Их сближение началось с какого-то пустяка… Давид подколол помощника по поводу одной и той же голубой рубашки, которую тот, кажется, не снимал уже третью неделю. Виктор, смущаясь, ответил, что это та самая рубашка, в которой он пришел на собеседование. Она счастливая, потому что в ней он понравился и его взяли на работу.
Давид хмыкнул.
– Вы не любите голубой цвет, Давид Михайлович? – двусмысленно спросил Виктор.
– Цвет? – улыбнулся Давид. – Знаешь, я раньше любил лето. Очень. А потом понял, что лето может быть в любое время года, были бы деньги. Теперь я люблю деньги. А рубашки должны быть разные…
– А можно мне вашу? – робко попросил Виктор и смутился.
– Мою – что? – не понял Давид.
– Рубашку. Одежду, которую вы уже не носите…
– Зачем?
– Ваш запах… Я… я… Извините меня. – Виктор, красный, как помидор, выбежал из кабинета.
«Что делает недостаток тестостерона с парнем, – подумал, глядя ему вслед, Давид. – Ну, красна девица, ни дать ни взять! Хорошо хоть мозгов не касается… А почему это ни дать ни взять? Взять-то как раз можно…»
Мужчина сказал, мужчина сделал, вернее, взял.
На бизнесе перемена в их отношениях никак не отразилась, даже наоборот: более преданного и грамотного помощника трудно было представить. Давида все больше напрягало зазубриванье параграфов из учебников, цитат из интервью и финансовой терминологии, ничего в этой «шняге» он не понимал.
Однажды на переговорах, зачитывая подготовленные Виктóром документы и мучительно удерживая на лице маску финансового гения, Давид подумал, как было бы круто подключаться к мозгам Виктóра в режиме он-лайн, чтобы этот компьютер с голубым экраном мгновенно выдавал ответ на любой вопрос. Идиотская улыбка аборигена, размечтавшегося догнать болид на верблюде, на секунду испортила маску финансового гения, но потом Давид подумал: «Черт! А почему бы и нет! Двадцать первый век на дворе!»
И Давид занялся изучением вопроса досконально и скрупулезно – еще одно слово, помещавшееся в его голову в исключительных случаях. Этот был именно такой. Через две недели он вышел на «людей» и «организации» и получил, что хотел. Очередные переговоры стали испытанием возможностей новой техники и нового Давида.
Со стороны для непосвященного наблюдателя все выглядело вполне безобидно: в своем кабинете без окон сотрудник Степанов сидит перед монитором, внимательно следя за ходом переговоров и не вызывая никаких подозрений – работа как работа. Давид же, снабженный маленьким, незаметным наушником, с опозданием в доли секунд повторяет вслух то, что слышит в наушник. При этом он производит весьма положительное впечатление человека, думающего перед тем, как сказать…
Результатами испытаний Давид остался не просто доволен, он был в восторге от собственной гениальности и от четкой работы Виктóра. Он наградил помощника запонками или браслетом, уже не помнил, – первой блестящей безделушкой, от которой его глаза вспыхнули счастьем, как у влюбленной малолетней девицы.
Всплывающие дамские образы в поведении Виктóра – от африканской старухи до плаксивой содержанки – были хорошо знакомы и понятны Давиду: этот набор в различных сочетаниях часто встречался в женщинах. «Голубая» же часть его души оставалась загадкой. Он видел, что является фетишем для «гейоныша», что, заставляя его быть своим рабом, причиняя ему страдания, он только больше распаляет его страсть, вызывая острые приступы наслаждения. Природу этих явлений он не понимал. И это было минусом. Чтобы управлять, надо понимать…
Случайно увиденное высказыванье австрийского психолога Жерара Аардверга, посвятившего себя терапии гомосексуальности, натолкнуло Давида на размышления. Психолог утверждал, что «гомосексуал бессознательно ищет партнера не для того, чтобы найти и насладиться, а для того, чтобы, не найдя, причинить себе боль и пострадать, подпитывая тем самым ненасытную потребность в самодраматизации…»
Не об этом ли эмоциональный речитатив под музыку Б. Моисеева: «Боль – это всё, что я могу тебе дать, боль и радость от этой боли»?
«Откуда берется это желание “не найти, чтобы сделать себе больно”? – задавал себе вопрос Давид. – Вот всё у них через…» Тем не менее эти вопросы не давали ему покоя. Он стал больше общаться с Виктóром, расспрашивать его, подталкивать к откровенности. Помощник охотно делился откровениями. Казалось, ему даже нравится устраивать перед Давидом душевный стриптиз…
Отец Виктора, Степанов-старший, хмурый, замкнутый человек, не обращал на сына никакого внимания. Его целиком занимала работа, а когда наука развалилась, так же целиком заняла обида на жизнь. Взгляды, которые он бросал на сына, никогда не выражали ни любви, ни одобрения. Он смотрел лишь с озлоблением или откровенной издевкой. «От его взгляда у меня всегда шел мороз по яйцам», – признавался Виктóр.
Не получая отцовской поддержки ни словом, ни взглядом, ни прикосновением, он начал искать любви там, где ее нет. Он ловил себя на том, что ищет внимания мужчин, заглядывает в лица и встречные машины в надежде увидеть мужчину, который ответит на его взгляд. Вскоре он понял, что хочет, чтобы кто-то из мужчин захотел его… Эти попытки привлечь к себе внимание были не чем иным, как извращенным способом получить замену отцовскому взгляду, который наконец сказал бы ему: «Я люблю тебя. Ты мне нужен». Но между «я люблю тебя» и «я хочу тебя» такая тонкая грань…
Рассказ Виктора о первой близости с мужчиной тронул Давида за живое. Помощник краснел и смущался, с мазохистским удовольствием смакуя подробности, а Давид чувствовал, как живо реагирует в нем его «живое»…
– Мне было девятнадцать с половиной, я учился на втором курсе, – со своей обычной точностью в цифрах говорил Виктóр. – Мы встретились на улице. Он что-то спросил у меня. Я обернулся и увидел тот взгляд, который давно искал… Он был немного старше. Может быть, двадцать пять или чуть больше. Мне понравились его глаза – веселые и добрые, а я был готов и одинок. У него была приличная квартира, обставленная со вкусом. Он дал мне выпить. Это помогало. Потом он прямо сказал, что хотел бы переспать со мной. Я согласился. Он был очень нежен, и мне было так хорошо. Я остался у него на всю ночь. И мы делали всё, что можно и нельзя представить… Потом мы сидели голыми и разговаривали. И это тоже было очень приятно. Я никогда раньше не сидел так расслабленно и голым с партнёром. Он говорил мне разные вещи о моем теле, которых я никогда не слышал от девушек. К тому времени у меня был небольшой, но не слишком удачный опыт с ними. Говорил, что у меня стройные ноги и красивый член. И это было так приятно слышать. Потом я звонил ему раз в неделю или примерно так, и он делал со мной всё, что хотел, как хотел…
Это было сказано тоном, которым говорят о самом приятном и сокровенном. Вот это самое «трахал меня, как хотел», то есть сознание того, что он целиком в чьей-то власти и его хотят, и доставляло Виктóру наивысшее наслаждение, сделал вывод Давид. И не стоит мучаться лишними вопросами и уж тем более совестью. Рабу, который получает оргазм от того, что его крепче приковывают, не нужны ни рассуждения о свободе, ни сама свобода…
– А где сейчас тот парень? Вы всё еще вместе? – спросил Давид.
– Нет, – тихо ответил Виктóр. – Я больше не звонил ему с тех пор, как увидел тебя, Давид…
Сзади раздался резкий автомобильный гудок, и Давид вернулся в реальность. К концу рабочего дня на дороге собиралась пробка. Он глянул в зеркало заднего вида. Здоровый «Land Rover», за рулем такой же, как машина, крупный дядька лет сорока пяти, рядом с ним телка в очках с длинными светлыми волосами и ярким ртом. «Красивая, – подумал Давид и посмотрел на них еще раз. – Любовники, сто пудов. Он уверен, что отымеет ее, а она уверена, что всё у нее впереди».
Поток встал. Впереди, видимо, была авария. Для такой мертвой пробки – рановато. Хотя никогда не угадаешь, где и когда она вдруг возникнет. Давид положил обе руки на руль и размечтался, поглядывая в зеркало на парочку сзади. Представив себя на месте дядьки, мысленно он уже трогал девицу правой рукой, левая держала руль под контролем. Он воображал, как незнакомая, чужая, пахнущая сигаретами и недавним сексом баба опускает свой красный широкий рот всё ниже и ниже… Её мужик в это время безмолвно поглядывает на эту картину с заднего сиденья, как бы одобряя происходящее…
У Давида вспотели ладони. Эта фантазия всегда уносила его. Неплохое средство убить время в пробке. Он восстановил дыхание и осторожно глянул назад. «Land Rover» не было. Другая машина. Полный дядька с залысинами и обрюзгшим лицом нетерпеливо постукивал по рулю. Значит, он не заметил, как его мечта скрылась из виду… Жаль… «Да и не может комфортно получиться в “Land Rover”… Это должен быть большой американский джип типа “Lincoln”, или “Expedition”, или пикап – “Ford F150”, или “Dodge”. В больших американцах ручка переключения передач на рулевой колонке и можно делать большой диван впереди, чтобы расположиться втроем…» Трезвые мысли из реальности отвоевывали территорию в его сознании. Но он позволил себе еще немного поплавать в остатках фантазии, пока не услышал телефон.
– Ты не забыл о матери? – Лора Моисеевна как обычно делала контрольный звонок в голову.
– Забыл. Но еду, – честно ответил Давид, окончательно успокоившись.
Глава 22
Пирожками пахло уже на лестнице. Давид с удовольствием втянул носом знакомый вкусный запах и нажал на кнопку звонка.
– Ты опоздал на пятнадцать минут! Я уже волновалась. А позвонить не могу, руки в тесте! – Лора Моисеевна впустила сына в квартиру, подставив щеку для поцелуя.
Она была в новой золотистой блузе, в фартуке с петухами, с прической и густо накрашенными губами.
– Какая ты красивая, мамуля! Так что там за гость? – спросил Давид, проходя на кухню.
– Имей терпение! Он приедет попозже.
– Он? Ты решила познакомить меня с мужиком? Всё? Не осталось больше правильных еврейских девушек? – засмеялся Давид.
– Ничего смешного! Представь себе, не осталось! Дочка Зои Ароновны, Леночка, такая хорошая девочка, тебе не понравилась. Усики у нее, видите ли! Племянница Петра Абрамовича, Роза, помнишь? Слишком скромная, ты сказал. А Лариса? Чем она тебе была не такая?
– Какая Лариса?
– Во! Он уже не помнит! Дон Жуан! Лариса, то ли филолог, то ли геолог, помощник ученого секретаря из Академии наук, Венечкина сестра. Хорошая женщина, серьезная, ну старше чуть-чуть, подумаешь! Зато из какой семьи!
– Так. Я понял. Ты напекла пирожков для конспирации, чтобы соседи не поняли, что здесь пытают.
– Давид, Давид… – покачала головой Лора Моисеевна. – Это не нами придумано. Господь создал мужчину и женщину, чтобы они были вместе. Так положено, так правильно…
– Мам, ну честное слово, дня не проходит, чтобы я не был с кем-то вместе. И это чаще всего женщина. Клянусь! А что делать с помощником ученого секретаря, то ли филологом, то ли геологом, кроме как перечитывать реферат, я даже не представляю. Ты хочешь развить во мне комплексы?
– Очень хорошо! Вот очень хорошо! – Лора Моисеевна уперла руки в бока. – Тогда объясни наконец своей отсталой матери, почему из всех женщин, которые рядом с тобой каждый день, ни одна не хороша? Ладно, не нравятся те, с которыми мать тебя знакомит. Мать старая, отсталая, ничего не понимает! Но ты ведь и сам никак не остановишься! А тебе не двадцать лет, между прочим, а уже скоро тридцать! И твоя несчастная мать хочет дожить до внуков! И я сегодня специально позвала тебя пораньше, чтобы услышать наконец от тебя что-то вразумительное по этому поводу!
– Что-то вразумительное? – переспросил Давид, вздохнув. – Ты испачкалась в муке, мам.
– Давид! – крикнула Лора Моисеевна срывающимся голосом и строго поджала губы.
Эти поджатые губы и нервный голос Давид помнил с детства. Он не предвещал ничего хорошего.
– Хорошо… Я объясню. Только обещай мне, что не будешь перебивать и становиться несчастной!
– Ну! – Лора Моисеевна села напротив и приготовилась слушать.
– Все дело в том, мама, что я не настоящий мужчина. Я понимаю, тебе неприятно это слышать, но это так.
– В каком смысле не настоящий? – встревожилась женщина.
– В самом что ни на есть осязаемом. Я сам это понял относительно недавно. Я понял, что разрушаю детскую мечту всех без исключения девушек и не отвечаю их главному требованию! Наши девушки прекрасны! Они умны, тонки и изобретательны, они сами зарабатывают, умеют так одеться и наложить макияж, чтобы заставить даже меня на минутку перестать думать о твоих пирожках, мамуля! Но только на минутку!
– Подхалим! – отрезала Лора Моисеевна.
– Да! Так вот. У всех этих прекрасных девушек есть один недостаток, который перевешивает их многочисленные достоинства. Этот недостаток – вечная и неразделенная любовь к Настоящему Мужчине. Каждый, кто имел сомнительное счастье родиться на просторах нашей Родины с членом в штанах, прошу прощения, но ты этот факт моей анатомии должна помнить, слышит с самого детства: «Не плачь – Настоящий Мужчина так не делает!»; «Не играй с пиписькой – Настоящий Мужчина так не делает!»; «Как Настоящий Мужчина и честный человек, ты просто обязан жениться на этой бедной девушке!»; «Настоящий Мужчина не лежит на диване, а идет и зарабатывает больше денег!» А если твой сын когда-нибудь, не дай бог, женится, то, еще не отработав медовый месяц, он непременно услышит: «Если бы ты был Настоящим Мужчиной, у нас была бы сейчас не эта развалюха, а вон та “Ауди”!» и «Если бы ты был Настоящим Мужчиной, летали бы мы отдыхать не как лохи, в Хургаду, а на Бали! И лицо я накрашивала бы в салоне “Жак Дессанж”, а не в малюсенькой ванной, опираясь на унитаз!» Ну, а зачем ему это? У него и так перманентный медовый месяц. Да, с разными девушками, и что? Зато, как только очередная открывает рот, чтобы сказать «Если бы ты…», ее уже не помнят, как звали. И что самое интересное, никто не может толком объяснить, что это за монстр такой «Настоящий Мужчина»? Какие террористы из какого говна его слепили в своем вонючем подвале, чтобы убить рождаемость в стране? Никто его никогда не видел, но каждая нормальная мать в свое время говорит дочери: «Ты, доча, обязательно встретишь Настоящего Мужчину, а не такого мудака, как твой папаша драгоценный! А делать ничего для этого ты не должна! Настоящий Мужчина полюбит тебя такой, какая ты есть!»
– Матери всегда хотят лучшего своим детям, – вступилась за матерей Лора Моисеевна. – А мужчина все-таки должен развиваться, он не должен стоять на месте…
– Ну вот. Опять «должен», «не должен». Некоторые, знаешь, пытаются. Рвут свою мужественную попу, стараясь превзойти Его в крутизне и джентльменстве. Зарабатывают вагоны бабла, покупают «Астон-Мартины» и футбольные клубы, становятся кумиром миллионов, совершают безумства и подвиги. Но когда усталый герой, на которого дрочит полмира, падает в свою кровать, что он слышит? «Как же ты, Вася, пукаешь во сне! Что за скотские выходки! Настоящий Мужчина должен уметь как-то сдерживаться!»
Лора Моисеевна молча присела у плиты, достала двумя прихватками противень из духовки. Румяные кругленькие пирожки наполнили своим запахом небольшую кухню.
– Ма, я заслужил пирожок? – спросил, улыбаясь, Давид.
– На, клоун. Осторожно, горячие, – устало проговорила женщина, поставив перед сыном тарелку с пирожками. Она снова села напротив и укоризненно посмотрела на сына.
– Вкусно! – Давид уминал угощение, облизывая крошки с пальцев. Он потянулся за следующим пирожком, виновато добавив: – Ну, мам… Ну, не сердись на меня. Я же не виноват, что девушки бывают трех видов – или умная, или красивая, или добрая. Смешение этих качеств приводит к еще большему недоразумению: умная и красивая – стерва, умная и добрая – страшная, добрая и красивая – тупая. А если и умная, и добрая, и красивая, значит, живет с идиотом, который ее не ценит… Это не я придумал. Но точно ведь…
– Мальчик мой… – Лора Моисеевна погладила сына по черным кудрям, таким же, как у нее были когда-то, и, вздохнув, посмотрела на часы. – Должен уже подойти…
В этот момент в дверь позвонили. Женщина охнула и побежала открывать, сорвав с себя фартук с петухами. Два соседних петуха, сложившись вместе на спинке стула, слепились в огненном поцелуе.
– Шалом, хозяюшка! В доме, где пекут хлеб, живет бог! – услышал Давид из прихожей и, сунув в рот еще один пирожок, пошел встречать гостя.
Пожилой сутулый мужчина, построив ступни эскадрой из двух кораблей, стаскивал с ноги один ботинок носком другого. Справившись с этим трудным делом, он протянул руку:
– Здравствуйте, юноша! Я дядя Арон.
– Давид, – представился Давид и сунул кусок пирожка за щеку. – Очень приятно.
– Глотайте пищу, Давид, и пойдемте знакомиться, – улыбнулся дядя Арон.
– Проходите, пожалуйста, к столу, Арон Генделевич! – суетилась Лора Моисеевна. – Мы вас давно, давно ждем!
В большой комнате был накрыт стол, украшением которого служило большое овальное блюдо с фаршированной рыбой.
Дядя Арон потер руки от удовольствия, приговаривая: «Ах, какой стол, ах, хозяюшка…», – и уселся во главе стола, словно других мест не существовало. Пристально посмотрев на Давида умными, чуть прикрытыми глазами, он спросил:
– Вы давно были в синагоге, Давид?
– Никогда не был, дядя Арон. Я как-то чужд религии.
– Вы думаете, у вас есть выбор, юноша?
– А разве нет? Разве не я решаю, идти в синагогу, в католический храм, в церковь, в клуб, в цирк, в Дом культуры? Или не идти?
– Вам кажется, что вы что-то решаете, юноша. Есть только две дороги – к Богу или от него. Вторая, по сути, тоже дорога к Богу, но более длинная. Заходите вы в перечисленные заведения или нет – вы всегда идете одной из двух дорог. Как-то Баал-Шем-Тов, я вам потом расскажу, кто это, сказал ученикам: если ветер перевернул лист, значит, на то есть воля Бога. Ученики не поняли его, но через некоторое время увидели, как маленький листик, перевернувшись, накрыл своей тенью червяка, погибавшего на солнце… У Бога, как у хорошей хозяйки, нет случайных вещей, все имеет свое предназначение и место.