— Травник на третьей полке слева, — сказал Виль, — но вас он вряд ли устроит. Издание прошлого века.
Андрей заботливо провел пальцем по корешку травника, но снимать его с полки не стал. Спиной и затылком он чувствовал пристальный взгляд — Виль рассматривал его с нескрываемым интересом.
— Никогда бы не подумал, что под моим надзором окажется тесть его величества, — произнес куратор. Андрей взял растрепанный том «Сказаний о южных землях» и ответил с максимальным спокойствием:
— Ну, в жизни бывает всякое, не правда ли? Под вашим надзором мог бы оказаться и сам император. И вообще кто угодно.
Виль рассмеялся — искренне и от души.
— Уверяю вас, его величество сюда бы не доехал. Случись что — не приведи Заступник, конечно — его сразу же уничтожат. Так что вряд ли я буду иметь удовольствие беседовать с ним в этой библиотеке.
— Крамольные речи, — заметил Андрей. Виль пожал плечами.
— Я такой же ссыльный, как и вы, доктор. И дальше ссылать меня уже некуда.
«Сказания о южных землях» вывалились из внезапно задрожавших пальцев Андрея и упали на дощатый пол, но доктор этого не заметил. Обернувшись, он смотрел на Виля с изумлением и ужасом.
Он вдруг понял, что с самого начала куратор говорил с ним по-английски. А теперь на ладони Виля лежали контактные линзы, скрывавшие сиреневый цвет глаз. Такой же, как и у самого Андрея.
* * *В прежние времена Уильям Стивенсон стал бы международным авантюристом, разведчиком экстра-класса или гениальным политиком — однако в земной Гармонии он подвизался на скромной должности книгохранителя в библиотеке Британского музея, в свободное от томов и каталогов время занимаясь нелегальной торговлей антиквариатом — конечно, не в промышленных масштабах и только для элиты Британской федеральной земли. По долгу службы ему приходилось немало путешествовать — Стивенсон побывал и на Алтае, и в мексиканских монастырях, и под ледяным арктическим панцирем в закрытых научных городах. За ним гнались адепты древнего культа в Тибете; в Нигерии он подцепил древний вирус оспы и едва не умер; на Аляске эскимосы угощали его тюленьим мясом, а из Австралии он вывез несколько золотых монет девятнадцатого века в идеальном состоянии, спрятав их в каблуках своих сапог. Одним словом, повидал он немало, сделал еще больше и, когда за ним пришли люди в скромных темно-серых костюмах, нимало не удивился. Приговор — «Незаконный оборот предметов искусства и роскоши» — Стивенсон выслушал совершенно невозмутимо и, нимало не обинуясь, предложил за свою свободу судье, прокурору и адвокату нефритовые статуэтки Будды, украденные им в Пекине и стоившие в три раза больше, чем его жизнь. Прокурор и адвокат согласились сразу же, а вот с судьей договориться не удалось, и дела не решила даже античная камея, которую Стивенсон предложил впридачу.
На Дее он освоился довольно быстро, вот только в Аальхарне, который в то время воевал с соседями, не было никаких перспектив для любимого дела, и превратности судьбы занесли Стивенсона на север, где он пристроился сперва к рыбакам и ловцам жемчуга, а затем стал куратором ссыльных. На Белые острова отправляли, как правило, аристократов и военных в высоком звании — Стивенсон, которого теперь все звали просто Виль, познакомился и со знаменитым бароном Содаком, провернувшим несколько крупных финансовых махинаций, и с генералом Шутигой, что провалил одно из наступлений аальхарнской армии, и даже с господином Бико, который печально прославился тем, что ограбил столичную картинную галерею и выслал бесценные полотна за границу. Благородные господа, как правило, не задерживались здесь надолго — одной из обязанностей Виля было кормить их пищей с высоким содержанием эклента: этот легкий наркотик растительного происхождения при частом употреблении вызывал опухоль мозга. Несколько раз Виль выбирался в столицу, бывал в храмах и видел новые фрески и иконы, изображавшие второе пришествие Заступника. Благодаря профессиональной зрительной памяти, ему хватило одного взгляда на Андрея, чтобы понять, кто перед ним.
— Зачем же вы вернулись, Андрей Петрович? — поинтересовался Виль, наливая Андрею отличной винной настойки на травах — на этот раз без малейшего следа эклента. — Признаюсь честно, имей я возможность отсюда сбежать — бежал бы, не оглядываясь. А вы вот вернулись…
— Просто жизнь на Земле утратила для нас обоих всякий смысл, Уильям, — сказал Андрей, вслушиваясь в потрескивание свечей и отдаленный шелест волн. За стеной ворочался Супесок, периодически всхрапывая и матерясь. — Мужа Нессы казнили, и мы вдвоем решили, что там делать больше нечего.
— Ну, от себя-то не убежишь, — философски заметил Виль, обновляя свой бокал. — Не обессудьте, Андрей Петрович, но я обязан перлюстрировать вашу переписку с дочерью.
Андрей понимающе кивнул. Ничего другого он не ожидал.
— Кстати, — продолжал Виль, — а как вы сюда добрались?
— На корабле, — ответил Андрей, — а с него уже открыли Туннель. Корабль сейчас в автоматическом режиме на орбите.
Глаза Виля подернуло мечтательной дымкой. Он сладко улыбнулся, напоминая кота возле сметаны, и осведомился:
— А ключ запуска Туннеля у вас?
Андрей отрицательно качнул головой.
— У Нессы. Теперь, скорее всего — у его величества.
Виль поморщился; впрочем, если отсутствие ключа его и расстроило, то ненадолго. Андрей подумал, что вокруг него все постоянно строят какие-то планы. Супесок, к примеру, планирует сбежать с островов. Виль размышляет, как бы наложить лапу на корабль. И только он один сидит сиднем и не собирается ничего предпринимать.
— Андрей Петрович, — начал Виль. — А что, если мы с вами попробуем договориться?
* * *Сидеть на камне на солнышке, любоваться морем и бездельничать — в целом неплохое занятие. Андрей и Супесок сидели на крупных, прогретых солнцем валунах уже третий день подряд, и это стало им постепенно надоедать. Утром Виль отправился сперва на станцию, а потом в Кабуны — ближайший городок: получить почту и пополнить кое-какие припасы, поэтому заключенные пребывали в одиночестве, проводя время на свежем воздухе.
— Ничего себе корма у дамы, — заметил Супесок, сворачивая очередную самокрутку и кивая в сторону соседнего островка — там, стоя на скользких камнях, полоскала белье светлокосая молодая женщина действительно весьма выдающихся форм. Услышав слова Супеска, она выпрямилась и погрозила ему кулаком. Супесок послал ей воздушный поцелуй и основательно приложился к самокрутке.
— Сидите уже, изверги! — крикнула она. — Вот вернется господин Виль, все ему расскажу!
— Ну ты уж и покажи тогда! — рассмеялся Супесок, в две затяжки уничтожил самокрутку и швырнул окурок в воду.
— Тьфу на вас! Охальники! — женщина подняла таз с бельем, подхватила свободной рукой клетчатую пышную юбку и пошла по тропинке. Супесок проводил ее долгим проникновенным взглядом и произнес совершенно неожиданно:
— А ведь нас с вами эклентом травят, доктор.
Андрей кивнул. Тонкий, едва заметный аромат наркотика он ощутил сегодня в каше и почти ничего не съел. В краюхе хлеба, по счастью, не было никаких примесей, но она ничуть не утолила его голод.
— То-то вы не ели ничего, — Супесок прищурился и некоторое время рассматривал развешенную для сушки рыбу — длинные золотистые ряды рыбных тушек невольно заставляли желудок голодно бурчать. — Я думаю, бежать отсюда надо.
Андрей поднял с земли камушек, взвесил на ладони и бросил в воду.
— Как? И куда? — спросил он.
— Вот вы как считаете, сколько времени мы продержимся на этой еде, пока не начнутся необратимые изменения?
— Не больше трех недель, — прикинув, ответил Андрей, — и то если будем есть мало.
— Хреново, — проронил Супесок. — Нам бы продержаться до начала дождей. И рвануть отсюда в самую первую ночь. Связи с внешним миром у них не будет, а с телеграфом я бы поработал — ничего бы никому не сообщили. А мы бы тем временем уехали бы подальше. Не слишком мне хочется тут овощем умирать.
— Сейчас бы рыбы, — вздохнул Андрей, глядя в сторону соседнего острова. Рыбы на веревках переливались медовым золотом. — Знаете, Виль сделал мне предложение, от которого невозможно отказаться.
И он рассказал товарищу о своей беседе с Вилем, разумеется, не отягощая Туннелями и кораблями на орбитах. Все получалось просто — Несса передаст куратору ряд важных документов по внутренней политике Аальхарна, за это Виль инсценирует смерть своих подопечных, чтобы Супесок и Андрей смогли покинуть гостеприимные Белые острова. Супесок внимательно выслушал рассказ и расхохотался в голос:
— Доктор, ну как же вы наивны! Во-первых, какие именно документы? Если это какие-то данные, например, по химическому составу горючего огня, то вашу дочь обвинят в шпионаже — и я не думаю, что государь встанет на ее защиту. Во-вторых, после мятежа, вы уж простите, она под замком сидит, и хорошо, если просто под замком. А в-третьих… Даже если вы с ним и пришли к какому-то соглашению, то зачем он кормит нас эклентом? Ну и хитрая же сволочь этот Виль! Хочет и на елку влезть, и задницу не ободрать, н-да…
— Доктор, ну как же вы наивны! Во-первых, какие именно документы? Если это какие-то данные, например, по химическому составу горючего огня, то вашу дочь обвинят в шпионаже — и я не думаю, что государь встанет на ее защиту. Во-вторых, после мятежа, вы уж простите, она под замком сидит, и хорошо, если просто под замком. А в-третьих… Даже если вы с ним и пришли к какому-то соглашению, то зачем он кормит нас эклентом? Ну и хитрая же сволочь этот Виль! Хочет и на елку влезть, и задницу не ободрать, н-да…
Андрей хотел было ответить, но в это время на берег соседнего острова вышел заросший бородой мужик в рыбацкой куртке. Со стороны он напоминал лохматое животное, которое для забавы нарядили в человеческую одежду.
— Эй, вы! — крикнул он. — Это вы, что ли, государевы преступники?
— Ну мы, — Супесок решил взять дело в свои руки. — А тебе чего?
Бородатый посмотрел сперва на Супеска, затем на Андрея и вдруг снял шапку и поклонился в ноги.
* * *— Друзья, за свободу!
Разнокалиберные кружки с крепкой брагой взметнулись над широким деревянным столом, заставленным простой, но обильной снедью. Андрей пригубил браги и поморщился — терпкая до горечи, она ухнула вниз и обожгла желудок. Поежившись, Андрей потянулся к куску рыбы, заботливо подложенному в его тарелку хозяйкой дома.
Как оказалось, на Белых островах жили в большинстве своем беженцы из столицы и центральной части страны, покинувшие свои дома почти сразу после прихода императора Торна к власти. Государя тут откровенно не любили, не считали нужным эту нелюбовь скрывать, и когда выяснилось, за что, собственно, сослали Андрея и Супеска, то Шерко, ингвасил — мастер жемчужного промысла, приказал устроить пир в честь дорогих гостей. Андрей смутился — из-за того, что на него смотрели как на национального героя, ему было весьма не по себе, зато Супесок освоился моментально и после первого тоста за свободу Родины от диктатора уже рассказывал в красках и лицах о том, как замышлялось восстание, какие чудеса героизма проявили патриоты, и чем все закончилось. В доме ингвасила собрался почти весь поселок, исключая, разумеется, тех, кто был на промысле, и люди слушали бывшего главу охранного отделения с раскрытыми ртами. Андрей подумал, что так будет лучше и теперь отдавал должное отлично приготовленной рыбе и смотрел по сторонам, рассматривая соседей.
Ингвасил, разумеется, был самой колоритной фигурой. Здоровенного роста — и от этого сутулый — огненно-рыжий и лохматый, с ярко-голубыми глазами, он напоминал сказочного тролля, и Андрей очень удивился, узнав, что много лет назад это был знаменитый столичный финансист и аристократ. Откупиться от национализации он не успел, а служить узурпатору не пожелал и отправился в добровольное изгнание на север. Теперь это был знаток жемчужного промысла, уважаемый господин, который, благодаря старым связям и знанию трех языков сумел наладить контакты чуть ли не со всеми странами ойкумены, и теперь розовые и голубые жемчужины с Белых островом украшали короны государей и ожерелья знатных дам от Амье до Полуденных островов.
Остальные островитяне были не менее интересны. Светлокосая женщина, про фигуру которой Супесок высказался днем, оказалась танцовщицей государева балета, которую превратности судьбы заставили забыть о танцах — теперь она занималась сортировкой жемчуга, делая это с тем же изяществом, с которым выходила на сцену. Бывший мастер-златокузнец Ольт теперь починял сети, вздыхая о своей потерянной мастерской, а дородная дама, что сейчас раздавала хлеб на деревянном блюде и шпыняла детишек, которые возились под столом и то и дело норовили стащить кусок рыбы, до сих пор сохранила идеальную осанку дворянки.
Но самым интересным был, конечно, Дорох. Профессиональный революционер, он начинал свой путь еще при прежнем государе Луше — с тюрьмы особого режима для малолетних, и прошел пытки инквизиции, ссылки, Нервенскую каторгу, с которой почти не возвращались. Он славился тем, что организовал самый первый теракт против нового императора — подорвал карету Торна напротив здания Центрального столичного банка — был пойман, изуродован на дыбе и спасся только благодаря тому, что в столицу вошли амьенские войска. Теперь же, занимаясь штопкой порванных сетей, он вздыхал по молодости и бурному прошлому, и именно ему первому из местных жителей пришла в голову мысль об организации побега.
— А что, господин Андерс, — начал он, когда праздник подошел к середине, и народ начал расходиться компаниями для более приватных разговоров, — не думаешь ли ты о том, что местный климат вреден?
— На Юге, разумеется, он получше, — уклончиво ответил Андрей. Дорох подлил ему еще браги и промолвил:
— На Юге-то всяко лучше. Уж не рвануть ли вам, доктор, на юга с товарищем?
Андрей подумал о том, что этот человек с изувеченными пальцами и острым взглядом из-под косматых темных бровей вполне может быть провокатором, но решил, что даже если и так, то дальше их ссылать в самом деле некуда, и ответил:
— Ну, улететь на крыльях мы не можем, а плавать я не умею.
— Шутить изволите, доктор, — Дорох блаженно прищурился и вынул из кармана меховой жилетки небольшую деревянную трубку. — На крыльях не стоит, чай мы тут не духи небесные, а вот вплавь… В рыбацком поселке лодку найти не проблема.
— Не проблема, — согласился Андрей. — А зачем ты мне это предлагаешь?
Дорох усмехнулся и некоторое время пристально всматривался в лицо Андрея, словно сличал внешность доктора со словесным портретом в охранной ориентировке, а потом полез за шиворот и извлек складень на засаленном шнурке. Протянув образок Андрею, он сказал: — А ты посмотри.
Приняв складень, Андрей раскрыл его и увидел икону. Лик на ней был потерт и расцарапан, однако Андрей узнал себя. Узнал — и опустил руки, скользкий шнурок протек между пальцами, и складень завис в нескольких сантиметрах от пола. Не отводя пронизывающего взгляда, Дорох протянул руку и взял складень.
— Чудотворный, — пояснил он. — Я с ним в Нервене обретался, а Нервен такое место, откуда живыми не возвращаются. А я вернулся. И батогами меня били, и собаками травили, и в медоежью шкуру зашивали да к охотникам выпускали. Всякое было. А я вернулся. И как тебя увидел, так сразу признал.
Андрей смущенно опустил голову. Привыкай, ожил внутренний голос, ты тут уже двадцать лет как бог.
— И как мне тебя было не признать? — продолжал Дорох. — Я тебе в земляной яме молился, на кольях стоя, и ты меня вытащил. С Нервена бежал с товарищами, все остались болото гатить — а я спасся. Ты, Добрый Лекарник, не раз мне помогал, теперь и я тебе помогу.
— Я устал, — признался Андрей, — и не хочу больше никуда бегать.
— Если устал, то лучше отдыхать в других местах, — резонно заметил Дорох и не сдержал радостную улыбку во весь рот. — Эх, все ведь правильно! Если сам Заступник против этого урода, то недаром все было и недаром мы тут чалимся!
Андрею стало грустно — может быть, потому, что он был простым человеком, далеко не самым отважным и праведным, и решения его были небезукоризненны, и дела не отличались правильностью. Такое вот алогичное божество — наверняка очень подходящее для ссыльных и каторжников.
— Лодку я тебе найду, — продолжал Дорох. — Завтра мне на Большую землю ехать, так что заеду-ка я как бы невзначай на один лесной хуторок, Совиный угол называется. Там мой старый товарищ живет, он вас на первое время укроет. А дальше, как говорится, весь мир ваш.
— Спасибо тебе, Дорох, — искренне поблагодарил Андрей, чувствуя себя все больше и больше не в своей тарелке. Такая признательность со стороны совершенно незнакомого человека заставляла его ощущать слабость и несоответствие той великой роли, которую ему навязывали все сильнее и сильнее.
— Это я тебя благодарить должен, — серьезно произнес Дорох. — Если б не ты, давно бы мне сгинуть без покаяния.
Супесок, который с четверть часа назад расположился среди девушек и дам, развлекая их последними столичными сплетнями, теперь оставил общество прелестных рыбачек и присоединился к Андрею.
— Ну что, господа, — сказал он. — Бежим?
* * *Неласковое северное лето подходило к концу. Небо становилось выше и обретало резкую насыщенную синеву, северный ветер усиливался, и косяки рыбы уходили прочь от Белых островов. Воздух пронизывали нервные крики чаек — птенцы становились на крыло. За это время Андрей не получил от Нессы ни строчки, и если раньше идея побега ему не нравилась, то теперь он окончательно укрепился в мысли о том, что нужно покинуть Белые острова как можно скорее.
Жива ли она вообще? На вопросы о письмах Виль только руками разводил — никакой почты на имя доктора Андерса не приходило, перлюстрировать ему было нечего. В газетах, привозимых с Большой земли, Андрей не находил никаких зацепок. У страха глаза велики — иногда ему начинало казаться, что Несса умерла, и, когда однажды северный ветер усилился и горизонт потемнел, некрасиво пузырясь идущим грозовым фронтом, Андрей едва удержал радостный возглас.