Старуха молчала, не подавая виду, что услышала слова Акселя. Через какое-то время она медленно поднялась на ноги, прижимая кролика к груди. Старуха направилась к разбитой стене, и, поскольку она была крошечного роста, плащ волочился за ней по полу. Сквозь дыру в потолке её обдало водой, но она не обратила на это внимания. Дойдя до дальнего конца комнаты, она посмотрела на льющий снаружи дождь и подступающие к дому зелёные заросли. Потом, медленно согнувшись, опустила кролика на пол у своих ног. Поначалу зверёк, явно оцепеневший от страха, не двигался. А потом юркнул в траву.
Старуха осторожно выпрямилась. Повернувшись, она, судя по всему, посмотрела на лодочника — её странно запавшие глаза не позволяли определить точно — и сказала:
— Эти странники отбили у меня аппетит. Но он вернётся, не сомневаюсь.
С этими словами она подобрала полы плаща и медленно шагнула в траву, словно в пруд с водой. Оказавшись под сплошной пеленой дождя, она поглубже натянула на голову капюшон и направилась в высокие заросли крапивы.
— Обождите чуток, и мы пойдём с вами, — крикнул ей вслед Аксель. Но тут же почувствовал, как ему на плечо легла рука Беатрисы, и услышал её шёпот:
— Не нужно с ней связываться, Аксель. Пусть себе идёт.
Когда через несколько секунд Аксель подошёл к месту, откуда шагнула вниз старуха, он почти ожидал увидеть её где-нибудь, заплутавшую среди растительности и не способную двигаться дальше. Но той и след простыл.
— Спасибо, друзья, — сказал стоявший у него за спиной лодочник. — По крайней мере сегодня мне будет позволено без помех вспомнить детство.
— Скоро мы тоже перестанем нарушать ваш покой, — ответил Аксель. — Как только утихнет гроза.
— Вам нет нужды спешить. Ваша речь была исполнена благоразумия, и я благодарен вам за неё.
Аксель, не отрываясь, смотрел на дождь. За спиной послышался голос жены:
— Наверное, когда-то этот дом был великолепен, сэр.
— О, вы правы, добрая госпожа. Когда я был мальчишкой, я и не знал, насколько он великолепен, потому что никогда не видел ничего другого. Он был полон прекрасных картин и сокровищ, добрых и мудрых слуг. Вон там был обеденный зал.
— Должно быть, грустно видеть его таким, сэр.
— Я благодарен, добрая госпожа, что он хотя бы ещё стоит. Потому что этот дом повидал войну, когда многие, ему подобные, были сожжены дотла и от них осталась разве что пара кочек, поросших травой да вереском.
И тут Аксель услышал шаги Беатрисы и почувствовал, как её рука легла ему на плечо.
— В чём дело, Аксель? — спросила она, понизив голос. — Ты встревожен, я вижу.
— Ничего, принцесса. Дело в этих руинах. Мне на миг показалось, что это я предаюсь здесь воспоминаниям.
— Каким воспоминаниям, Аксель?
— Не знаю, принцесса. Когда этот человек говорит о войнах и сожжённых домах, у меня словно что-то всплывает в памяти. Должно быть, то, что было до нашего с тобой знакомства.
— А было ли время, когда мы не были знакомы, Аксель? Иногда мне кажется, что мы вместе с младенчества.
— Мне тоже так кажется, принцесса. Просто в этом странном месте на меня находит какая-то дурь.
Она задумчиво посмотрела на него. Потом сжала ему руку и тихо сказала:
— Это и вправду странное место, и оно может оказаться для нас опаснее, чем любой дождь. Аксель, мне не терпится уйти отсюда. Пока та женщина не вернулась или не случилось ещё чего похуже.
Аксель кивнул. Обернувшись, он сказал в другой конец комнаты:
— Ну, лодочник, небо, вроде, проясняется, поэтому мы пойдём. Премного благодарны за приют.
Лодочник ничего на это не ответил, но, когда они принялись надевать котомки, подошёл помочь и подал им посохи.
— Доброго пути, друзья. Желаю вам найти сына в добром здравии.
Они снова его поблагодарили и уже выходили через арку, когда Беатриса вдруг остановилась и посмотрела назад.
— Раз мы расстаёмся, сэр, и, возможно, никогда больше не встретимся, позвольте задать вам один вопрос.
Лодочник, не отходя от стены, внимательно на неё посмотрел.
— Вы тут рассказывали, сэр, — продолжала Беатриса, — о том, что должны задавать вопросы парам, которые приходят на переправу. Вы сказали, что нужно удостовериться, что узы их любви достаточно крепки, чтобы позволить им отплыть на остров вместе. И, сэр, мне вот что интересно. Какие вопросы вы задаёте им, чтобы это выяснить?
Лодочник заколебался. Но в конце концов ответил:
— По правде, добрая госпожа, мне не полагается говорить о таких вещах. На самом деле по правилам мы не должны были сегодня встретиться, но волею странного случая встретились, и я об этом не сожалею. Вы оба были добры и встали на мою сторону, и за это я вам благодарен. Поэтому постараюсь ответить, как смогу. Да, вы правы, моя обязанность — допрашивать всех, кто хочет переправиться на остров. Если речь идёт о таких супругах, как вы говорите, которые утверждают, что их связывают крепкие узы, тогда я прошу их открыть мне свои самые драгоценные воспоминания. Сначала спрашиваю одного, потом другого. Каждый супруг должен говорить отдельно. Так быстро открывается истинная природа их связи.
— Но разве это не трудно, сэр, — разглядеть, что именно скрыто в людских сердцах? Внешность бывает обманчива.
— Это верно, добрая госпожа, но ведь мы, лодочники, за долгие годы повидали столько народу, что нам не требуется много времени, чтобы распознать обман. Кроме того, когда странники рассказывают о самых драгоценных воспоминаниях, им никогда не удаётся скрыть правду. Пара может заявить, что их связывает любовь, но мы, лодочники, можем увидеть вместо неё неприязнь, злобу, даже ненависть. Или полнейшее равнодушие. Иногда — страх одиночества, и ничего больше. Верную любовь, пережившую годы, мы видим очень редко. Когда же она нам встречается, мы только рады перевезти супругов вместе. Добрая госпожа, я уже сказал больше, чем мог.
— Благодарю вас, лодочник. Вы удовлетворили старушечье любопытство. Теперь мы оставим вас с миром.
— Доброго вам пути.
* * *
Супруги вновь зашагали по прежней тропе сквозь заросли папоротника и крапивы. Прошедшая гроза осложнила путь, поэтому, как бы ни хотелось им оказаться от виллы подальше, шли они с осторожностью. Когда они наконец добрались до разбитой дороги, дождь всё ещё шёл, и они укрылись под первым попавшимся большим деревом.
— Ты промокла насквозь, принцесса?
— Не волнуйся, Аксель. Плащ послужил мне на славу. Как ты сам?
— Ничего такого, чего не высушит солнце.
Они положили котомки наземь и прислонились к стволу, переводя дух. Спустя недолгое время Беатриса тихо сказала:
— Аксель, мне страшно.
— Почему, принцесса, что случилось? Тебе больше ничто не угрожает.
— Помнишь ту странную женщину в чёрных лохмотьях, с которой ты застал меня тогда у старого терновника? Может, она и походила на сумасшедшую странницу, но история, которую она мне рассказала, очень похожа на историю этой старухи. Её мужа тоже забрал лодочник, и она осталась на берегу одна. А когда, рыдая от одиночества, она возвращалась из гавани, то увидела, что идёт по краю высокой долины, а впереди и позади тянется длинная тропа, и по ней бредут люди, рыдающие, в точности как она сама. Услышав это, я не особенно испугалась, сказав себе, что к нам с тобой, Аксель, это не имеет отношения. Но она всё твердила, что эти земли прокляты хмарью забвения, что мы с тобой часто и сами замечали. А потом она спросила: «Как вы с мужем докажете свою любовь друг к другу, если не помните вашего общего прошлого?» И с тех самых пор это не идёт у меня из головы. И временами мне становится очень страшно.
— Но чего здесь бояться, принцесса? Ведь у нас нет ни намерения, ни желания ехать ни на какой остров.
— Пусть даже так, Аксель. Что, если наша любовь увянет раньше, чем нам придёт в голову подумать о таком месте?
— Что ты такое говоришь, принцесса? Разве может наша любовь увянуть? Разве теперь она не сильнее, чем когда мы были глупыми юными любовниками?
— Но, Аксель, я даже не могу припомнить тех дней. Ни лет, что нас от них отделяют. Мы не помним ни наших пылких ссор, ни мгновений, которыми наслаждались и которые так ценили. Мы не помним ни собственного сына, ни почему его нет с нами рядом.
— Мы сможем вернуть эти воспоминания, принцесса. Кроме того, чувство к тебе, что живёт в моём сердце, останется прежним, не важно, вспомню я что-то или забуду. Разве ты не чувствуешь то же самое?
— Чувствую, Аксель. Но я всё равно спрашиваю себя, чем отличаются чувства, которые сейчас живут в наших сердцах, от дождевых капель, которые всё падают на нас с мокрых листьев, хотя дождь давно уже перестал. Я боюсь, что без воспоминаний наша любовь неминуемо померкнет и умрёт.
— Бог ничего подобного не допустит, принцесса. — Аксель произнёс это тихо, почти в такт дыханию, потому что сам чувствовал, как в нём пробуждается необъяснимый страх.
— Бог ничего подобного не допустит, принцесса. — Аксель произнёс это тихо, почти в такт дыханию, потому что сам чувствовал, как в нём пробуждается необъяснимый страх.
— В тот день у старого терновника, — продолжала Беатриса, — странница предупредила меня, что нельзя терять времени. Она сказала, что нам нужно сделать всё возможное, чтобы вспомнить то, что мы пережили, как хорошее, так и плохое. И вот лодочник, когда мы уходили, дал мне именно тот ответ, которого я ждала и страшилась. На что нам надеяться, Аксель, если мы останемся такими же, как сейчас? Если кто-то вроде него спросит о наших самых драгоценных воспоминаниях? Аксель, мне так страшно.
— Ну, принцесса, бояться нечего. Наши воспоминания не исчезли бесследно, просто затерялись где-то из-за этой проклятой хмари. Мы найдём их снова, одно за другим, если будет нужно. Разве не за этим отправились мы в путь? Как только мы увидим перед собой сына, многое, без сомнения, сразу же вспомнится.
— Надеюсь, что так. Слова лодочника меня ещё больше напугали.
— Забудь о нём, принцесса. Что нам за дело до его лодки или до того острова, если на то пошло? И ты права, дождь уже перестал, и мы быстрее высохнем, если мы выйдем из-под этого дерева. Давай продолжать путь, и не будем ни о чём беспокоиться.
Глава 3
С отдалённой возвышенности саксонская деревня показалась бы вам больше похожей на собственно деревню, чем нора Акселя и Беатрисы. Во-первых, наверное, саксы были более склонны к клаустрофобии — потому что тут никто не зарывался в недра холма. Спускаясь по крутому склону, как Аксель с Беатрисой тогда вечером, вы увидели бы внизу сорок или даже больше отдельных домов, расположенных на дне долины двумя неровными кругами, один внутри другого. Возможно, с такого расстояния было бы трудно заметить различия в размерах и богатстве отделки, но вы наверняка разглядели бы соломенные крыши и то, что многие из них — это так называемые круглые дома[2] и ненамного отличаются от тех, в которых довелось вырасти некоторым из вас или, возможно, вашим родителям. Однако если саксы и были готовы пожертвовать толикой безопасности ради прелестей свежего воздуха, они позаботились о мерах предосторожности: деревня была целиком обнесена высоким забором из связанных между собой кольев с заострёнными, точно у гигантских карандашей, концами. На любом отрезке он был по меньшей мере вдвое выше человеческого роста, а чтобы перспектива забраться на него стала ещё менее заманчивой, вдоль всего забора снаружи был выкопан глубокий ров.
Вот какая картина открылась Акселю и Беатрисе, когда они остановились перевести дух, спускаясь с холма. Солнце уже садилось за горизонт, и Беатриса, у которой зрение было получше, снова встала, чуть наклонившись вперёд, в траве с одуванчиками, доходившей ей до пояса, на пару шагов впереди Акселя.
— На воротах четверо, нет, пятеро стражников. И, по-моему, у них в руках копья. Когда мы с товарками были здесь в последний раз, на воротах стоял только сторож с парой собак.
— Ты уверена, что здесь нас ждёт добрый приём, принцесса?
— Не волнуйся, Аксель, мы с ними достаточно хорошо знакомы. Кроме того, один из их старейшин — бритт, и всё считают его мудрым предводителем, пусть и чужой крови. Он позаботится подыскать нам на ночь надёжный кров. Но всё равно. Аксель, мне кажется, здесь что-то случилось, и мне не по себе. Вот пришёл ещё один с копьём, а с ним свора свирепых собак.
— Кто знает, что там у саксов происходит. Возможно, стоит поискать приют на ночь в другом месте.
— Аксель, скоро стемнеет, а те копья предназначены вовсе не для нас. Кроме того, в деревне есть женщина, которую мне хотелось навестить, у нас дома никто не разбирается в снадобьях так, как она.
Аксель ждал, что жена скажет ещё что-нибудь, но та снова принялась вглядываться в даль, и тогда он спросил сам:
— А зачем тебе понадобились снадобья, принцесса?
— Временами я чувствую небольшое недомогание. Знахарка может подсказать, чем его облегчить.
— Что за недомогание, принцесса? В каком месте у тебя болит?
— Ерунда. Я и подумала-то об этом только потому, что нам нужно здесь переночевать.
— Но где она прячется? Твоя боль?
— Ох… — Не оборачиваясь, она приложила руку к боку чуть пониже рёбер и рассмеялась. — И говорить не о чем. Видишь ведь, она не помешала мне сюда дойти.
— Она нисколечко тебе не помешала, принцесса, это мне пришлось молить о привале.
— И я о том же, Аксель. Стало быть, беспокоиться не о чем.
— Она совсем тебе не помешала. Правда, принцесса, силы в тебе больше, чем в иной женщине вдвое тебя моложе. И всё же, если здесь живёт та, что сможет облегчить твою боль, разве повредит нам к ней зайти?
— И я о том же, Аксель. Я взяла с собой немного олова, чтобы обменять на снадобья.
— Кому нужны эти недомогания? У каждого они есть, и все мы избавились бы от них, будь такая возможность. Бога ради, давай пойдём к той женщине, если она сейчас здесь и те стражники дадут нам пройти.
К тому времени, как супруги перешли ров по мосту, уже почти стемнело и по обеим сторонам ворот зажглись факелы. Стражники были высокими здоровяками, но приближение Акселя с Беатрисой явно внушило им страх.
— Подожди, Аксель, — тихо сказала Беатриса. — Я пойду одна, поговорю с ними.
— Держись подальше от их копий, принцесса. Собаки с виду спокойны, но вот саксы точно могут от страха учудить какую-нибудь глупость.
— Если это они тебя испугались, старика стариком, то я им сейчас покажу, как сильно они ошибаются.
И она храбро пошла к воротам. Стражники обступили её со всех сторон и принялись слушать, бросая на Акселя подозрительные взгляды. Потом один из них по-саксонски крикнул ему подойти поближе к факелам — наверное, чтобы убедиться, что перед ним настоящий старик, а не переодетый молодчик. Обменявшись с Беатрисой ещё несколькими фразами, стражники пропустили супругов внутрь.
Аксель подивился тому, что деревня, которая с расстояния выглядела как два ровных кольца домов, теперь, когда они шагали по узким улочкам, оказалась беспорядочным лабиринтом. Конечно, свет был уже не тот, но, следуя за Беатрисой, он не мог уловить в организации поселения никакой логики или системы. Дома неожиданно вырастали прямо у них под носом, преграждая путь и вынуждая сворачивать в переулки. Кроме того, супругам приходилось идти с ещё большей осторожностью, чем по дорогам за пределами изгороди: не только потому, что земля была вся в рытвинах и покрыта лужами после недавнего ливня, но и потому, что саксы считали вполне приемлемым бросать посреди дороги всё что ни попадя, даже булыжники. Но больше всего Акселя тревожил неприятный запах, который то усиливался, то слабел по мере того, как они продвигались вперёд, но никогда не исчезал совсем. Как и все люди в те времена, он легко мирился с запахом экскрементов, как людских, так и животных, но преследовавшая супругов вонь была гораздо противнее. Вскоре он определил её источник: по всей деревне, перед домами или на обочинах, местные жители навалили горы гниющего мяса — в качестве жертвоприношений разнообразным богам. В какой-то миг Аксель, поразившись особенно сильной волне смрада, повернулся и увидел свисавший с навеса одной из крыш тёмный предмет, чья форма изменилась у него на глазах, когда слетели облепившие его мухи. Мгновение спустя им повстречалась свинья, которую тащила за уши ватага ребятишек, собаки, коровы и ослы бродили повсюду без всякого присмотра. Немногие встреченные ими жители смотрели на них молча или же быстро исчезали за дверьми и ставнями.
— Сегодня вечером здесь творится что-то странное, — прошептала на ходу Беатриса. — Обычно в такое время они сидят у себя перед домами или, может, собираются кружком, смеются и болтают. И за нами уже давно увязались бы дети, приставая с вопросами и решая, стоит им как-нибудь нас обозвать или напроситься в друзья. Везде такая страшная тишина, и мне от этого не по себе.
— Мы заблудились, принцесса, или всё ещё идём к тому месту, где нам дадут кров?
— Я думала сначала зайти к той женщине за снадобьями. Но раз тут такие дела, наверное, лучше сразу пойти в общинный дом, чтобы не нажить неприятностей.
— Мы далеко от дома знахарки?
— Если я правильно помню, то уже совсем близко.
— Тогда давай посмотрим, там ли она. Даже если в твоей боли нет ничего страшного, как мы уже поняли, всё равно нет смысла её терпеть, раз от неё можно избавиться.
— С этим можно подождать до утра, Аксель. Я и боли-то не замечаю, пока мы не начинаем о ней говорить.
— Пусть так, принцесса, но мы уже здесь, так почему бы не зайти к той мудрой женщине?
— Давай так и сделаем, если ты настаиваешь, Аксель. Хотя я с радостью оставила бы это на утро или даже до следующего раза, когда мне доведётся пройти через это место.