Что ты? Это же я, – Гвен попыталась привлечь его внимание, не прикасаясь к нему. Томас затряс головой, старательно отворачиваясь. – Тебя что-то напугало? Ты что-то увидел? – она замолчала, болезненно поджав губы. Комната матери, кровать матери, крик Томаса. – Это была я, Томас! На той кровати. Я! – Гвен снова попыталась прикоснуться к нему. – Я убиралась в комнате матери и заснула…
Томас вздрогнул, почувствовав ее прикосновение, замер, пытаясь решить: вырываться ему или нет.
– Здесь никого кроме нас нет. Слышишь? – Гвен видела, как слезы текут из его глаз, видела, как он тяжело дышит, жадно хватая ртом воздух, слышала его всхлипы, но истерика, кажется, проходила. – Это я, Томас. Я, – Гвен обняла его за плечи, осторожно попыталась прижать к себе. Он заупрямился. – Посмотри на меня! – велела Гвен. Томас решительно замотал головой. – Я сказала, посмотри… – Она оборвалась на полуслове, услышав стук в дверь. Томас вздрогнул, отскочил в сторону. – Нет! Нет! Нет! – Гвен молитвенно сложила на груди руки. – Не бойся. Это просто дверь. Кто-то пришел к нам. Понимаешь? Кто-то стоит на крыльце.
– На крыльце? – всхлипывая, переспросил Томас.
– Да. Мне нужно открыть дверь, – Гвен попыталась улыбнуться. – Ты подождешь меня? Хорошо? – Она поднялась на ноги, дождалась, когда Томас кивнет, и пошла открывать.
– Мисс Мороу, – Рон Адамс приветственно склонил голову, застыл на пороге, пытаясь заглянуть в комнату. – Я слышал плачь. Что-то случилось?
– Нет. То есть да… Томасу приснился сон… Вернее, не сон… – Гвен тяжело вздохнула, провела рукой по коротким волосам на голове, снова вздохнула, шагнула было вперед, чтобы поговорить с Адамсом на улице, вспомнила о Томасе, подумала, что сейчас не самое лучшее время оставлять его одного, хотела уже пригласить Адамса в дом, остановилась, посмотрела на него недоверчиво, понимая, что сейчас он снова будет искать и вынюхивать то, чего здесь никогда не было и не будет, но он бы хотел увидеть…
– Что-то не так?
– Не так? – Гвен заглянула в комнату, пытаясь разглядеть, плачет Томас или уже успокоился.
– Вы ударили брата? – напрямую спросил Адамс.
– Что? Нет, конечно!
– Значит, он упал? Вы спали и не могли видеть, как это случилось….
– Нет! – прервала его Гвен. – Он просто… Он испугался.
– Испугался? – на лице Адамса появилось недоверие. – И что же это было? Крыса, кошка или какое-то другое животное?
– Не крыса и не животное, – Гвен помялась несколько секунд. – Боюсь, это была я. Только не делайте такое лицо! Это было случайно. Вчера вечером я собиралась убраться в комнате матери, легла на кровать и случайно заснула. Томас увидел меня там утром и, должно быть, решил, что это его мать.
– Решил, что это мать? Так он знает, что случилось?
– Я думала, что нет, но после того, что случилось сейчас, думаю, он видел намного больше, чем я хотела бы.
– То есть вы полагаете, что он видел, как его мать покончила с собой? – Адамс заметил, как Гвен согласно кивнула, и задумчиво поджал губы. – А вы не пытались показать его доктору? Не пытались поговорить с ним об этом? Для мальчика в его возрасте подобное может стать ключевым моментом в становлении будущей личности. Представляете, как сложно ему будет самому разобраться в том, что он видел?
– Я не знала, что он видел. – Гвен помолчала и добавила: – Не знаю и сейчас. Может быть, он что-то слышал. Может быть, что-то понял. Может быть, убедил себя, что матери больше не будет в этом доме, но… Не думаю, что он видел мать на крыльце, после того как… Ну, вы понимаете меня…
– Не совсем, – признался Адамс. Он вошел в дом, постоял немного, давая возможность Томасу рассмотреть себя, и прошел к дивану, не обращая на мальчика внимания. Гвен помялась рядом с ним, предложила чашку кофе. Адамс согласился.
– Я тоже буду кофе, – сказал Томас. Гвен приготовила ему завтрак, позвала на кухню, усадила за стол и отнесла кофе Адамсу.
– Могу я задать вам вопрос, мисс Мороу. – Он похлопал рукой по дивану рядом с собой, предлагая ей сесть. – В чем действительная причина того, что вы решили провести ночь в комнате матери? Вам что-то хотелось доказать? Себе? Ей? Или вы просто пытаетесь представить себя на ее месте? Делать, что делала она, спать там, где спала она?
– Говорю вам, это просто была случайность! – вспылила Гвен, поджала губы, посмотрела на Томаса, надеясь, что он ничего не услышал. – Я просто немного устала вчера, вот и все.
– И не пошли в свою комнату, предпочтя кровать матери?
– Нет. – Гвен снова покосилась на брата. – Я просто пыталась определиться с тем, что оставить в комнате матери, а что выбросить.
– И поэтому вы легли на кровать? Хотели взглянуть на вещи глазами матери?
– Господи, нет! Я хотела понять, нравится мне эта кровать или нет, удобно ли мне на ней.
– И что, поняли? – Адамс снова начал снисходительно улыбаться, но эта мимика уже не могла обмануть Гвен. Она знала, что это маска. Он – хищник. Он здесь, чтобы забрать у нее брата.
– Простите, мистер Адамс, но могу я узнать, зачем вы пришли? – Гвен снова покосилась на Томаса. Он завтракал, словно и не было истерики пятнадцатью минутами ранее. Адамс проследил за ее взглядом, открыл кожаную папку, заглянул в нее, но ничего доставать не стал.
– Видите ли, мисс Мороу…. – он кашлянул, пытаясь избавиться от хрипоты в голосе. – Вчера вечером я все обдумал и принял решение, что Томасу, возможно, с вами будет действительно лучше, чем там, куда можем его определить мы, но сегодня утром… – Адамс замолчал, и Гвен поняла, что он не собирается продолжать.
– А что было сегодня утром? Вы слышали, как плачет Томас? Что ж, думаю, не мне вам говорить, но дети часто плачут, и это совершенно ни о чем не говорит. Они падают, капризничают, видят дурные сны…
– Я говорю не о вашем брате, мисс Мороу. – Он снова выдержал паузу, надеясь, что Гвен сама сможет понять то, что он сейчас скажет, но она не понимала. – Боюсь, сейчас дело в вас.
– Во мне? – Гвен растерянно тряхнула головой. – Причем здесь я?
– Простите, мисс Мороу, но я должен быть уверен в тех, с кем предстоит остаться Томасу. Я понимаю, он ваш брат, но с учетом того, чем была больна ваша мать…
– Да вы даже не знали о ее болезни, пока я не сказала вам! – вспылила Гвен.
– Я не доктор, мисс Мороу, – сказал Адамс примирительно. – Но поверьте, все, чего я хочу, – это чтобы мальчик был в порядке, чтобы ему ничего не угрожало. Вы понимаете меня?
– Пытаюсь. – Гвен тяжело дышала, с трудом сдерживая кипящий в груди гнев. Адамс выдержал еще одну паузу, отыскал в своей папке визитку и передал Гвен. – Что это? – она прочитала имя доктора. – Я что, должна показать ему Томаса? Не понимаю, почему это не может быть доктор Лерой? Мой брат уже привык к нему, к тому же…
– Это не для Томаса, мисс Мороу. Это для вас.
– Для меня?! – она растерялась. – Но зачем мне… – в груди снова появился гнев. – Думаете, я такая же ненормальная, как моя мать?! – Гвен почувствовала, что начинает краснеть.
– Вы хотите, чтобы Томас остался с вами? – спросил Адамс, охлаждая этим вопросом весь кипевший в ней гнев.
– Хочу, но я не понимаю, зачем мне…
– Просто запишитесь на прием. И если доктор Макнери скажет мне, что вы здоровы, то я с радостью передам вам право воспитывать вашего брата.
– Но…
– Сделайте это, мисс Мороу. – Адамс поднялся на ноги. – Я позвоню ему и договорюсь, что вы придете завтра с утра. Скажем, к десяти? Подойдет?
– Я завтра работаю, – Гвен попыталась проглотить скопившуюся во рту слюну, но не смогла. – Если речь шла о моем докторе, то думаю…
– Вы не поняли меня, мисс Мороу? – Адамс открыл входную дверь, обернулся. – Мне не нужно мнение вашего доктора. Мне нужно слышать то, что скажет о вас доктор Макнери. А что касается вашей работы, то… – он пожал плечами. – Вы же собираетесь растить ребенка, мисс Мороу, так что привыкайте к компромиссам.
Он кивнул на прощание и ушел. Какое-то время Гвен стояла, бездумно глядя на закрывшуюся за ним дверь, затем вернулась на кухню и предложила Томасу добавки. Он отказался и спросил, не обижается ли она на него за то, что он разревелся утром.
– Обижаюсь? – Гвен фальшиво изобразила удивление, но решила, что для ребенка сойдет и такое. – Нет. Что ты? Почему я должна на тебя обижаться?
– Не знаю, – Томас пожал плечами, вспомнил недавний визит Рона Адамса. – Мне показалось, что он обвинял тебя в том, что я плачу.
– Нет. Он просто беспокоится за тебя.
– Беспокоится за меня? – Томас на мгновение задумался, затем решительно покачал головой. – Я так не думаю. – Он спрыгнул со стула и спросил разрешения поиграть во дворе. «Нужно обязательно починить ему велосипед», – подумала Гвен, стараясь не вспоминать необходимость предстоящего визита к психотерапевту, но мысли настырно продолжали крутиться в голове, не давая покоя.
– Не думай об этом! – сказала Лорель, когда Гвен заехала к ней после обеда. – Отпросишься с работы, заедешь к этому доктору Макнери и уже через неделю забудешь обо всем.
– А если нет? Если этот Макнери напишет обо мне что-то такое, что заставит Адамса решить, что Томасу не следует жить со мной?
– Как это напишет? – опешила Лорель.
– Ну, не знаю… – Гвен поджала губы, не желая рассказывать о том, как напугала Томаса, но чувствуя, что если не расскажет, то не сможет уснуть в эту ночь. – Мне кажется… – она огляделась, желая убедиться, что никто не может их подслушать. – Я думаю, есть небольшая возможность того, что Макнери напишет обо мне не совсем то, что нужно мне.
– Как это – не совсем то? – Лорель нахмурилась. – То есть ты хочешь сказать, что считаешь… считаешь… – она растерянно улыбнулась, – Гвен, ты что? О чем мы вообще сейчас говорим?!
– Сегодня ночью я спала в комнате матери.
– И что?
– На ее кровати.
– Все равно не понимаю, причем тут это.
– А если бы твоя мать умерла, ты бы стала спать на ее кровати?
– Нет, но…
– К тому же я напугала Томаса. – Гвен сбивчиво рассказала, что случилось утром. – Думаю, мистер Адамс считает меня такой же ненормальной, как и моя мать на ранних стадиях, – закончила она.
– А ты? Что считаешь ты? – спросила Лорель после небольшой паузы. Они сидели на крыльце и смотрели, как играют во дворе дети, слушали их звонкие голоса. – Думаешь, он прав?
– Не знаю. – Гвен отыскала взглядом Томаса. – Может быть, отчасти. Весь день я спрашивала себя, какой черт меня дернул остаться на ночь в комнате матери, но так и не смогла придумать ни одного более-менее нормального объяснения. Что самое забавное, чем чаще я об этом думаю, тем больше мне кажется, что Адамс прав.
– Но… но… но ведь это глупо! – сказала Лорель, сбитая с толку. – Я ведь уже столько лет знаю тебя! Если бы с тобой что-то было не так, то, поверь, я бы не стала ничего скрывать.
– Верю, – Гвен безразлично пожала плечами, напомнила Лорель о подругах своей матери, которые до сих пор отказывались верить, что та была больна. – К тому же шизофрения может быть наследственной, а я не знаю, когда она проявилась у матери впервые, не знаю, болел ли кто-нибудь этим в нашей семье раньше.
– Тебя послушать, так по тебе уже плачет сумасшедший дом.
– Не обязательно сумасшедший дом. Сейчас речь идет всего лишь о воспитании ребенка. Никто не позволит мне этого делать, если будет хоть один шанс, что у меня в голове что-то не так.
– Как же тогда твоя мать растила Томаса?
– В том и дело, что мать. Никто не станет отбирать ребенка у матери, без крайне веской причины. А я всего лишь сестра. Понимаешь? К тому же мне кажется, Адамс невзлюбил меня с самого начала и все, что он делает, направлено лишь на то, чтобы забрать у меня Томаса.
– Вот это уже безумие! – оживилась Лорель. – Ты хоть понимаешь, что говоришь?