Вязов всегда тренировал себя, чтобы походить на них. Мог пять минут пробыть под водой (в былые времена стал бы неплохим ловцом жемчуга). Без этой тренировки ему не протянуть бы теперь!
Но одной задержки дыхания, считая себя закопанным в землю, было мало, требовалось еще и занять себя, отвлечь от поступающего отчаяния, ослабления воли, сознания безысходности!
Спасти его должна была Надежда!
И он решил написать сонет о всем том, что он вкладывал в это воскрешающее его слово (но сердечную тайну сохранив!).
Вязов никогда не считал себя поэтом, ограничиваясь каламбурами, которые иной раз приходили ему в голову. Но он любил поэзию, зачитывался сонетами Шекспира.
Говорят, что каждый интеллигентный человек может написать книгу, в которой опишет пережитое, каждый чувствующий человек способен написать подлинно поэтическое произведение о самой яркой вспышке своих чувств. Но вторую (и больше) книгу, второе и последующие стихотворения могут написать лишь настоящие писатели и истинные поэты.
Вязов перебирал тысячи слов, сочиняя в уме свое первое, а может быть, и последнее стихотворение, намеренно выбрав старинную, наиболее трудную из-за формальных требований форму сонета, и вложил в этот процесс все свои духовные силы. Для него перестали существовать и звезды, и солнце, даже исполинский земной шар, ничего не осталось, ничего, кроме выражения его мыслей и чувств.
Так, укладывая в памяти строчку за строчкой, он проводил часы своего космического одиночества, не позволяя себе уснуть, боясь потерять контроль над дыханием.
Он занялся труднейшим сонетом опять-таки под влиянием воспоминания об одном революционере, несправедливо брошенном в тюрьму и непрерывно допрашиваемом следователями, которые давали ему передышку для размышлений о своей капитуляции, но не для сна, в расчете измотать его, сломить его волю. Однако тот нашел необъяснимые для его истязателей силы, взявшись без карандаша и бумаги сочинить по памяти целый роман, главу за главой, которые запоминал наизусть, заняв промежутки между допросами путешествием дипломата, вынужденного в годы последней мировой войны добираться до Англии кружным путем через Иран и нехожеными древними путями вокруг Африки до Атлантического океана. И, выйдя из заключения, не оставив никаких оснований для обвинения себя, он продиктовал стенографистке все двадцать авторских листов романа, который вскоре вышел в свет.15
Первый сонет Вязова рождался в терзаниях творчества, но не в муках отчаяния, и был закончен раньше, чем резервные космолеты на основе переданных английскими радиоастрономами данных нашли блуждающий на околоземной орбите вокруг земного шара пластиковый скафандр с пробующим свои силы поэтом, который пока еще не стал им.
Первым, кто, к величайшему своему удивлению, прочел эти стихи, записанные едва освободившимся в кабине с живительным воздухом Вязовым, был его напарник по экипажу "Крылова", американский космолетчик Генри Гри, физик, математик и поэт.
Маленький, женственный, в шутку умевший имитировать женское пение, вместе с тем воплощение нежной чуткости, он высоко ценил русскую поэзию. Он сам, выйдя в открытый космос, доставил спасенного русского космолетчика на резервный космолет, которым командовал. Он же первым и прочитал удивительные строки, которые записал едва пришедший в себя Никита Вязов.
Американец не верил глазам не только потому, что содержание сонета затронуло его душу, но еще в большей мере из-за того, в каких условиях создал Вязов свое творение.
НАДЕЖДА
Сонет
Кошмар ночной! Бежать! Беда!
Озноб до ледяного пота!
"Забудь желанья навсегда!"
- Хохочут адские ворота.
Обрыв - и дальше нет пути!
Не отыскать другой дороги!
Но легкокрылая летит
С лицом и ласковым и строгим.
С ней вместе каждый - богатырь!
С ней все отчаянья сильнее!
И только с нею я и ты
"Зеленый луч" поймать сумеем!16
"Души броня! Мечты одежда!"
Прекрасней слова нет "надежда"!
Можно понять удивление американского поэта-космолетчика, но он поразился бы еще больше, знай, что созданное в необычных условиях творение, переведенное на многие языки, обойдет вскоре весь мир.
Но сонет Вязова был не последним, что удивило спасших его космолетчиков. Казалось, не оправившись еще после потрясения от всего с ним случившегося, Никита потребовал, чтобы его доставили к Дикому спутнику, продолжавшему свой путь вместе с остатками таранившего его космолета Бережного.
По разрешению с Земли Вязову сменили скафандр. Он не выдал при этом острой боли от ушибов, стремясь выполнить задуманное сам. И ему удалось вновь выйти в открытый космос.
И опять подплывал он к выпуклой стороне, с прильнувшей к ней громадиной погибшего космоплана.
На этот раз Никита сразу направился к вогнутой стороне, которая из-за повернувшегося в результате тарана обломка звездолета была частично освещенной, открывая Вязову чужепланетную технику с рулевыми реактивными двигателями для маневра космического корабля.
Двигатели заглохли при таране, но они же, видимо, включались и прежде при ударе метеорита о пульт управления, переведя обломок звездолета на опасную орбиту.
Вязов облетел весь обломок, изучил его, нашел и пульт, которого так неосторожно коснулся. Он упрямо взял теперь "пробу" именно отсюда же, внимательно проверив возможность замыканием снова вызвать работу коварных древних двигателей.
Все обошлось благополучно, и он вернулся на космоплан спасателей со своим трофеем, право получить который хотел непременно оставить за собой. Что ж, у каждого возможны свои причуды, пожимали плечами его товарищи в космолете...
Девушка как мраморное изваяние сидела над рекой, не сводя глаз с медленно текущих струй.
И вот на воде появились сначала пузырьки, потом вынырнул вполне по-сказочному шлем одного из "витязей прекрасных", что "чредой из вод выходят ясных", а вслед за тем появился отнюдь не витязь в кольчуге, а аквалангист, высокий, мускулистый, поджарый. Он снял маску, рассыпал свои мокрые светлые волосы, коснувшиеся плеч, и сел рядом с Надей, вертя в руках какой-то камень.
Девушка, сразу оживившись, радостно сказала:
- Все-таки нашел! - И в голосе ее звучала гордость за своего друга. Я так этого ждала!
- Не мог не найти. Метеоритчики искали только обычный метеорит, каменный или железоникелевый, а я-то знал, что метеорит был двойным, потому и представлял, что надо найти!
- Какой он красивый, серебристый! - Надя взяла в руки находку, прикидывая ее полуторакилограммовый вес. - И такой кусок мог отнять тебя у меня?
- Не мог отнять, - отозвался Никита, светло улыбаясь.
Надя до боли в сердце любила эту улыбку, которая раскрывала, как ей казалось, весь внутренний мир этого человека.
Они сели рядом на песок, рассматривая подводную находку.
- В наш счастливый день метеорит угодил в луну Джона Бигбю, отбил от нее кусочек, переведя ее на опасную орбиту, а к нам в Москву-реку угодил вместе с этим кусочком специально, чтобы соединить нас! Вероятная невероятность!
- Как ты хорошо говоришь. Никто так не сказал бы.
- Пожалуй, никто так ненаучно не выразился бы, - подшучивая сам над собой, закончил Никита.
- А из чего он? Серебряный, платиновый или сплав какой?
- Я, пожалуй, возьмусь точно назвать его состав. По памяти: это сплав редкоземельных элементов непостижимой даже для нашего времени чистоты: церия 67,2 процента, лантана (без крайне трудно отделимых от него металлов латановой группы) 10,9 процента, неодима 8,78 процента, железа вместе с марганцем 0,4 процента, причем без обязательных для земных условий окислов железа, словно сплав получался не в земной, богатой кислородом атмосфере. Следы урана без продуктов его распада говорят, что образцу не более 100 000 лет, но по торию и его продуктам распада можно определить возраст в сто семьдесят лет.
- Никита! Ты волшебник! Говоришь, словно в тебе сосредоточены точнейшие аналитические приборы. Или шутишь, как всегда?
- И опять я не шучу. Просто я знаю состав соседнего обломка Дикого спутника, который был вышиблен из него случайным метеоритом и вместе с ним упал в Москву-реку, чтобы соединить нас, как я уже имел честь объяснить.
- Ты опять хорошо сказал: "Соединить нас!", но... подвергнув тебя таким испытаниям.
- Чтобы крепче быть к тебе привязанным.
- А-а! Вот они где, голубчики мои, воркуют, - послышался знакомый Вязову голос.
Никита вскочил, встречая Бережного своей подкупающей улыбкой.
- Георгий Трофимович! Как же вас из госпиталя выпустили? После реанимации?
- Так она скоро двести лет как известна. Клиническая смерть еще не конец. Не первого меня обратно с того света вызволили. Черепную коробку шлем спас, а перелом - это для института имени Илизарова дело поправимое. Конечности заново отращивают, а не то что у меня. Соединили по методу старого волшебника кость металлическими кольцами и заставляют ее зарастать на ходу. Вот поглядите, в каких "кандалах" гулять нас медики выпускают. Вы извините, - обратился он к Наде, здороваясь с ней и чуть приподнимая штанину, чтобы показать несложный аппарат из двух колец и винтов, надетый на его ногу. - Вот так и вернули меня к жизни досрочно. Позволили важную находку сделать, не все тебе, Никита, ими хвастаться. Потом я вместо того, чтобы лежать с подвешенными руками и ногами, как подобные мне бедняги в старину мучились, добыл для вас сюрприз! Притом столетней давности!
- А у меня есть такая же старая тетрадь. Она меня питает.
- А меня питает, да и вас, надеюсь, тоже питать будет старенькая, как ваша тетрадка, газетка, "Социалистическая индустрия" от 27 января 1985 года! Старина-то какая, а какие новости и для нас преподносит! Прочитайте-ка статью "Удивительная находка"! А по соседству - прямо проба Дикого спутника!
- Так ведь Никита тоже нашел.
- Да ну! - обрадовался Бережной. - А ну-ка, покажи. Тогда сравнить надобно.
Он сел рядом с молодыми людьми, разглядывая остроугольный серебристый кусок. А Надя с Никитой, соприкоснувшись висками, так что их волосы смешались, читали старую пожелтевшую газету в пластмассовой пленке.
Глава вторая
ЛУННЫЙ СВЕТ
В подлунном, волнующем мире
Светила луна нам сама.
В серебряном нежном эфире
Сходили мы вместе с ума!
Из сонета автора.
Кассиопея осталась ночевать у Нади в ее "светелке" со скошенным потолком под самой крышей. Из открытого окна в комнату лился завораживающий лунный свет.
Надя легла в постель, а Кассиопея подошла к окну, глядя вниз на обрыв глубокого оврага, начинающегося у самой стены дачи.
- Смотришь, как с одиннадцатого этажа, - сказала она. - Даже жуть берет.
Надя не ответила.
Кассиопея распустила волны черных волос, сняла свои цыганские серьги и села у окна, подперев рукой словно изваянное самим Фидием лицо.
- А помнишь, - задумчиво сказала она, - как князь Андрей из "Войны и мира" невольно подслушал разговор двух девушек у окна?
Надя опять не ответила, а Кассиопея стала смотреть вниз.
Деревья там были залиты платиновым светом и казались застывшими бурунами седого потока.
- Недаром лунный свет зовут волшебным, - обратилась она словно к самой себе, а не к спящей Наде. - Я бы столько сделала! Прежде всего сбила бы спесь с кое-каких мужчин. Когда они поймут, что без нас бессильны, не продолжить им человеческого рода, хоть и стараются они создать человекоподобных роботов с искусственным интеллектом, способных производить себе подобных. Пусть я гуманитарианка, но, как женщина, никогда не приму этого тупикового развития цивилизации! Надя, ты спишь?
И опять Надя не отозвалась. Кассиопея взглянула на свернувшуюся калачиком подругу, вздохнула и чуть высунулась из окна.
Снизу на нее пахнуло теплой свежестью ветерка.
- Голова кружится, а все-таки хочется, как Наташе Ростовой, пролететь над этими серебристыми купами деревьев. Жаль, крыльев нет!
Внезапно Надя выскочила из-под одеяла и в одной ночной сорочке подсела к подруге, прижавшись щекой к ее плечу.
- Звездочка, мне страшно, - проговорила она.
- Почему страшно? - удивилась Кассиопея. - Никто тебя не заставляет прыгать вниз.
- Нет! По-другому страшно! Я не хотела говорить, но... не могу. Я раскрыла нечто ужасное.
- Что с тобой, Наденька? Приснилось что-нибудь?
- Я не спала! Я думала!
- Тогда рассказывай, легче станет. Только нам, девушкам, дано понять друг друга. Дурочка ты влюбленная, вот ты кто!
- Мне жутко, Звездочка. Только тебе могу сейчас раскрыться... Ведь до отлета звездолета осталось так мало времени! Все перевертывается!
- Да перестань ты дрожать. Совсем даже не холодно. Просто лунная ночь. Я понимаю лунатиков. Самой хочется пройтись по карнизу над пропастью, а тебе?
- Мне хочется умереть.
- Ты сошла с ума! В чем дело? Разлюбила Никиту?
- Ну что ты! Совсем наоборот! Боюсь потерять его навсегда!
- Навсегда, навсегда! Затвердила, как попугай! Лучше слушай своего деда или Константина Петровича. Они точно высчитали, когда твой штурман вернется из дальнего плавания.
- Он не вернется... при нас...
- Это почему же?
- Ты не поймешь, Звездочка! Это очень страшно! То, что я узнала!
- От кого узнала? Что он, умнее всех, этот твой советчик ночной?
- Это не советчик! Это факт, который опрокидывает все научные домыслы современности.
- Какой еще факт?
Надя дрожала, озноб бил ее. Кассиопея крепче прижала ее к себе, обняв одной рукой.
- Ну, давай, рассказывай, легче будет, - повторила она.
- А ты поймешь?
- Постарайся так рассказать, чтобы не только я, но и дети несмышленые поняли бы.
- Все дело в тех находках, которые сделал Никита и люди прошлого века на реке Вашке.
- Что это за река? Где она? В Африке? Или приток Амазонки?
- Это небольшая река у нас на севере, в Коми. Там найден обломок инженерной конструкции, сделанный из сплава редкоземельных металлов, притом не на Земле!
- Чужепланетные сказки!
- В том-то и дело, что не сказки, а действительность.
- Сказки люблю, а действительность... она теплая, но сырая, как этот воздушный поток, поднимающийся из вашего оврага.
- Со Светлушки, - сквозь слезы улыбнулась Надя.
Она действительно заливалась слезами, лежа под одеялом, пока Кассиопея любовалась лунным пейзажем.
- Ну и что же это за факт? - спросила Кассиопея, гладя подружку по голове.
- Понимаешь, еще знаменитый русский академик Иван Петрович Павлов говорил, что в науке никаких авторитетов нет, кроме авторитета факта!
- Ах, опять эта наука. Как будто без науки жизни нет!
- Нет. Особенно сейчас для меня.
- И что же этот авторитетный факт? Солидный? С бородкой?
- Ты слышала когда-нибудь про атомные часы? Время там отмечается количеством распавшихся радиоактивных элементов. Еще в прошлом веке научились измерять время таким способом с точностью до четырнадцатого знака.
- Зачем такая нелепая точность? Чтобы не опаздывать на свидания?
Надя, не обращая внимания на иронические реплики подруги, продолжала:
- Почти в любом земном или космическом куске вещества есть радиоактивные элементы, по которым можно судить о его возрасте.
- Предпочитаю, чтобы мой возраст определялся иным способом: по внешнему виду, а когда-нибудь позже - по числу детей. Но у меня их не будет, сколько бы Бурунов ни просил.
- В вашкской находке в 1976 году обнаружили торий и по следам его распада установили возраст сплава редкоземельных элементов в 30 лет. А теперь, снова вернувшись к нему, более точным способом - в 170 лет. Что означает: он был сделан в 1906 году. Это мне только вчера Никита сообщил, не подозревая, что сам произнес себе приговор!
- Какой приговор? Ничего не понимаю!
- Пойми, Звездочка! Все очень просто. Взрыв в тунгусской тайге произошел в 1908 году. После установления идентичности вашкской находки с отложениями редких элементов в годичных слоях уцелевших в эпицентре взрыва деревьев сомнения в том, что тунгусское тело было инопланетным кораблем, исчезло. К тому же вашкский кусок был найден на точном продолжении траектории тунгусского тела и был отброшен во время взрыва в том же направлении, в котором летел перед гибелью космический корабль.
- Это сказка?
- Нет, ужасающая реальность.
- Почему ужасающая?
- Потому что звездолет с другой планеты взорвался всего через два года после своего сооружения.
- Ну и что?
- А то, что он не мог за эти два года преодолеть расстояние от обитаемых планет у других звезд до Земли, десятки и сотни световых лет! Свету нужно лететь эти годы.
- Но ведь долетел же их звездолет! Константин Петрович говорит, что звездолет может развить любую скорость.
- Долетели, потому что достигли скорости света, когда по теории относительности время останавливается, и они, разогнавшись, преодолевали потом любое расстояние без затраты своего времени. Так, по теории относительности следует, что предел скорости, а главное, сокращение времени при скорости света существуют.
- А тебе-то что? Ты чего страшишься?
- Страшусь того, что Никита, вылетев на звездолете и достигнув скорости света, будет жить при остановившихся часах.
- Так что, они часы починить не смогут?
- Не часы остановятся, а время (с нашей, земной точки зрения). У них на корабле этого не заметят. А у меня и у тебя пройдут десятилетия. Я стану дряхлой старушкой, а он, потягиваясь после сна, только утреннюю разминку будет делать, а когда закончит ее, меня уже похоронят... и тебя тоже... и всех нас...
- Это лунная ночь нагнала на тебя эти страхи. Ложись спать. Я лягу вместе с тобой, чтобы тебе не было страшно.
- Звездочка, милая, как ты не поймешь! Это же все правда! Я могу потерять Никиту, если завтра же не оповещу весь мир о трагической ошибке современной науки, отказавшейся от предупреждений теории относительности. Звездный рейс надо отменить! Никита должен остаться со мной!
- Постой, постой! Как ты сказала? Сообщить всему миру о трагической ошибке ученых? Это каких же ученых? Твоего деда, академика Зернова, и его первого ученика, профессора Бурунова? Это уже меня вплотную касается? Ты понимаешь, что говоришь?
- Прекрасно понимаю. Потому я и в ужасе.
- Теперь и я готова ужаснуться. Скомпрометировать собственного деда, разоблачить моего Бурунова, лишить его профессорского звания, превратить в научное ничто! Ты поистине сошла с ума! Нет, дорогая моя! Я этого не допущу.