Я взяла планшет и принялась заполнять форму.
Имя: Inconnue. То есть неизвестно.
Дата проведения аутопсии: 3 июня 1994 года.
Следователи: Люк Клодель, Мишель Шарбонно. Отдел убийств, полиция города Монреаль. Сокращенно КУМ.
Добавляя номер полицейского отчета, номер морга и номер «Лаборатуар де медисин легаль», или сокращенно ЛМЛ, я с уже привычным негодованием размышляла над пренебрежительной безразличностью системы. Когда человек погибает насильственной смертью, он лишается всего личного. У него отнимают не только жизнь, но и достоинство. Тело обрабатывают, обследуют, фотографируют и на каждом этапе обозначают новым набором цифр. Жертва становится уликой, экспонатом для полицейских, патологоанатомов, специалистов судебной медицины, судей и присяжных. Нумерация. Фотоснимки. Образцы. Бирка на пальце ноги. Я — активный участник этой системы и не могу смириться с ее безличностью. Она наводит на мысли о лишении человека чего-то самого сокровенного. Я, по крайней мере, давала бы жертвам имена. И тогда к списку страданий, которые умерший уже перенес, не добавлялось бы еще и обезличивание смертью.
Описание скелета я, вопреки своим привычкам, оставила на потом. В данный момент детективам требовались лишь данные о половой принадлежности, возрасте и расе.
Определить расу жертвы не составляло труда. Ее волосы были рыжими, кожа, судя по всему, светлой, хотя гниение порой вытворяет с трупами невероятные вещи. Для подтверждения своих предположений — о том, что останки принадлежали белому человеку, — мне следовало тщательнее изучить скелет после очистки.
Черты лица жертвы отличались сравнительным изяществом, строение тела — хрупкостью, из чего я сделала вывод, что работаю со скелетом женщины. Длинные волосы ни о чем не говорят.
Я внимательнее рассмотрела таз. Углубление с внешней стороны подвздошной кости широкое и неглубокое. Взглянула на лобковую кость, на место соединения правой и левой части таза. Кривая, образованная их нижними краями, представляла собой широкую дугу. Спереди каждую половину лобковой кости покрывали небольшие бугорки, формирующие в нижних углах треугольники. Типичная особенность женского скелета. Позднее для достоверности нуж ны точные измерения и компьютерный анализ, но я практически не сомневалась, что имею дело с останками женщины.
Я как раз клала на лобковую кость влажную тряпку, когда телефонный звонок заставил меня вздрогнуть. Я и не сознавала, что работаю в полной тишине. Или что чрезмерно напряжена. Старательно обходя личинки, прошла к письменному столу и подняла трубку.
— Доктор Бреннан, — проговорила я, поднимая очки на лоб и опускаясь на стул.
На краю столешницы лежала личинка. Концом шариковой ручки я скинула ее на пол.
— Клодель, — послышалось из телефонной трубки.
Дело было поручено двум детективам КУМа: Клоделю и Шарбонно. Я глянула на настенные часы. Десять сорок. Я и не думала, что прошло столько времени. Клодель молчал — по-видимому, считал, что уже в одном его имени достаточно информации.
— Сейчас работаю как раз над ней, — сказала я.
Послышался какой-то металлический скрежещущий звук.
— Я…
— Elle? — перебил меня он.
«Elle» — это она.
— Да.
Одна из личинок на полу сократилась в размерах, сделавшись по форме похожей на полумесяц, перевернулась на другой бок, выпрямилась и вновь сократилась. Отличный маневр.
— Белая?
— Да.
— Возраст?
— Примерные данные предоставлю в течение часа.
Мне представилось, как Клодель смотрит на часы.
— Хорошо. После ланча буду у вас.
Раздался щелчок. Он ни о чем меня не спросил, просто поставил перед фактом.
Вернувшись к даме на столе для вскрытия, я взяла планшет и перешла к следующей странице отчета.
Возраст. Погибшая была взрослой. При осмотре рта обнаружился полный комплект коренных зубов.
Я оглядела верхние части рук. Концевые отделы обеих плечевых костей полностью сформировавшиеся, как у взрослого человека. Правую и левую кисть преступник аккуратно отрезал выше запястий. Их я планировала обследовать позднее. Обе бедренные кости тоже выглядели окончательно оформившимися.
Отсутствие на руках кистей очень мне не нравилось. То, что я испытывала, глядя на срезы на запястьях, выходило за рамки обычной реакции на извращение. Нечто едва уловимое, не совсем понятное. Осмотрев вторую ногу и вернув ее на стол, я вдруг ощутила тот же страх, какой овладел мной вчера в лесу. Прогнала его и велела себе сосредоточиться на поставленной задаче. На возрасте. Мне предстояло определить, сколько жертве было лет. Если возраст точно установлен, несложно узнать имя. А это самое главное.
Я взяла скальпель и удалила плоть с коленных и локтевых суставов — она отошла с легкостью. Длинные трубчатые кости соответствуют остальным — полностью развиты. Предстояло проверить это посредством рентгена, но я и так знала: рост костей завершен. В суставах никаких артрических изменений. Жертва была взрослой, но довольно молодой. Это подтверждали и здоровые зубы — я осмотрела их еще вчера.
Хотелось, чтобы сомнений оставалось как можно меньше. Что-то подсказывало, что и Клодель рассчитывает на бо́льшую достоверность.
Я взглянула на ключицы, там, где они крепятся к грудине у основания шеи. Несмотря на то что правая была от грудины отделена, поверхность присоединения покрывал плотный узел высохших связок и хряща. Я взяла ножницы, отрезала максимальное количество похожей на выделанную кожу ткани, обернула кость другим влажным лоскутом и вновь переключила внимание на таз.
Сняв мокрую тряпку с лобковой кости, я принялась осторожно пилить скальпелем хрящ, соединявший ее половины спереди. Влага размягчила его, упростив мне работу, но тем не менее дело продвигалось медленно и довольно нудно. Одно неверное движение — и повредишь внутренние поверхности. Когда половины лобковой кости наконец разъединились, я разрезала несколько нитей сухих мускулов, скреплявших позвоночник и таз, отнесла таз к раковине, наполненной водой, и погрузила его туда нижней частью.
Потом вернулась к телу, сняла тряпку с ключицы, отрезала от нее максимальное количество ткани, наполнила водой пластмассовый контейнер для анализов, поставила его на грудную клетку и опустила грудинный конец ключицы в воду.
Настенные часы показывали двенадцать двадцать пять. Отойдя от стола, я сняла перчатки и расправила плечи. Не спеша. Казалось, на моей спине только что тренировались участники турниров лиги «Поп уорнер». Я уперла руки в бедра и повращала туловищем. Боль не то чтобы ослабла, но как будто перестала доставлять дискомфорт. В последнее время у меня часто ноет спина, и три часа, проведенные сегодня над столом для вскрытия, естественно, не прошли бесследно. Я не хотела верить — или признавать! — что старею. А недавно обнаружившуюся потребность в очках и, по-видимому необратимое, увеличение веса от пятидесяти трех до пятидесяти шести килограммов я не рассматривала как результат старения. О старении я ничего не желала знать.
Обернувшись, я увидела Даниеля, одного из специалистов по аутопсии. Он наблюдал за мной из наружного офиса. Верхнюю губу Даниеля вдруг свело судорогой, глаза на мгновение закрылись. Напоминая птицу-перевозчика, ожидающую волны, он рывком переместил тяжесть тела на одну ногу, а вторую поджал под себя.
— Когда я тебе понадоблюсь, чтобы сделать рентген, Темпе?
Очки съехали на самый кончик носа, и, вместо того чтобы смотреть сквозь стекла, он смотрел поверх них.
— Освобожусь к трем, — ответила я, бросая перчатки в ящик для отходов.
Ужасно хотелось есть. Утренний кофе, давно остывший, так и стоял на конторке. Я напрочь о нем забыла.
— Хорошо.
Даниель резким движением скакнул назад, развернулся и зашагал прочь по коридору.
Я сняла очки, положила их на письменный стол, прошла к боковой конторке, достала большой лист белой бумаги из нижнего выдвижного ящика, развернула его и накрыла тело. Потом вымыла руки, вернулась в свой офис на шестом этаже, переоделась и вышла на улицу, намереваясь поесть. Чаще всего во время ланча я остаюсь в здании лаборатории, но сейчас мне был необходим солнечный свет.
Клодель был верен своему слову. Когда я вернулась в по ловине второго, он уже ждал в офисе. Сидел на стуле и вни мательно рассматривал воссозданный череп, стоящий на специальной подставке на моем рабочем столе. Когда я вошла, он повернул голову, однако ничего не сказал.
Я повесила пиджак на крючок на двери и прошла мимо него к своему креслу:
— Bonjour, мсье Клодель. Comment ça va?
Я улыбнулась, садясь за письменный стол.
— Bonjour, — ответил он.
До того как обстоят мои дела, ему, по-видимому, не было никакого дела.
А мне не хотелось поддаваться его гипнозу. Я молча ждала.
Я повесила пиджак на крючок на двери и прошла мимо него к своему креслу:
— Bonjour, мсье Клодель. Comment ça va?
Я улыбнулась, садясь за письменный стол.
— Bonjour, — ответил он.
До того как обстоят мои дела, ему, по-видимому, не было никакого дела.
А мне не хотелось поддаваться его гипнозу. Я молча ждала.
На письменном столе перед Клоделем лежала папка. Опустив на нее руку, детектив уставился на меня. Его лицо, как-то слишком резко переходящее от ушей к клювообразному носу, напоминало попугая. Рот, подбородок и кончик носа — все в форме буквы «V» — как будто указывали вниз. Когда Клодель улыбался, что случалось не часто, V его рта заострялось, потому что губы при этом поджимались.
Раньше я никогда не работала с Клоделем, но многое о нем слышала. Он полагал, что обладает исключительным умом.
Клодель вздохнул, очевидно желая дать понять, что чересчур терпелив со мной.
— Я узнал несколько имен. Все эти дамы пропали в течение последних шести месяцев, — сказал он.
О приблизительном сроке убийства мы уже говорили. Работа, проделанная утром, лишь подтвердила мое мнение на сей счет. Я была уверена, что жертву убили менее трех месяцев назад, то есть в марте или даже позднее. Зимы в Квебеке холодны и безжалостны по отношению к живым, но мертвых щадят. Промерзшее тело не гниет, его не пожирают насекомые. Если бы труп бросили в лесу Гран-Семинер поздней осенью, перед самым приходом зимы, я обнаружила бы в нем следы вторжения насекомых, тут же уничтоженных морозом. Прошедшая весна обиловала теплом, и избыток личинок в теле, а также степень его разложения вполне соответствовали сроку в два с половиной — три месяца. Мою версию о наступлении смерти в конце зимы или начале весны подтверждали и наличие сочленений, и отсутствие внутренностей и мозговой ткани.
Я откинулась на спинку кресла и выжидающе посмотрела на Клоделя, демонстрируя, что тоже умею быть настойчивой. Он открыл папку и принялся перебирать содержимое. Я молча наблюдала.
— Мириам Уайдер, — прочел Клодель, выбрав одну из заполненных форм.
Последовала пауза, во время которой он пробежал глазами написанное:
— Пропала четвертого апреля девяносто четвертого года.
Еще одна пауза.
— Женщина. Белая.
Опять пауза, довольно длинная.
— Дата рождения: шестое сентября сорок восьмого года.
Мы оба мысленно занялись расчетами. Выходило, что пропавшей сорок пять лет.
— Не исключено, — сказала я.
Клодель положил первую форму на стол и перешел ко второй:
— Соланж Леже. Об исчезновении сообщил супруг. — Он замолчал, пытаясь разобрать дату. — Второе мая девяносто четвертого. Женщина. Белая. Родилась семнадцатого августа двадцать восьмого.
— Нет. — Я покачала головой. — Слишком старая.
Клодель переместил форму на дно папки и взял следующую:
— Изабелла Ганьон. В последний раз ее видели первого апреля нынешнего года. Женщина. Белая. Дата рождения: пятнадцатое января семьдесят первого года.
— Двадцать три. Да, — кивнула я, — возможно.
Клодель положил форму на стол.
— Сюзанн Сен-Пьер. Женщина. Пропала девятого марта девяносто четвертого года. — Он замолчал и одними губами прочел дальнейшее: — Не вернулась из школы. — Выдержал паузу, подсчитывая возраст пропавшей. — Шестнадцать лет. Боже правый!
Я покачала головой:
— Слишком молода, почти ребенок. Не подходит.
Детектив нахмурил брови и достал последнюю форму:
— Эвелин Фонтэн. Женщина. Тридцать шесть лет. В последний раз ее видели в Сент-Иле двадцать восьмого марта. А, да. Она из племени инну.
— Маловероятно, — ответила я. — Вряд ли тело принадлежало индианке.
— Значит, остаются только эти, — сказал Клодель, кивая на две формы на столе — с данными о сорокапятилетней Мириам Уайдер и двадцатитрехлетней Изабелле Ганьон.
Возможно, тело одной из них лежало сейчас внизу, в чет вертом кабинете. Клодель посмотрел на меня. Внутренние концы его бровей поднялись вверх, образуя еще одно V, только перевернутое.
— Какого она была возраста? — спросил он, делая акцент на глаголе и на своем долготерпении.
— Пройдемте вниз, кое-что покажу, — ответила я, добавляя про себя: «Это привнесет в ваш сегодняшний день еще больше солнечного света».
Ничего не могу с собой поделать. Мне было прекрасно известно, что Клодель ненавидит кабинеты для вскрытия, и я хотела его помучить. На мгновение детектив растерялся, и меня это позабавило. Схватив с дверного крючка лабораторный халат, я торопливо вышла в коридор, приблизилась к лифту и нажала кнопку вызова. Пока мы ехали вниз, Клодель молчал. Он выглядел таким несчастным, будто шел на обследование простаты. Клоделю не часто доводилось ездить в этом лифте на самый нижний уровень.
Мы вышли в покойницком отделении.
Тело лежало в том же положении. Я надела перчатки и убрала с трупа бумагу. Клодель остановился у двери — я могла видеть его лишь боковым зрением. Он вошел сюда, по-видимому, только чтобы отметиться, чтобы говорить потом: «Я там был». Взгляд детектива блуждал по поверхности столов из нержавеющей стали, по стеклянным стенам, разделявшим кабинет на отдельные сектора, по пластмассовым контейнерам, по весам… На труп он упорно не смотрел. Я не раз видывала подобные сцены.
Разглядывать фотографии, конечно, не страшно. Смотришь на них и сознаешь, что изображенные ужасы и кровь где-то там, далеко. Посещать места преступлений неприятно, но это недолгое испытание. Расследование похоже на складывание пазла: анализируй себе, размышляй. Совсем другое дело — заниматься обследованием тела убитого.
Клодель придал своему лицу нейтральное выражение, надеясь, что выглядит спокойным.
Я вынула таз жертвы из воды, осторожно развела половины лобковой кости в стороны и при помощи специального инструмента принялась аккуратно удалять с места соединения правой из них студенистое покрытие. Освобождавшуюся поверхность испещряли глубокие борозды и выпуклости, лишь по краям она частично представляла собой сплошную кость. То же самое я проделала и с левой половиной. Та выглядела идентично.
Клодель так и стоял у двери. Я поднесла кость к лампе, выдвинула экстензор и надавила на рычажок включения. Кость озарилась флюоресцентным светом. Я взглянула на нее через круглое увеличительное стекло и увидела множество деталей, незаметных невооруженному глазу, и среди них то, что ожидала обнаружить с обеих сторон на верхних изгибах.
— Мсье Клодель, — проговорила я, не поднимая головы, — взгляните.
Детектив приблизился. Я отошла в сторону и указала ему на неправильность верхней линии таза: подвздошный гребень на момент смерти заканчивал формирование.
Я вернулась к телу с намерением взглянуть на ключицу, хотя уже наверняка знала, что именно увижу. Достав из воды грудинный конец кости, принялась счищать с него размокшие ткани. Когда суставная поверхность полностью открылась, я жестом подозвала Клоделя и без слов указала детективу на нее. Из ее центра выдавался небольшой костяной диск правильной формы.
— И?.. — спросил Клодель.
Славно держится, только вот лоб покрылся каплями пота.
— Она молодая. Скорее всего, двадцать с небольшим.
Я могла бы объяснить Клоделю, как по костям определить возраст, но сомневалась, что он станет внимательно слушать, и потому молча ждала ответа. К перчаткам на моих кистях прилипли частички хрящей, и я стояла, подняв руки ладонями вверх, подобно уличной попрошайке. Клодель держался от меня подальше, словно я инфекционная больная, и был сосредоточен на собственных мыслях. Наверное, вспоминал данные из своих записей — я догадывалась об этом по выражению его глаз.
— Ганьон, — заявил он утвердительно.
Я кивнула. Мы нашли тело двадцатитрехлетней Изабеллы Ганьон.
— Попрошу коронера проверить стоматологические данные этой женщины, — сказал Клодель.
Я опять кивнула. Создавалось впечатление, будто ему приходится вытягивать из меня эти кивки.
— Причина смерти? — спросил он.
— Пока не ясна, — ответила я. — После просмотра рентгеновских снимков появится больше информации. Или я замечу что-нибудь на костях, когда их очистят.
Он ушел. Даже не сказав «до свидания». Вообще-то, я на это и не рассчитывала. Уход Клоделя улучшил настроение нам обоим.
Я стянула с рук перчатки, бросила их в ящик для отходов, заглянула к Даниелю, сказала ему, что на сегодня работу в этом кабинете закончила, и попросила сделать снимки всего тела и черепа, виды А — Р и виды сбоку. Поднявшись наверх, заглянула в гистологическую лабораторию, сообщила главному специалисту, что останки готовы к кипячению, и попросила отнестись к этому делу с особой ответственностью, напомнив, что тело было найдено расчлененным. Вообще-то, Дени в предупреждении не нуждался. Он всегда прекрасно знает, что от него требуется. А я не сомневалась, что через два дня получу скелет чистым и невредимым.