— Теперь мне что-то припоминается, — сказал Аксель. — Мерлин сотворил здесь какое-то чёрное дело.
— Чёрное, сэр? — переспросил Гавейн. — Отчего же чёрное? Это был единственный выход. Задолго до победного исхода битвы мы, пятеро добрых товарищей, отправились укротить эту тварь, в те дни могучую и яростную, чтобы Мерлин смог наложить на её дыхание великие чары. Может, он и был дурным человеком, но этим он осуществил волю Господа, а не одного лишь Артура. Разве настал бы когда-нибудь мир без дыхания драконихи? Посмотрите, как мы теперь живём! Старые враги — словно родня, от деревни к деревне. Мастер Вистан, это зрелище лишило вас дара речи. Я спрошу ещё раз. Неужели вы не позволите этой несчастной твари дожить свои последние дни? Её дыхание уже не то, что раньше, но чары в нём ещё остались. Подумайте, что может пробудиться на этих землях, стоит ему прерваться, пусть даже прошло столько лет! Да, мы убивали без счёту, признаюсь, и не разбирали, сильных бьём или слабых. Может, Господь нам и не улыбнулся, но мы избавили свою страну от войны. Сэр, уходите отсюда, умоляю. Может, мы и молимся разным богам, но ваши боги бесспорно благословляют дракона так же, как и мои.
Вистан отвернулся от ямы и взглянул на старого рыцаря:
— Какому же богу угодно, чтобы зло оставалось забытым и безнаказанным?
— Хороший вопрос, мастер Вистан, и я знаю, что моему богу неловко за то, что мы сотворили в тот день. Но это уже давно в прошлом, и кости укрыты красивым зелёным ковром. Молодёжь ничего не знает о них. Умоляю, уйдите и позвольте Квериг потрудиться ещё немного. Год или два, больше она не протянет. Но даже этого может хватить, чтобы старые раны окончательно затянулись и меж нами установится вечный мир. Взгляните, как она цепляется за жизнь! Будьте милосердны и уйдите отсюда. Пусть эта страна покоится в забытьи.
— Глупости, сэр. Как могут старые раны затянуться, если они кишат червями? И как может мир держаться вечно, если он построен на кровопролитии и колдовском коварстве? Я вижу, как искренне вы хотите, чтобы ваши давние кошмары рассыпались в прах. Но они белыми костями лежат в земле и ждут, чтобы с них сдёрнули покрывало. Сэр Гавейн, мой ответ неизменен. Я должен спуститься в яму.
Сэр Гавейн хмуро кивнул:
— Понимаю, сэр.
— Тогда я тоже спрошу вас, сэр рыцарь. Оставите ли вы это место мне и вернётесь ли к верному старому скакуну, который ждёт вас внизу?
— Вы знаете, что я не могу этого сделать, мастер Вистан.
— Так я и думал. Отлично.
Вистан прошёл мимо Акселя и Беатрисы и спустился по грубо высеченным ступеням. Снова оказавшись у подножия насыпи, он оглянулся вокруг и сказал совершенно другим голосом:
— Сэр Гавейн, земля здесь выглядит странно. Может ли быть, чтобы её выжгла дракониха, когда была поживее? Или сюда часто бьёт молния, каждый раз выжигая землю и не давая взойти новой траве?
Гавейн, последовавший за Вистаном вниз по насыпи, тоже спустился по ступеням, и они вдвоём принялись расхаживать из стороны в сторону, словно товарищи по походу, выбирающие место для палатки.
— Для меня это всегда было загадкой, мастер Вистан. Ведь даже когда Квериг была помоложе, сюда она не спускалась, поэтому не думаю, чтобы эту землю выжгла она. Наверное, так было всегда, даже когда мы только принесли её сюда и опустили в яму. — Гавейн испытующе постучал пяткой по земле. — Тем не менее место хорошее.
— Несомненно. — Вистан, повернувшись спиной к Гавейну, тоже постучал в землю ногой.
— Хотя, может, чуть маловато в ширину? — заметил рыцарь. — Видите, как обрывается склон? Если упасть здесь, то вниз не скатишься, но вот кровь быстро растечётся по горелой траве и закапает через край. Не стану говорить за вас, сэр, но мне вовсе не улыбается, чтобы моё нутро сочилось с утёса, словно птичий помёт!
Оба рассмеялись, и Вистан сказал:
— На этот счёт беспокоиться не стоит. Видите, земля чуть приподнимается перед обрывом? Что до противоположного края, то он слишком далеко, и по пути хватает иссохшей земли.
— Верно подмечено. Ну, значит, место нам подходит! — Сэр Гавейн поднял взгляд на Акселя с Беатрисой, которые всё ещё стояли на насыпи, повернувшись, однако, к яме спиной. — Мастер Аксель, — весело позвал он, — вы всегда были искусны в дипломатии. Не угодно ли вам прибегнуть к своему красноречию, чтобы мы смогли уйти отсюда друзьями?
— Простите, сэр Гавейн. Вы были к нам очень добры, и мы вам за это благодарны. Но мы пришли сюда увидеть, как придёт конец Квериг, и, если вам угодно встать на её сторону, ни мне, ни моей жене нечего сказать в вашу защиту. В этом деле мы согласны с мастером Вистаном.
— Понимаю. Тогда позвольте вас кое о чём попросить. Я не страшусь соперника. Но если мне суждено будет пасть, отведёте моего милого Горация вниз? Ему будет в радость нести на себе пару добрых бриттов. И не подумайте, что он ворчит по этому поводу, вы для него ноша не великая. Уведите моего дорогого Горация подальше отсюда, а когда надобность в нём отпадёт, найдите хороший зелёный луг, где он сможет есть досыта и вспоминать старые дни. Друзья мои, исполните ли вы мою просьбу?
— С радостью, сэр, и ваш конь станет для нас спасением, потому что вниз с этих гор путь не из лёгких.
— Кстати, — Гавейн подошёл к самому краю насыпи, — я как-то уже советовал вам плыть по реке и повторю свой совет. Пусть Гораций отвезёт вас вниз, но когда вы доберётесь до реки, найдите лодку, которая отвезёт вас на восток. В седле есть олово и монеты, чтобы заплатить за проезд.
— Спасибо, сэр. Мы тронуты вашей щедростью.
— Постойте, сэр Гавейн, — вмешалась Беатриса. — Если ваш конь повезёт нас обоих, как же мы спустим с горы вас, павшего? В доброте своей вы позабыли о собственном теле. Нам будет жаль похоронить вас в столь пустынном месте.
На миг лицо старого рыцаря обрело торжественное, почти скорбное выражение. Потом его черты смялись в улыбку, и он сказал:
— Помилуйте, госпожа. К чему строить погребальные планы, пока я ещё надеюсь на победу! Но так или иначе, эта гора для меня не пустыннее любого другого места, а кроме того, если поединок окончится не в мою пользу, внизу моей душе пришлось бы увидеть много такого, что внушает ей страх. Всё, госпожа, больше ни слова о трупах! Мастер Вистан, есть ли у вас, о чём попросить друзей на случай, если фортуна от вас отвернётся?
— Я, как и вы, предпочитаю не думать о поражении. Но только полный глупец не счёл бы вас грозным противником, несмотря на ваши годы. Поэтому я тоже оставлю любезным супругам просьбу. Если меня не станет, пожалуйста, помогите мастеру Эдвину добраться до гостеприимной деревни и скажите ему, что я считал его достойнейшим из учеников.
— Хорошо, сэр, — ответил Аксель. — Мы подыщем ему самое лучшее пристанище, пусть его будущее и омрачено из-за той раны.
— Хорошо сказано. Вы напомнили мне, что у меня ещё больше причин постараться выйти живым из поединка. Итак, сэр Гавейн, приступим?
— У меня ещё одна просьба, — сказал старый рыцарь, — к вам, мастер Вистан. Мне неловко поднимать эту тему, потому что она задевает предмет, который мы только что с удовольствием обсуждали. Я имею в виду, как нам обнажать мечи. В мои преклонные годы у меня стало уходить до смешного много времени на то, чтобы вытащить своё старое оружие из ножен. Если мы с вами начнём поединок, не обнажив мечи заранее, боюсь, я окажусь для вас ничтожным развлечением, ведь вы так скоры на руку. Представьте, я ковыляю, бормоча под нос проклятия, и тяну за свою железяку то одной рукой, то другой, а вы тем временем прохлаждаетесь, раздумывая, отрубить мне голову или спеть оду, меня ожидаючи! Вот если бы мы договорились обнажить мечи до поединка… Да почему же мне так неловко?!
— Сэр Гавейн, ни слова больше. Я никогда не был высокого мнения о тех, кто надеется выхватить меч побыстрее, чтобы возыметь преимущество над противником. Поэтому давайте сойдёмся, обнажив мечи заранее, как вы и предлагаете.
— Благодарю вас, сэр. Со своей стороны, хоть я и вижу, что у вас перевязана рука, клянусь не использовать это для своего преимущества.
— Благодарю, сэр, хоть рана и пустячная.
— Хорошо, сэр. С вашего разрешения.
Старый рыцарь вытащил меч — ему и правда понадобилось на это немало времени — и воткнул остриё в землю, точь-в-точь как раньше у великанова каирна. Но вместо того, чтобы опереться на своё оружие, он окинул его взглядом, в котором смешались усталость и привязанность. Потом он взялся за рукоять меча обеими руками и поднял его — при этом поза Гавейна обрела несомненное величие.
— Аксель, я отвернусь, — произнесла Беатриса. — Скажи мне, когда закончится поединок, и пусть он не будет ни долгим, ни бесчестным.
Сначала оба соперника стояли, направив мечи остриями вниз, словно чтобы не утомить руки. С высоты Акселю были хорошо видны их позиции: соперники стояли самое большее в пяти шагах друг от друга, Вистан под небольшим углом к Гавейну, слегка отклонившись влево. Постояв так какое-то время, Вистан неторопливо сделал три медленных шага вправо, отчего могло показаться, что его внешнее плечо уже не находится под защитой меча. Но, чтобы воспользоваться преимуществом, Гавейну пришлось бы преодолеть расстояние между ними практически молниеносно, и Аксель ничуть не удивился, когда рыцарь, с укором глядя на воина, сам сделал несколько осторожных шагов вправо. Тем временем Вистан изменил положение обеих рук на рукояти меча, и Аксель не был уверен, что Гавейн заметил эту перемену, — скорее всего, воин загораживал рыцарю обзор своим телом. Но Гавейн тоже поменял захват, дав весу меча переместиться с правой руки на левую. Соперники застыли на новых позициях, и неискушённому зрителю могло показаться, что по отношению друг к другу их положение почти не изменилось. Но Аксель почувствовал, что новые позиции имели другое значение. Ему уже очень давно не приходилось наблюдать поединок в таких подробностях, и его не оставляло неприятное ощущение, что половина разворачивающегося перед ним действия ускользает от его взгляда. Однако он почему-то знал, что противостояние достигло своего апогея и дольше паузу держать невозможно, поэтому кто-то из соперников будет вынужден начать бой.
Но внезапность схватки Гавейна с Вистаном была поразительна. Расстояние между ними исчезло, как по сигналу, и они вдруг сцепились в тесных объятиях. Это произошло так быстро, что Акселю показалось, что противники отбросили мечи и теперь держат друг друга в мудрёном захвате. При этом они слегка вращались, словно танцоры, и Аксель наконец увидел, что их клинки, наверняка в результате огромной силы столкновения, слились воедино. Оба соперника, удручённые таким поворотом событий, изо всех сил старались разъединить оружие. Но сделать это было непросто, и лицо старого рыцаря было перекошено от натуги. Не имея возможности рассмотреть лицо Вистана, Аксель видел, как дрожат шея и плечи воина, когда тот делал всё возможное, чтобы исправить приключившуюся оказию. Но усилия были тщетны: с каждой секундой мечи словно склеивались всё сильнее, и казалось, что единственным выходом было бы бросить их и начать бой заново. Однако ни один из соперников не выказывал желания уступать, несмотря на то что оба теряли силы от напряжения. Потом что-то подалось, и клинки разъединились. При этом в воздух между ними взлетела чёрная капля — возможно, та самая субстанция, которая их и склеила. Во взгляде Гавейна застыло изумлённое облегчение, он развернулся в пол-оборота и упал на одно колено. Вистан же силой инерции полностью обернулся вокруг своей оси и остановился спиной к рыцарю, нацелив остриё свободного теперь меча в облака за утёсом.
— Господь, помоги ему, — проговорила стоявшая рядом Беатриса, и Аксель понял, что всё это время она наблюдала за поединком. Когда он снова посмотрел вниз, Гавейн уже встал на землю вторым коленом. А потом высокая фигура рыцаря медленно, коленями в сторону, рухнула на чёрную траву. Заметавшись, точно спящий, ищущий удобное положение, Гавейн поднял лицо к небу и успокоился, хотя ноги его так и остались неловко подвёрнутыми. Когда Вистан, осторожно ступая, приблизился, старый рыцарь что-то сказал ему, но Аксель был слишком далеко, чтобы расслышать слова. Воин стоял над поверженным соперником, позабыв про меч, и с острия на землю падали чёрные капли.
Беатриса прижалась к мужу.
— Пусть он и был защитником драконихи, но мы видели от него только добро. Кто знает, Аксель, что с нами сталось бы без него, и мне жаль видеть его павшим.
Аксель прижал Беатрису к себе. Отпустив её, он спустился чуть ниже, откуда ему было лучше видно распростёртое на земле тело Гавейна. Вистан оказался прав: кровь дотекала только до бугра у обрыва и собиралась там в лужицу, без риска перелиться за край. Это зрелище вызвало у Акселя приступ тоски и чувство — хотя оно и было отдалённым и смутным, — что тлевший в его душе великий гнев наконец-то угас.
— Браво, сэр, — поздравил Аксель воина. — Больше ничто не стоит между вами и драконом.
Вистан, который всё это время безотрывно смотрел на павшего рыцаря, медленно, чуть пошатываясь, подошёл к подножию насыпи и посмотрел вверх, как будто во сне.
— Я давным-давно научился не бояться смерти на поле боя. И всё же во время поединка мне показалось, что я слышу у себя за спиной её тихую поступь. Возраст возрастом, но он почти меня одолел.
Заметив наконец зажатый в руке меч, воин сделал движение, словно собираясь воткнуть его в подножие насыпи. Но в последнюю секунду, когда клинок уже почти вонзился в землю, остановился и, выпрямявшись, сказал: «Не рано ли вытирать меч? Почему бы крови рыцаря не смешаться с кровью драконихи?»
Вистан поднялся по насыпи, всё ещё пошатываясь как пьяный. Задев по пути Акселя с Беатрисой, он перегнулся через камни и устремил взгляд в яму, и при каждом вздохе плечи у него ходили ходуном.
— Мастер Вистан, — кротко проговорила Беатриса. — Нам не терпится увидеть, как вы убьёте Квериг. Но потом вы похороните бедного рыцаря? Мой муж устал, и ему нужно беречь силы на остаток пути.
— Он был роднёй ненавистному Артуру, — повернувшись к ней, ответил Вистан, — но я не оставлю его воронам. Не сомневайтесь, госпожа, я о нём позабочусь, может быть, положу его в эту самую яму, рядом с тварью, которую он так долго охранял.
— Тогда поторопитесь и покончите с этим. Хоть дракониха и слаба, мы не успокоимся, пока не убедимся в её смерти.
Но Вистан явно пропустил её слова мимо ушей, потому что его рассеянный взгляд устремился к Акселю.
— Вам нехорошо, сэр? — в конце концов спросил тот.
— Мастер Аксель, мы можем больше не свидеться. Поэтому позвольте спросить вас в последний раз. Не вы ли тот благородный бритт из моего детства, который когда-то мудрым князем разъезжал по нашей деревне, сея в нас помыслы о том, как уберечь от войны стариков и детей? Если вы это помните, прошу вас, доверьтесь мне, прежде чем мы расстанемся.
— Если я и был тем человеком, то сегодня он видится мне только сквозь пелену дыхания этой твари, и он кажется глупцом и мечтателем, но он хотел лишь добра и страдал оттого, что торжественные клятвы были попраны жестоким кровопролитием. То соглашение в саксонских поселениях устанавливал не он один, но, если моё лицо кажется вам знакомым, к чему считать, что это был кто-то другой?
— Я подумал об этом, когда мы встретились, но не был уверен. Благодарю вас за откровенность.
— Тогда позвольте мне тоже быть откровенным, потому что это гнетёт меня с нашей вчерашней встречи, а если совсем честно, может, и намного дольше. Тот человек, которого вы запомнили, мастер Вистан. Это один из тех, кому вы мечтаете отомстить?
— О чём это ты, муж? — Беатриса бросилась вперёд, встав между Акселем и воином. — Какая вражда может быть у тебя с этим воином? Коли так, ему придётся убить меня первой.
— Принцесса, мастер Вистан говорит о шкуре, которую я сбросил задолго до нашей с тобою встречи. О той, которая, как я надеялся, давно истлела на нехоженой тропе. — Он обратился к Вистану: — Что скажете, сэр? Меч ваш ещё не просох. Если вы жаждете мщения, оно перед вами, но умоляю вас защитить мою милую жену, которая так за меня дрожит.
— Тем человеком я когда-то издали восхищался; и правда, что потом мне часто хотелось, чтобы он был жестоко наказан за свою роль в предательстве. Однако теперь я вижу, что в его действиях не было коварства и что он желал блага для обоих наших народов. Если я встречу его снова, то отпущу с миром, хотя мир у нас ненадолго. А теперь, друзья мои, простите меня, но мне нужно спуститься вниз и исполнить свой долг.
Ни положение, ни поза дракона на дне ямы не изменились: если чутьё и предупредило Квериг о присутствии незнакомцев, особенно того, который уже спускался по крутой стенке ямы, она ничем этого не выдала. Или, может быть, стали отчётливее подъём и опадение кожи вдоль хребта? Или настойчивее заморгал капюшончатый глаз? Аксель не мог сказать наверняка. Но, пока он рассматривал лежавшую внизу тварь, ему пришло в голову, что куст боярышника — единственное кроме неё что-то живое в яме — когда-то стал для неё источником утешения и что даже теперь она видит его своим мысленным взором. Поначалу Аксель счёл эту мысль странной, но чем больше он смотрел, тем более правдоподобной она казалась. Ибо откуда одинокому кусту вдруг взяться в подобном месте? Может быть, сам Мерлин посадил его здесь, чтобы у дракона была компания?
Вистан продолжал спуск, не вкладывая меч в ножны. Он не сводил глаз с того места, где лежала тварь, словно воин ждал, что она вот-вот поднимется, превратившись в огромного демона. Один раз он поскользнулся и воткнул меч в землю, чтобы не съехать вниз. Его падение вызвало маленькую лавину из камней и гравия, но Квериг так и не шелохнулась.
Вистан благополучно достиг дна. Он утёр пот со лба, взглянул на Акселя с Беатрисой и направился к дракону, остановившись в нескольких шагах от него. Потом поднял меч и принялся рассматривать лезвие, явно удивлённый тем, что оно запятнано кровью. Несколько мгновений Вистан простоял неподвижно, и Аксель подумал было, что странное состояние, овладевшее воином после одержанной победы, вдруг заставило его позабыть, зачем он спустился в яму.
Внезапно, с непредсказуемостью, уже проявленной в поединке со старым рыцарем, Вистан ринулся вперёд. Он не бежал, а быстро шёл, переступая через драконье тело, не сбиваясь с шага, словно ему не терпелось перебраться на другую сторону ямы. Но по пути его меч молниеносно описал низкую дугу, и Аксель увидел, как драконья голова взлетела в воздух и, упав, покатилась по каменистому дну. Но голове недолго пришлось там лежать, потому что её затопил мощный поток, который сначала окружил её, а потом подхватил, поднимая до тех пор, пока она не заскользила по его поверхности. Доплыв до боярышника, голова остановилась и закачалась на плаву, горлом к небу. Это зрелище напомнило Акселю голову собаки-монстра, отсечённую Гавейном в тоннеле, и на него снова нахлынул приступ тоски. Аксель заставил себя отвернуться от дракона и посмотреть на Вистана, продолжавшего путь по яме. Теперь воин шёл обратно, обходя продолжавшее увеличиваться озерцо, и, так и не вложив меч в ножны, полез наверх.