Настроение ухудшалось с каждой минутой. Совсем не хотелось ехать еще несколько часов по забитой Москве, чтобы потом долго пробираться разбитыми дорогами по области.
Январь 2010 года
В последние дни я часто моталась туда-обратно, и радости эта дорога мне не доставляла. Квартира находилась в спальной части Ярославля. Райончик Заволжье казался очень уютным, там были лес, конная площадка, детская железная дорога. Если я застряну там надолго, то, наверное, этот район станет идеальным для меня как для семейной женщины.
Однако думать о будущем было рано. Пока что я отчаянно пыталась привыкнуть к новому месту жительства. Я не спала по ночам, потому что тишина за окном давила на привыкшие к шуму уши. Когда я выходила на балкон, чтобы покурить, иногда хотелось закричать, потому что воздух казался отвратительно чистым. Да и вообще все выглядело совсем не так, как хотелось бы. Даже когда я приезжала в центр города, не оставляло ощущение, что я не на своем месте. Днем в будни людей на улице почти не было.
По утрам в выходные, когда только начинало светать, а я, как лунатик, все еще бродила по квартире, не в силах заснуть, я брала машину и, с видом наркомана со стажем, летела в Москву на скорости под двести, только чтобы успеть за день. Нигде не останавливаясь, я жаждала надышаться до боли знакомым воздухом и вернуться в свое заточение. Большую половину дороги я обычно плакала, будто специально включая душещипательные мелодии. Приезжая в столицу часам к двенадцати, останавливалась где-нибудь в кафе, выпивала большой капучино и гуляла по своей любимой набережной (как ее там, которая идет вдоль Кремля, с той стороны, где раньше возвышалась гостиница «Россия»). Потом заезжала на кладбище к маме и ехала обратно, на такой же сумасшедшей скорости, чтобы к семи-восьми вечера вернуться в свою неуютную квартиру. Мне никого не хотелось видеть, ни с кем разговаривать, даже с Вероникой.
Во время одной из таких своих вылазок я увидела, что на другой стороне моста стоит моя знакомая из прошлых времен, мы с ней работали в одном журнале. Она махала рукой, но я сделала вид, что ее не заметила, и торопливо проследовала к машине, на тот случай, если она вдруг решит меня догнать. Не могу сказать почему. Я не стеснялась своего нынешнего положения, просто не хотелось говорить о нем, раздражало, когда меня жалели.
Как я уже успела выяснить, ситуация с работой в Ярославле была ничуть не лучше, чем в Москве. Большинство небольших телеканалов и локальных газет закрылось, и, естественно, оставшиеся предпочитали работать с местными журналистами и пиарщиками, нежели с «выскочкой из Москвы» (именно так меня обозвали на одной радиостанции).
Однажды я даже сходила к какой-то местной бабушке-гадалке, живущей на окраине города, принципиально не берущей денег за свои услуги. Она поведала, что я стану известной телеведущей, которая затмит своей популярностью какую-то афроамериканку (немного странная формулировка для жительницы пригорода, не правда ли?), рожу троих детей и выйду замуж за особу королевской крови. Видя мое скептическое выражение лица, она добавила, что я рано умру, лет в сорок, от инсульта. Было совершенно непонятно, как за оставшийся столь короткий срок я успею сделать так много, и главное, как успею родить троих детей, если я еще даже не беременна первым из них. Мне уже исполнилось тридцать пять, и было сложно выполнить все предсказания старушки. По крайней мере, я развеялась и от души посмеялась на обратном пути, когда пересказывала ее слова по телефону Веронике. Единственное, что не давало покоя, — что же получила с этого «ясновидящая», если она так и не потребовала ни денег, ни каких-либо услуг.
По ночам я продолжала «бороться со сном». Здесь было так тихо и свежо, что меня это раздражало. Так иногда очень хороший человек раздражает тем, что у него практически отсутствуют недостатки. Я десятки раз ложилась в кровать, вставала, пила зеленый чай без сахара, снова отправлялась в комнату. Включала телевизор и смотрела все подряд, пока не начинало резать глаза, а иногда просто монотонно перещелкивала каналы до тех пор, пока не осознавала, что смотреть-то, в сущности, нечего. Даже если я пятьдесят раз прокручивала все программы по очереди, интереснее не становилось. Я пробовала закрывать форточку и курить в комнате, чтобы воздух становился не таким отвратительно прозрачным, но этим лишь вызывала яростное недовольство Криса, которому не нравился запах табака. Забавно, но раньше мама никогда не разрешала мне курить в комнате, а я все недоумевала — почему. Теперь, когда у меня есть возможность распоряжаться своим жизненным пространством, я поняла, что большинство из тех правил, которые она мне навязывала, против которых я восставала, были действительно справедливыми. После того как я отчаялась «испортить воздух» в квартире, я начала ходить, как лунатик, из кухни в комнату и обратно. Крис смотрел на меня очень странно и, казалось, подозревал, что с головой у хозяйки происходят необратимые изменения, но с пониманием, присущим только животным, молчал.
А потом все как-то резко прекратилось. Я начала чаще спать по ночам, и воздух уже не казался таким непривычно чистым. Однако у меня по-прежнему не было друзей в этом городе, потому что я практически никуда не ходила, а стучаться в двери к соседям с пирогами, которые я не умею готовить, не в моих привычках. Да и людей, с которыми хотелось бы поговорить, я вокруг не замечала. Я вообще как-то очень глубоко закрылась в себе и не хотела вылезать из своей раковины.
Денег оставалось все меньше. Пособие, выплаченное при сокращении, испарялось с молниеносной скоростью, ведь это «животное» — нет, не Крис, «Опель» — съедало огромное количество бензина после каждой поездки в Москву. Я не оставляла попыток найти работу, но с каждым днем надежда становилась все призрачнее. Спустя несколько месяцев денег уже почти не оставалось, и я купила мешок пшена и мешок риса, поскольку понимала, что скоро начнутся беспросветные времена.
Утром я варила огромную кастрюлю каши, делила ее на две части, и в течение дня мы с Крисом питались только ею. Он как будто понимал, что мне тоже несладко, и не выказывал своих обычных барских замашек с демонстративным отворачиванием от миски и сплевыванием крупы на воде на пол.
Однажды мы с Крисом вышли гулять, и я лихорадочно думала о том, где взять денег. Кроме пиара и рекламы, я никогда ничем не занималась. Я не умела шить, толком не могла готовить. Меня даже в прислугу бы не взяли, достаточно один раз зайти ко мне в квартиру, чтобы в этом убедиться. И вот, уже близкая к отчаянию, я загадала перед выходом из дома: «Эй, кто-нибудь, там, наверху, ну пошлите мне хоть какой-то знак, если вы вообще существуете! Иначе очень скоро невинные души, моя и собаки, отлетят в мир иной, потому что нам элементарно нечего будет есть!» Мы бродили, бродили по городу, уже даже и не знаю, сколько мы прошли, и не помню, как и где мы гуляли, но опомнилась я только на набережной. Вид ее идеально ровного и гладкого асфальта, мокрого от слегка подтаявшего снега (в тот день было на удивление тепло и сумрачно), вывел меня из состояния глубокой задумчивости.
Я постояла в беседке, посмотрела на воду, и стало немного легче, хотя на душе по-прежнему скребли кошки. Мы прошли немного вдоль Волги, и вдруг я увидела церквушку, расположенную чуть поодаль. Хотя я уже давно не заходила в подобные «заведения», на этот раз что-то побудило меня туда заглянуть. Табличка на стене сообщала, что я находилась на пороге церкви Рождества Христова, построенной в 1644 году. Я привязала Криса к решетке и зашла внутрь. В помещении было безлюдно, жарко и темно, лишь иконы озарялись слабыми отблесками свечей. Витал запах ладана. Вспомнилась надпись у входа. Наверное, здесь почти все было точно так же и в 1700 году, и в 1800-м. Завидное постоянство. Почему у людей жизнь не бывает такой же простой и неизменной?! Почему нам постоянно приходится проходить сквозь череду испытаний?! Я еще немного посмотрела по сторонам и решительно вышла на улицу.
И вдруг меня осенило: я умею водить машину! Более того, только за рулем я чувствую себя по-настоящему комфортно, забываю все обиды и проблемы. А почему бы мне не подыскать работу таксиста, благо, что спрос на эту профессию остается устойчивым?! Как только эта мысль родилась в голове, я ее начала отторгать. Я видела женщин-таксисток в Москве, и я мало на них походила: они были своеобразные… мужественные, крупные, сильные, с прокуренными голосами. С другой стороны, наверное, таковы издержки профессии, и спустя десяток лет обязательно станешь похожей на них. Но я не собиралась делать это своей профессией на всю оставшуюся жизнь, я хотела временно продержаться, ведь не вечен же проклятый кризис!
После недолгих раздумий я вернулась домой, переоделась и поехала к офису фирмы, предлагавшей работу в такси. Ярославль поделен мостом на две части, и район Заволжье немного на отшибе от центра. Чтобы проехать на другую сторону, частенько приходится стоять в пробке, поэтому я решила попытать для начала счастье недалеко от дома. Меня приняли с распростертыми объятиями. Оказалось, что женщины-таксисты не такая уж и редкость, а спрос на них по-прежнему высок, потому что не все девушки спокойно садятся в машину к мужчине, возвращаясь откуда-нибудь ночью. Мне выдали рацию и познакомили с новыми коллегами. Компания показалась очень интересной. Здесь были и те, кто всю жизнь провел за «баранкой», и те, кто, как я, пришел сюда в свете кризиса, очень интеллигентные люди, и те, кто весь рабочий день думал только о том, как выпить. В какой-то мере я понимала и первых, и вторых, и третьих. По большому счету, я не воспринимала их серьезно, но старалась не показывать то превосходство, которое ощущала в глубине души. Я не оставляла надежду на то, что рано или поздно выберусь из всего этого, ведь журналы не могли закрыться навсегда.
После недолгих раздумий я вернулась домой, переоделась и поехала к офису фирмы, предлагавшей работу в такси. Ярославль поделен мостом на две части, и район Заволжье немного на отшибе от центра. Чтобы проехать на другую сторону, частенько приходится стоять в пробке, поэтому я решила попытать для начала счастье недалеко от дома. Меня приняли с распростертыми объятиями. Оказалось, что женщины-таксисты не такая уж и редкость, а спрос на них по-прежнему высок, потому что не все девушки спокойно садятся в машину к мужчине, возвращаясь откуда-нибудь ночью. Мне выдали рацию и познакомили с новыми коллегами. Компания показалась очень интересной. Здесь были и те, кто всю жизнь провел за «баранкой», и те, кто, как я, пришел сюда в свете кризиса, очень интеллигентные люди, и те, кто весь рабочий день думал только о том, как выпить. В какой-то мере я понимала и первых, и вторых, и третьих. По большому счету, я не воспринимала их серьезно, но старалась не показывать то превосходство, которое ощущала в глубине души. Я не оставляла надежду на то, что рано или поздно выберусь из всего этого, ведь журналы не могли закрыться навсегда.
Однако неделя шла за неделей, я все еще рассылала резюме, как только видела хоть какую-то свободную вакансию, но, полагаю, мое письмо каждый раз становилось одним из сотен присланных, и мне никогда никто не отвечал. К тому же я внутренне боялась потенциального работодателя из Москвы и вопроса: «А чем вы занимаетесь последнее время?» «Работаю таксистом!» — это явно не тот ответ, который хотел бы услышать руководитель крупного издания.
Я много ездила по городу, и чем больше видела его в разное время суток, при различной погоде, тем сильнее он мне нравился. Он становился таким своеобразным утром и вечером. Москва — всегда одинаково нарядная, жизнерадостная, если говорить о центре. Вечером зажигается столько лампочек, как будто и вчера, и сегодня, и завтра — праздник. Витрины магазинов, кафе, рестораны, реклама — все это поражало в те редкие дни, когда я выбиралась в столицу. В последний месяц, с тех пор как нашла работу, я частенько отправлялась к Веронике, и мы до глубокой ночи разговаривали о том, как все странно складывается в этой жизни. Временами отправлялись в какой-нибудь клуб, где тусовались в молодости, и выпивали не один коктейль. Подруга не так давно развелась со своим благоверным и теперь жила вдвоем с сыном, которому исполнилось уже десять лет. Страшно представить, но, если бы тогда я не сделала аборт, моему ребенку было бы шесть. Интересно, это был бы мальчик или девочка…
Впрочем, сейчас я все реже старалась об этом думать, потому что с каждым месяцем надежды на перемены оставалось все меньше. Ведь на следующий день я обычно возвращалась в Ярославль, а Вероника продолжала свою жизнь. Она, вопреки последним «веяньям моды», работала в том же банке, в который устроилась сразу после окончания института.
Февраль 2010 года
Через несколько недель после окончательного переезда я познакомилась с Мишей. К нескрываемому ужасу моей подруги, он был механиком, но зато — высшего разряда. Вероника постоянно иронизировала на тему того, что «уж если Лида выбирает мужчин, то только высшей категории». Помимо того, что он оказался не очень интересным человеком, он был еще и отцом семейства, состоящего из троих детей и жены (видимо, моя судьба — несвободные мужчины), которая уже давно махнула на себя рукой, хотя некогда очень гордилась тем, что «захомутала» такого видного парня. Когда-то он действительно был ничего, Миша и сейчас казался вполне симпатичным, но вот это отсутствие интереса хоть к чему-то в жизни, кроме женщин, машин и пива, меня немного пугало.
Мой «избранник» (или его избранницей была я?) работал в автосервисе, и познакомились мы совершенно случайно. У моего «Опеля» перестала работать кнопка аварийки. Чтобы после нажатия она мигала, приходилось подкладывать под нее кусок свернутого картона, что было не очень удобно, когда, например, требовалось высадить клиента с большим количеством сумок у подъезда, перегородив проезд. Я отправилась в близлежащий сервис, и Миша поразил меня тем, с какой скоростью разделался с проблемой, а потом еще и не взял с меня денег, сказав что-то вроде комплимента: «Вы самая очаровательная таксистка, с которой я встречался». Поскольку к тому моменту я окончательно одичала без внимания и приятных слов со стороны кого-то, кроме моих коллег, мне показалось это высшей похвалой, и я почему-то не стала сопротивляться, когда он попытался пригласить меня на свидание, несмотря на обручальное кольцо на его руке.
Ну, а потом начались короткие, непонятные и явно ни к чему не ведущие встречи на сомнительной территории. Раньше я никогда бы на такое не согласилась, но сейчас было настолько тоскливо, что, по большому счету, уже ни на что не хотелось обращать внимание. Под предлогом того, что у меня постоянно «ломалась машина», я загоняла ее на сервис, когда у других мастеров был выходной, и Миша героически ее «ремонтировал». Он отказывался появляться у меня в квартире, потому что Ярославль все же город маленький, и он не хотел, чтобы в один прекрасный день его жене позвонили и поведали о том, что он встречается с таксисткой.
Одним словом, происходящее все больше напоминало какой-то глупый фарс, из которого я не видела выхода или, вероятно, не хотела его видеть. С каждым днем я все больше опускала руки и голову, и уже слабо верилось в то, что жизнь когда-нибудь изменится. Если бы еще пару лет назад кто-то сказал мне, что все так сложится, я бы ни за что не поверила, просто рассмеялась бы. Но другие, более оптимистичные варианты, все не появлялись на горизонте, и я готова была отчаяться.
Все дни походили друг на друга, и настроение становилось с каждым днем все хуже. Почему-то очень запомнился один момент, когда я ехала по дороге и уже начинало темнеть. В приемнике играла грустная, почти тоскливая песня, и на меня накатила невообразимая тяжесть, хотелось только одного — зарыться лицом в чье-нибудь плечо и ни о чем не думать, услышать, что у меня все действительно будет хорошо. Я смотрела на дорогу и не видела ее, потому что глаза застилали слезы. И почему-то от этого становилось так легко и спокойно. Но как только я старалась высушить их, в сердце снова появлялась предательская резь. Я осознала, что все это время старалась гнать мысли о маме, чтобы не становилось еще больнее, но в тот момент никак не могла избавиться от ее явственного, неожиданно возникшего образа: что бы она подумала, если бы увидела меня? Как я дошла до того, что работаю таксисткой в Ярославле? Что же будет дальше? Я задавала себе вопросы и не находила на них ответа, и мои поначалу спокойные слезы переросли в настоящую истерику. Я кричала, выла, рыдала! На дорогу почти не смотрела, не знаю, как не попала в тот день в аварию. Дома я бросилась на кровать, продолжая плакать. Крис радостно встретил меня, но, почувствовав мое состояние, начал облизывать руку. Я впервые в жизни пожалела, что не верю в Бога. Быть может, если бы я могла найти в нем поддержку, сейчас стало бы легче.
Толин с грустью взирал на Лиду из дальнего угла комнаты. Ему было жалко ее, но он не видел выхода. Он не так давно начал свою работу и еще не был в курсе того, как ей помочь. Однако он чувствовал, что рано или поздно настанет момент, когда, вмешавшись в происходящее, он сможет преломить ход ее судьбы. Толин еще не знал как, но очень надеялся на то, что она поймет: наступило время перемен. Ощущая его поддержку, она примет правильное решение. Ангел-хранитель просто не мог позволить пустить жизнь своей подопечной на самотек. «Иногда, когда что-то только начинается, мы даже не представляем, чем все закончится, — попытался успокоить он сам себя. — У нее ведь еще добрая половина жизни впереди». И с этими словами он обхватил руками поникшую голову.
Глава 5 Семь путешествий
Дата смерти: 10 октября 2053 года. День первый
Они не спеша продвигались по вымощенной булыжником тропинке. Лиде вся эта ситуация продолжала казаться абсурдной. Собственные кульбиты в воздухе окончательно выбили ее из колеи. Если раньше казалось, что она попала в фантастический фильм или ей по ошибке дали слишком большую дозу лекарств, то теперь, учитывая, насколько явственными были ощущения во время полета, она окончательно растерялась и решила просто наслаждаться окружающими пейзажами, чтобы хоть как-то переключиться. Благо, что любоваться здесь можно было до бесконечности: маленькие белые, словно игрушечные, домики, высокие ярко-зеленые холмы по краям тропинки и зубчатая гряда гор впереди. Откуда-то справа доносился мерный шум моря, а в воздухе витала неуловимая мелодия. Ее нельзя было различить, но ее вибрация явственно ощущалась. Толин шел рядом и ничего не говорил, только улыбался. Лида подумала, что, должно быть, она уже далеко не первая среди тех, кого он приведет в то загадочное место, где все должны принимать решения, непонятно чего касающиеся. Ангел, естественно, услышал ее мысли, и уголки его губ немного дрогнули, но он промолчал.