– Но кто дал тебе право публиковать их? Это моя жизнь! Понимаешь ли ты это?! Моя!!!
Я придвигался к матери все ближе и ближе и наконец навис над ней всем своим огромным телом. Мне уже не верилось, что передо мной стоит моя мать. Это была какая-то новая женщина: отвратительная и очень опасная. И эта новая женщина даже не подумала с испугом отпрянуть от меня. Она смело взглянула мне в глаза и сказала очень твердым голосом:
– Ты сейчас заткнешься раз и навсегда!
Я подавился возмущением и негодованием, и она успела вставить еще одну фразу:
– У меня против тебя куча козырей!
– Ну!!! – рявкнул я.
– Это копии абсолютно всех твоих записей!
– А что в них такого... – начал было я и действительно заткнулся.
– То-то! – резюмировала мать, отодвинула меня с дороги и пошла одеваться на работу.
Я со всего маху рухнул на изящный диванчик, чуть не сломав его при этом. Мать имела в виду записи, где я признавался в том, что научился манипулировать женщинами и с успехом применяю это на практике. Я даже называл себя Самым Великим Кукловодом в мире. Какой же я кретин, что копил эти записи вместо того, чтобы фигурально сжигать... удалять то есть... И мамаша видела, что я выделывал с этими текстами! И кто только ее научил работать на компе? Уж точно не я! Видимо, их библиотеку оснастили компьютерами... Если же она вдруг кому-нибудь покажет тексты из папочки «Собакам собачья смерть», тот сразу поставит мне диагноз: паранойя, маньячизм. А если с этим еще и в ментовку, они там закроют «глухарей» за все прошлые пять лет...
Разумеется, мы надолго расплевались с матерью. Я сменил замок. Ключей ей не дал. С ужасом узнавал о выходе в свет каждого нового романа Мананы Мендадзе, которая становилась все популярнее и популярнее. Интерес к ней подогревался еще и тем, что она не давала интервью, не появлялась на светских тусовках и вообще прятала от любопытной общественности свое лицо и, соответственно, жизнь.
Того, что мать скопировала из моего компа, ей хватило на несколько романов. А потом она пришла на переговоры. Я тогда еле перебивался с хлеба на квас, поскольку никак не мог устроиться на нормальную работу. Частные фирмы, в которых я подвизался все тем же мастером по холодильному оборудованию, лопались одна за другой. И вообще вся жизнь шла вразнос. Старый дом, в котором я жил, не желали ремонтировать. Мы с соседями «текли» друг на друга, раз в неделю обязательно сидели без света, а однажды посреди лютой зимы у нас окончательно и бесповоротно отключили горячее водоснабжение ввиду полного износа труб. Мать как знала, когда прийти.
– Предлагаю заключить перемирие, – сказала она.
Мне не хотелось перемирия. Я так ей и ответил:
– Не хочу.
– А сидеть дома в пальто и ватном одеяле, как в блокаду, хочешь?
– Ты можешь предложить что-то другое?
– Разумеется.
– Ну!
Мать поежилась внутри своей шубки из блестящего коричневого меха, которой я у нее раньше не видел, и с расстановкой начала:
– В общем, так! Мои романы идут в драку. Начали снимать сериал. Права на некоторые книги собираются продать немцам. В общем, я уже заработала денег на приличную квартиру. Но я хочу дом. За городом. Конечно, я уже написала несколько романов, опираясь на истории собственной жизни и жизни приятельниц, но то, что происходит с тобой, – куда интереснее. Я родила тебя нестандартным ребенком, ты вырос в нестандартного мужчину, и надо наконец начать получать с этого дивиденды. Думаю, тебе не стоит жалеть своих женщин – ни одна не принесла тебе счастья. К тому же ни ты, ни я не делаем ничего криминального.
– А ты цинична, – процедил я.
– Не циничнее тебя...
Слова матери падали на благодатную почву. Я очень хотел выехать из этого рассыпающегося дома. А что касается женщин, то... В общем, я уже говорил, что давно и прочно ненавидел их. И я сдался. А действительно, какого черта я должен их жалеть? Остальные мои женщины были гораздо хуже Наденьки Пуховой. Пусть получат по заслугам. Да и получат-то всего лишь виртуально. Действительно, нет никакого криминала в том, что предлагает мне мать. Кроме того, мне вдруг безумно захотелось хотя бы в романном варианте расправиться со своей первой женщиной – сорокалетней Татьяной, которая так подло сдала меня своему мужу. По какому-то странному упущению с моей стороны о ней я не написал ни слова. Что ж! Напишу! Пусть мамаша придумает ей какую-нибудь кошмарную смерть, хотя бы и виртуальную! Тоже неплохо!
Мать оказалась бизнесменшей от литературы. С моей помощью дела ее еще быстрей пошли в гору. Деньги потекли рекой. Фантазии ее не было границ. Мать начала мои романы ставить, будто на сцене. Уже набив руку и, что называется, раскачав мозги, она могла бы придумывать сюжеты самостоятельно от начала до конца, но ей нравилось сталкивать меня с женщинами, наблюдая, что из этого выйдет, и если надо, направлять наши отношения в то или иное русло. Надо сказать, что со временем я и сам увлекся этой полувиртуальной игрой. Как я уже говорил, влюбленные женщины интересовали меня мало. Мне хватало секса, а придуманная матерью мистерия захватила всерьез. Я не задумывался над тем, что делали женщины, когда я их бросал. Я просто съезжал с той квартиры, которую временно снимала мать, и на какое-то время ложился на дно. То есть уезжал в загородный дом в Завидово, как только в нем появились первые комнаты, пригодные для жилья. Я как бы уходил в отпуск. А работа моя заключалась в соблазнении и бросании женщин, которых находила мне мать или иногда я сам. А еще в писании электронных текстов о моих с ними отношениях, как бы «рыбы» к новым романам Мананы Мендадзе.
Жил я при этом хорошо. Ел и спал сладко, несколько раз ездил на курорты за границу. Приоделся, купил тачку и стал еще более интересен женщинам. Неизвестно, сколько бы все продолжалось, если бы не Наташа Серебровская. Я познакомился с ней случайно, в поезде. Романа заводить не собирался, потому что она была совсем юная. А она вот собралась. Она такими сумасшедшими глазищами смотрела на меня по приезде на Московский вокзал Питера, что я сдался и попросил ее телефон. Она с радостью «вбила» его в мой мобильник. Я долго не звонил, потому что, в общем-то, и не собирался. А потом как-то затосковал, захотелось чего-то чистого, искреннего и красивого. Вспомнил Наташу и, идиот, позвонил. Она так живо обрадовалась, так хотела со мной встретиться, что я не смог ей отказать. Эта девушка и была тем чистым, чего я вдруг возжелал.
Я вовсе не собирался предоставлять матери материалы об этой моей связи с юной девушкой. Более того, я тогда и сам не знал, что из нее выйдет. Наташа была так мила, что я начал подумывать о том, не влюбиться ли мне в нее по-настоящему. Но оказалось, по заказу не влюбишься. Мне она просто нравилась, и все. Я наслаждался ее юным телом, изумлялся и восхищался вполне зрелыми мыслями, которые роились в ее хорошенькой головке, но не более. Я всегда чувствовал, что спокойно могу обойтись и без нее. Наташа же прикипала ко мне все сильней и сильней. Ей вдруг приспичило познакомить меня со своей матерью. Я долго сопротивлялся, а потом согласился, потому что она уж очень просила, и я не смог отказать. Разве мог я знать, что ее мать окажется такой огненно-рыжей красавицей, такой женственной и сексапильной, что я просто онемею при первой же встрече. Я не влюбился, нет, но возжелал эту дивную особу так, как еще никого до этого. По взгляду Наташиной матери я понял, что произвел на нее такое же неизгладимое впечатление. И началось...
Сначала она не хотела, как говорила, разрушать счастье дочери, а потом не смогла удержаться. Нас влекло друг к другу с такой силой, что мы все равно смели бы на пути к сближению все препятствия. Это был только вопрос времени. Клара влюбилась в меня еще сильнее, чем Наташа. Я же так и не полюбил ни ту, ни другую. И вдруг почему-то сам, уже без материнской инициативы, начал сатанинскую связь с двумя без памяти влюбленными в меня женщинами. Я опять начал кропать тексты на компьютере. Мне казалось, что теперь я и сам смогу написать роман не хуже Мананы Мендадзе. Настоящая Манана, недовольная простоем, стала предлагать мне еще одну женщину, которая к тому времени оказалась у нее на примете. А я не мог оторваться от захватывающего действа, которое спланировал сам. Когда первые наброски будущего романа были готовы, я решился показать их матери. Кто бы слышал, как она хохотала.
– Феликс, очнись! – всхлипывала она, вытирая слезы, выступившие у нее на глазах от смеха. – У тебя больше «трех» с минусом по литературе никогда не было. Дай материал мне, и я сделаю из него очередной бестселлер Мананы Мендадзе.
Я еще немного покочевряжился, потом перечитал свои вирши еще раз и в конце концов согласился с мнением матери: они были кошмарны. Я отдал ей материал и тут же утратил интерес к Наташе и к Кларе, имевшим звучную двойную фамилию – Серебровские-Элис. Мне стало безумно скучно. Я объявил женщинам, что не люблю обеих, и съехал в Завидово. Черновой вариант романа матери я прочитал с полнейшим равнодушием к героям, то есть к Кларе, Наташе и собственной персоне. То, что мать уготовила девушке смерть при подпольном аборте, а Кларе – безумие на почве утраты великой любви и дочери, меня вообще не взволновало. Если бы Наташа была беременна, то так и сказала бы мне. Между прочим, трудно сказать, что я тогда сделал бы, если бы вдруг узнал о ребенке. Возможно, даже женился бы. Пожалел. А сам наверняка спал бы попеременно то с ней, то с Кларой.
В общем, тогда я думал, что хорошо отделался: скрылся в Завидове и не натворил еще более ужасных дел. А потом ушел с головой в занятия большим теннисом и забыл даже думать о Серебровских, как никогда не думал ни об одной из своих брошенных женщин.
Через некоторое время мне напомнили о них газеты. Еще как напомнили! О двойном самоубийстве матери и дочери Серебровских-Элис с неделю трубили все СМИ. Я был раздавлен этим известием, как асфальтовым катком. При вскрытии установили, что обе женщины были беременны. Моими детьми! Я ждал, когда за мной придут, чтобы передать в руки правосудия. Я был достоин самой страшной кары. Да и не хотел жить. Наши с матерью игры завели нас слишком далеко. Я сожалел и о нелепой смерти Наденьки Пуховой, но та хоть в чем-то была виновата передо мной, но Наташа... Чистая, светлая девушка с нежной кожей, слегка пахнущей черемухой... И Клара... горячая, неистовая, страстная... Что я наделал?! Как смел!!!
В общем, я зверем метался по почти уже достроенному матерью дому, как по клетке. Мне хотелось бы расшибить себе лоб о стены, скинуться вниз со второго этажа, но... я не смог... Не смог лишить себя жизни и не понимал, как смогли сделать это они, две трепетные, прекрасные женщины? В конце концов, обессилев, я собрался идти сдаваться ментам, которые по непонятной причине почему-то за мной не приходили.
Не пошел. Мать не то чтобы не пустила... Нет... Она даже картинно распахнула мне дверь. Она все про меня знала. Да. Знала, что смалодушничаю и не пойду. Не пошел. Хотелось бы как-нибудь обезуметь или хотя бы впасть в депрессию. Ничего не удавалось. Слишком могучим организмом наградил меня папаша Серго, фамилией которого так гнусно воспользовалась его бывшая возлюбленная. Как же я понимал теперь моего папеньку! Да от таких женщин, как Надежда Валентиновна Плещеева, надо бежать без оглядки. А еще лучше было бы сразу убить ее вместе с отпрыском, то есть со мной...
Мать надо мной смеялась. И еще над двумя, как она их называла, нелепыми смертями. Я не мог ее видеть. Боялся придушить. Нечаянно, в порыве, потому что специально – не смог бы. Как выяснилось, я, такой огромный мужик, был слишком слаб и малодушен, чтобы отважиться на отчаянный поступок. А ведь смертей было не две! Не две! Четыре! В обеих женщинах уже жили мои дети! Мои!
После этой жутчайшей истории я окончательно отказался работать с матерью. Пусть пишет свои мерзейшие романы без моего участия. Должна уже набить руку-то. Все магазины завалены ее книгами. Нескончаемой рекой идут сериалы по ним. Один полнометражный фильм получил даже какую-то кинематографическую награду. Весьма престижную. Все те же СМИ хором требовали, чтобы Гюльчатай наконец показала личико. Мамаша уже почти собралась это сделать, но... В общем, испугалась, что без моего участия дело у нее не пойдет так резво. Я же в этот раз был тверже гранитной стены: никогда больше и ни за что!
Через свою подругу в риелторской фирме мать сняла на время квартиру в обычном блочном доме, из которой выехал жилец, а новый еще не успел вселиться. Рядом был расположен косметический салон. Мать планировала изучить быт женщин этого дома, нанести визит в соседний салон и слепить какую-нибудь косметологическую трагедию самостоятельно. Без меня. И надо же случиться такому, чтобы ее разразил гипертонический криз как раз тогда, когда они оказались в одном магазине вместе с Тоней... Волчицей...
Мы познакомились... Как я уже говорил, Тоня мне понравилась. И чем дальше, тем нравилась больше. Она не была похожа ни на одну из женщин, которых я знал ранее. Она любила меня – видел, но не делала никаких попыток затащить в загс или забеременеть обманным путем. Она интересно мыслила и была совершенно независима. Мне иногда даже хотелось, чтобы она принялась просить меня взять ее замуж. Я поломался бы для порядка и взял бы. И она попросила... Нет... Не так... Она спросила: «И ты возьмешь меня замуж?» Я ответил что-то вроде «возможно», хотя мне изо всех сил хотелось крикнуть: «Да-а-а-!»
Что меня сдерживало? Мать... Она уже начала писать новый роман обо мне и Тоне. Я просил... нет... умолял ее не делать этого. Я говорил, что всерьез полюбил эту женщину и собираюсь жениться.
– Пока не напишу, не женишься! – отвечала она.
– Ты, мать, не хочешь счастья собственному сыну? – зачем-то спросил я, хотя понимал, что наши отношения уже давно нельзя назвать родственными, кровными. Мы были всего лишь партнерами по бизнесу. Виртуальная литературная деятельность вполне заменила матери меня.
– Хочу, – ответила она, но я видел: ей все равно. – Но сначала я допишу роман, потом дам интервью прессе, а уж после... В общем, то, что я делаю сейчас, – моя лебединая песнь! После я уже больше не буду писать.
– А что же ты станешь делать?
– Уеду за границу. У меня уже достаточно денег.
– И кто же тебя там ждет?
Мать опять дьявольски расхохоталась:
– Издатели, мой милый! Из-да-те-ли!
– А если без меня не пойдет? – саркастически спросил я.
– А я и не собираюсь там писать! Я собираюсь там жить! Я столько уже наваяла – переиздавать им – не переиздать!
– Чем же тебя не устраивает жизнь здесь? В России? Ты же на вершине успеха!
– А мне не нравится, например, что рядом с моим стильным домом стоят жалкие хибары дачников, крытые толем и всякой дерюгой. И ведь ничем их отсюда не вышибешь! Прямо вросли в землю, плебеи!
Я остолбенел и все-таки спросил после непродолжительного молчания:
– Мать... ты отдаешь себе отчет в том, что говоришь? Давно ли ты сама из грязи да в князи?
– Это не имеет значения, давно или нет! Я много работала и устроила себе такую жизнь, о какой всегда мечтала. Никто не мешает и им поднапрячься! Вместо того чтобы корячиться на своих жалких сотках, делали бы бизнес!
Не буду пересказывать этот бессмысленный разговор до конца. В тот момент меня гораздо больше занимал совсем другой вопрос. Мне важно было уговорить мать не писать роман об Антонине.
– Ты мне не указ, – заявила она.
– Но я... люблю ее... – Тогда я впервые произнес это слово, и как же мне сладко стало от него... и невыразимо больно. Да... вот так: сладость и боль в одном флаконе...
– Как полюбил, так и разлюбишь!
– Не собираюсь этого делать! – крикнул я, потому что уже хотел, чтобы эта сладкая боль была со мной всегда.
– Соберешься! – Она так отвратительно хихикнула, что мне показалось, что моя родительница несколько повредилась в уме. – Я должна закончить роман!
Почему-то я вдруг успокоился. Пусть себе заканчивает на здоровье. Мне-то что! Я женюсь на Тоне, а мать пусть напишет первый роман со счастливым финалом. Может, понравится, и она перейдет к новому, еще не разработанному ею жизненному пласту.
Но она не хотела разрабатывать ничего нового. Она хотела писать в том же духе, а потому заявила, что в ее планах задурить Антонине голову очень красивым молодым человеком, чтобы, значит, женщина передо мной провинилась.
– У тебя ничего не выйдет, – уверенно сказал я. – Тоня меня тоже любит.
– Верю! Ты научился внушать женщинам что-то такое... В общем, я все продумала. Я съезжаю из дома Антонины, ты тоже переселяешься в Завидово. Тоню мы, как сейчас говорят, разводим по полной, потом подсылаем молодого красавчика, и ты увидишь...
– Что?
– Как что? Что она за милую душу ляжет с ним в постель, несмотря на всю свою любовь к тебе!
– А что ты подразумеваешь под словами «разведем ее по полной»?
Мать рассказала мне, какие задумала мистические сцены с нашим исчезновением из Питера. Я крикнул:
– Ни за что!!! Она не дура! Она поймет, что ее именно разводят, а потому... даже если и пойдет на связь с молодым, то – назло! Идиотский план! Не вздумай претворять его в жизнь!
– А я уже начала, – ответила она. – Пока ты тут у меня сидишь, твою временную квартирку уже переделывают в пристанище одного... ну... скажем, пенсионера... Мне очень интересно будет посмотреть, как твоя Тонечка все это воспримет!
– Как начала?! – вскинулся я. – Там же мои вещи и вообще...
– Думаю, все уже в Завидове.
– Ну... мать... Ты бы хоть меня сначала спросила!
– Так ты же откажешься, ясное дело.
– У тебя дьявольская фантазия, – опять начал я. – Ты и так можешь напридумывать с три короба! Зачем тебе живые люди для исполнения твоих кошмарных сценариев?! Придумай, что может сделать женщина в такой ситуации, да и дело с концом!
Мать выпрямила спину в кресле, посмотрела на меня с презрением и весьма снисходительно ответила:
– А мне тоже понравилось быть кукловодом, Феликс. Ты это хорошо придумал! Сидишь себе и дергаешь за ниточки!
– А я?! Мама! – Впервые за много лет я назвал ее мамой, но она даже не вздрогнула. – А как же я?! Ты же и меня... за ниточки!
Она внимательно всмотрелась в мое лицо, будто видела его впервые, и сказала:
– А вот мы проверим твою Тоньку, и я перестану кого бы то ни было за что-либо дергать. Сказала же – уеду!
– А если я тебе не позволю трогать Антонину? – с угрозой в голосе спросил я.