— Не, ну это ни в какие ворота не лезет! Закрутил бы тихонько, и все.
— Не жалуйся, — сказал Кембери: сегодняшним вечером он остался весьма доволен.
— Гадом буду, ты мне плечо вывихнул, — проворчал Киттен. — Ну да ладно: лишь бы пользы для. Рассказывай, что там вышло.
— Вышло, конечно, — сказал Кембери, вольготно усаживаясь в кресло. — Эта Хела просто идеальный тип. Старая дева, заносчивая дура и невероятная гордячка, которая дальше своего длинного носа ничего не видит.
— Помнишь, как у ибн Сахеба — «На гордеца не надобно ножа, лишь лести его требует душа…», — ухмыльнулся Киттен и потер плечо. — Ну и ты, разумеется, быстро нашел к ней подход.
— Конечно. Поблистал несуществующим дворянским титулом, побеседовал с ней о восстановлении монархии и пару раз отпустил комплименты ее прекрасным глазам — но не фривольные, разумеется. У нее, кстати, недавно погибла подруга. Вспомни, Марита Стерх, в газетах писали о ней в связи с делом рыжих.
Киттен кивнул.
— А Марита Стерх также недавно охотилась на льва в императорском дворце, и охота кончилась неудачно, — сказал он. — И наверняка твоя Хела смогла сложить два и два и сделать выводы о причинах злополучной ловли?
— Я уверен, что это так, но ты сам понимаешь, что неразумно говорить об этом при первой встрече, — за окном переливисто защелкал крошечный пратуш, и некоторое время Кембери задумчиво внимал радостным птичьим трелям. Вот создание, которое никому не придет в голову ловить — оно и так летает в каждом саду. — Завтра мы условились встретиться в опере, дают «Прекрасную охотницу». Вот и посмотрим, как все сложится — очень уж название подходящее.
* * *«Прекрасная охотница» по праву считалась вершиной оперного искусства Аальхарна. Здесь был и классический сюжет, и образ возвышенной героини, отдавшей жизнь за освобождение родины, и непосредственная правдивость изложения, и удивительная музыка гениального Черутто, который достиг в это опере вершины своего дарования, и более всего — истинно небесное сопрано Доры Кривич и тенор Марко Леся. Когда в финале Лесь пел заключительную арию «Где ты, любовь моя…», оплакивая погибшую возлюбленную, то в зале мало кто мог удержать собственные слезы.
В Амье оперы не было. Все владыки считали подобный вид искусства блудом и ересью, но Кембери не мог с этим согласиться, оперу любил и не упускал возможности посещать премьеры, тем паче, Императорский Оперный театр славился масштабом и монументальностью постановок: в той же «Охотнице», например, на сцене появлялась точная копия государева охранного отряда — актеры массовки верхом на лошадях, со штандартами и при полном параде — колоссальное зрелище! Хела тоже любила оперу — еще и потому, что имела возможность показать на публике фамильные бриллианты; провожая свою даму до места в первом ряду, Кембери был просто ослеплен блеском драгоценных камней на высокой напудренной шее.
В этот раз «Охотница» в новой постановке собрала в зрительном зале лучших людей империи. Кембери видел и финансистов, и интеллигенцию, и даже военных. Этим-то что надо от искусства, язвительно думал посол, рассматривая ордена и эполеты, видно же, что на всех одна извилина, да и та — след от кивера. Тем не менее, армейцы перелистывали либретто и даже старались его обсуждать: видимо, император решил внедрить культуру в армию, вот и приходится бедолагам рассуждать о том, чем сопрано отличается от собрана — мясной северной похлебки. Императорская ложа пока пустовала; Хела скользнула по ней взглядом, и по ее лицу пробежала тень. Это не скрылось от Кембери, и он довольно подумал, что находится на верном пути.
— Вы уже слушали «Охотницу», господин Кембери? — поинтересовалась Хела, с благородной небрежностью просматривая либретто.
— Разумеется, моя госпожа, — кивнул Кембери, — в старой постановке. Тогда еще Деву пела не Кривич, а Ляна Супесок.
Хела едва заметно усмехнулась.
— Супесок попала в театр исключительно по протекции, — проронила она. — Но если слух и голос оставляют желать лучшего, то не поможет даже фавор Артуро Железного Сердца.
— Вы исключительно правы, сударыня, — кивнул Кембери, глумливо ухмыльнувшись про себя: ходили слухи, что личник императора склонен исключительно к мужской любви. Загорянин, что с него взять — там такие затеи у каждого второго. Впрочем, Царь Небесный с ним; есть и более интересные дела. — Будем надеяться, что премьера нас не разочарует. Кривич изумительно хороша на сцене. А какой голос! Будто дух небесный поет славу Заступнику.
Хела посмотрела на него с уважением.
— Вы понимаете оперу, Вивид, среди мужчин это редкость. Сейчас ведь сюда приходят не наслаждаться музыкой, а обсудить фигуру примы и посплетничать о новых любовницах тенора.
— Да, общий упадок нравов трудно не заметить, — согласился Кембери. — То ли было в прежние времена! Возвышенность и достоинство еще играли какую-то роль…, - он вздохнул и взглянул в глаза своей спутницы. — Иной раз я очень тоскую по прошлому.
Хела хотела было ответить, но внезапно вздрогнула и посмотрела в сторону императорской ложи. Кембери проследовал за ее взглядом и увидел Инну.
Ее словно выделил солнечный луч, широкий и ясный. Артуро и император, которые были с ней, выглядели тенями на заднем плане — скучными тенями, не имевшими никакого значения. Инна была бледна, словно после болезни, драгоценности и дорогое платье только оттеняли бескровность ее лица — тем не менее, Кембери готов был поклясться, что прекраснее женщины он не встречал никогда. Инна казалась гостьей из иного мира, привидением или духом небесным: именно эта нездешность и поразила господина посла.
Дальше смотреть было невежливо; Кембери усилием воли укротил себя, напомнив, что все это только его работа, и обратился к своей спутнице:
— Моя госпожа, вы бледны. Все ли в порядке?
Хела смотрела на государеву ложу с такой лютой злобой, что Кембери едва не издал радостный возглас: вербовать знатную даму можно было хоть сейчас. Однако Хела совладала с собой и ответила:
— Не волнуйтесь, мой друг. Это всего лишь легкое головокружение, тут не о чем беспокоиться.
Кембери улыбнулся, взял Хелу за руку и предложил:
— Тогда давайте наслаждаться оперой.
Премьера же была действительно потрясающей воображение и чувства. Режиссеры не пожалели ярких красок и эмоций; Кембери искренне наслаждался оперой, жалея, что подобных тончайших переливов музыки, гармонично сплетенных с гениальным действом, не существует на его родине. Когда же Деву повели на плаху, то в зрительном зале послышались первые всхлипы, и Кембери почувствовал странное теснение в груди, словно опера затронула в нем то, что он старательно скрывал в глубине сердца и не заглядывал туда сам.
Он покосился на свою соседку: по щекам Хелы стекали слезы, но плакала она без всхлипов, изредка касаясь лица изящным кружевным платочком. Кембери перевел взгляд на императорскую ложу: сцена там была еще трогательнее — государь изволил утешать плачущую Инну, а Артуро стоял позади с совершенно непроницаемой физиономией. «Такого хоть кочергой по змееполоху гоняй, — подумал Кембери, — и хоть бы хны». Тем временем на сцене собирался хор для финальной арии, и Кембери решил, что предложит своей даме прогуляться в ночном парке возле одного из рукавов Шашунки.
Луна была удивительно прекрасна. Кембери не отличался особенной восприимчивостью натуры к небесной спутнице родной планеты, однако порой ему хотелось поддаться ее зову в ночи полнолуния и, как было заведено на его родине еще в языческие времена, предаться диким пляскам и исступленным молениям. Впрочем, за такие проявления ереси его потащили бы на костер — а у господина посла было еще немало дел в бренной жизни. Поэтому он предпочитал просто любоваться луной, сидя на балконе посольского особняка.
Хела, судя по всему, придерживалась несколько другой позиции: луна будила в ней что-то скрываемое до поры, до времени. Сейчас, сидя рядом со своей дамой на изящной скамье под молодыми деревьями парка, Кембери видел, что глаза Хелы сияют особенным, энергичным блеском, а на аристократически бледных щеках цветет румянец.
— Луна сегодня особенно прекрасна, — сказал Кембери очередную банальность, которую ни одна из дам никогда не сочла бы таковой. — В такие ночи, моя госпожа, я особенно хорошо начинаю понимать человеческую природу.
— Что же именно вы понимаете? — поинтересовалась Хела. Кембери вздохнул и сел поближе, сокращая предписанное этикетом расстояние от позиции «спутник» — две ладони, до положения «друг» — ладонь и два пальца.
— То, что в каждом из нас живет желание страсти и мести.
Услышав о мести, Хела недобро прищурилась и посмотрела на него. Посол подумал, что находится на правильном пути.
— Да, — протянула она. — Мне есть, кому отомстить. А вам?
— Все, кому я хотел бы отомстить, уже давно лежат в могилах, — значительно произнес Кембери, — так что в этом смысле я предпочитаю действовать в рамках закона. А хотите, я вас удивлю, госпожа моя?
Хела кивнула, и Кембери продолжал:
— Не столь давно в связи с «делом рыжих» расследовался случай убийства. Некая достойная девушка благородного происхождения зачем-то отправилась в промзону, где была убита возле причала Лудильщиков и сброшена в реку. Расследование не подтвердило причастность поклонника рыжеволосых к ее смерти, и довольно скоро был найден ее убийца.
Хела вся обратилась в слух. Казалось, что ее парализовало — она напряглась, а ее идеальная осанка стала прямо-таки натянутой, словно женщину превратили в мраморную статую. Только губы ее дрожали, свидетельствуя о том, что она все-таки жива.
— Однако если допустить нечто неизвестное следствию — а конкретно свидетелей убийства, то становится понятным, что девушку зарезал вовсе не пьяница, позарившийся на побрякушки…
С губ Хелы сорвался невнятный стон, и она схватила посла за руку.
— Умоляю вас! — воскликнула она. — Кто этот свидетель? Вы? Что еще вам известно?
Кембери ласково погладил ее по руке.
— Это не я, но один из сотрудников посольства. В промзоне находится один из домов, который он посещает приватным образом, — Хела понимающе кивнула. — Мой друг откровенно напуган этой историей, поскольку в ней замешано лицо высочайшего уровня, и раскрытие правды грозит ему смертью.
— Я так и знала… — прошептала Хела. — Мерзавец… Это император, да?!
От ее возгласа Кембери даже съежился.
— Тише! Ради всего святого, моя госпожа… не надо кричать. Тем более, об этом. Да, в тот злосчастный вечер мой друг видел карету императорского дома, и готов под присягой поклясться, что из нее вынесли женщину, которую затем сбросили в реку. Поэтому у самого причала не было обнаружено крови — несчастную Мариту Стерх убили в другом месте, и лучше умолчать о муках, которые ей пришлось перенести перед смертью. Разумеется, ваш государь не убивал миледи Стерх собственноручно — но я не сомневаюсь, что именно он отдал приказ подобного рода одному из своих прихвостней.
Некоторое время Хела плакала, полностью отдавшись своему горю. Наконец, посол протянул ей собственный носовой платок и произнес:
— Мы граждане другого государства, и отношения наших стран исторически напряжены. Если сотрудник Амьенского посольства в чем-то обвинит императора, то это будет сочтено провокацией и поводом к войне. Совсем иное дело, если подобное обвинение, основанное на несомненных уликах, выдвинет гражданка Аальхарна. Вы ведь хотите мести, госпожа моя?
— Правосудия, — хриплым шепотом вымолвила Хела. — Правосудия!
Кембери довольно улыбнулся. Как говорил знаменитый военачальник Стерх эс Нахиб, пора сделать предложение, которое не станут отвергать.
— Я предлагаю вам договор, моя госпожа. С моей стороны я представлю свидетельства, которые уничтожат убийцу вашей подруги. Правосудие восторжествует, а несчастная Марита будет отмщена. С вашей стороны я бы хотел получить чертежи дирижабля Пышного, которые хранятся в особом отделе государственного архива.
Кембери не был профессионалом разведывательной работы и вербовок за плечами имел не так уж и много. Пожалуй, Стэхем, работавший в Аальхарне до войны и ставший легендой своей профессии, сказал бы то же самое гораздо тоньше и продуманнее — однако Стэхема посадили на кол одним из первых же указов нового аальхарнского правительства, а подготовить достойную смену он не успел. Впрочем, Кембери повезло, и Хела произнесла:
— Это гораздо труднее, чем вы полагаете, друг мой. Я не могу просто так войти в архив и вынесли оттуда все, что пожелаю.
— Снять копию? — предположил Кембери. — Заменить одну папку другой, похожей, а потом скопировать чертежи и совершить обратную замену?
Хела печально усмехнулась.
— Все это чрезвычайно строго контролируется. Нас обыскивают перед входом в архив и перед выходом оттуда.
Кембери улыбнулся и ободряюще сжал ее холодную ладонь:
— Не тревожьтесь об этом, моя госпожа. У меня есть несколько задумок по этому поводу.
На следующий день Хела, необычно бледная и сосредоточенная, отправилась на плановую работу в государственный архив.
— Вы неважно выглядите, — сочувственно заметила невзрачная сотрудница в сером форменном платье и собранными в дульку на затылке черными волосами: самая настоящая ворона. В ее обязанности входило проведение обысков: ощутив на одежде чужие руки, Хела поморщилась.
— Я заболела, — сказала она и в подтверждение своих слов продемонстрировала пузырек с микстурой для горла и маленький кулек с пилюлями. — Не пейте холодное молоко в такую жару.
— Ох, это и правда неприятно, болеть в такую погоду, — заметила ворона и кивнула: — Все в порядке, проходите.
Хела подхватила свои лекарства и прошла в архив.
Плановая работа была скучной и заключалась в проверке каталогов и осмотре самих книг и документов на предмет износа. Хела прошла к стеллажам с технической литературой, устроилась за небольшим круглым столиком и принялась набрасывать план работы. Из-за соседнего шкафа ее окликнул конопатый Фришек, который с чего-то решил, что может завязать с ней какие-то отношения, помимо рабочих. Хела поморщилась: низкорослый, невзрачный, сын заводской работницы из промзоны ее, разумеется, не привлекал никоим образом, однако она общалась с ним подчеркнуто вежливо.
— Доброе утро, моя госпожа, — улыбнулся Фришек. — Что-то вы бледны сегодня. Все балы, балы?
Когда он прочитал из газет, что Хела была на балу с самим императором, то потом без малого неделю донимал ее с просьбами рассказать поподробнее о том, как и что там происходило, какую играли музыку, какие подавали кушанья и насколько важные персоны присутствовали еще.
— Я заболела, — с легкой прохладцей в голосе ответила Хела. — Любовь к холодному молоку не доведет меня до добра.
— Можно попить горячего молока с медом, — посоветовал Фришек. — Хотите, пообедаем сегодня вместе?
— У меня много работы, — сказала Хела и отвернулась. Сзади послышался разочарованный вздох.
Несколько часов Хела в самом деле усердно работала с книгами, стараясь не размышлять о вчерашнем разговоре с Кембери. Ведь если у них получится, то тогда… нет, лучше об этом не думать. Сейчас ей необходимо спокойствие и хладнокровие.
Когда Фришек перешел в другой отдел, и Хела осталась в одиночестве, то наступил черед лекарств. Вчера Кембери доступно объяснил ей, что нужно делать — Хела не стала вникать в химические термины и сейчас просто действовала так, как было велено. Вынув из кулька пилюлю, она положила ее на тонкую бумажную полоску, а затем отвинтила крышку от пузырька с микстурой и осторожно добавила на пилюлю несколько мутных серых капель. Далее надо было осторожно и быстро подойти к окну и положить лекарства в полосе света на полу.
Когда все было сделано, то Хела вернулась за свой столик, спрятала лекарства в карман платья и вернулась к работе. Вскоре воротился и Фришек. Он хотел было что-то сказать, но Хела всеми силами делала вид, что занята и не расположена к беседам — и конопатому тоже пришлось заняться работой.
Впрочем, долго трудиться им не пришлось. Со стороны окна послышался легкий треск, и Хела ощутила, что сердце в груди замерло, а в желудке шевельнулся холодный мерзкий ком ужаса. Пошла химическая реакция — вскоре Хела увидела, что от окна тянутся струи дыма.
— Заступник Всемогущий! — воскликнула она в страхе, и голос ее прозвучал совершенно искренне. — Горим! Фришек, пожар!
Фришек среагировал именно так, как она и ожидала: он выскочил из-за стола, схватил Хелу за руку и поволок к выходу. Обернувшись, Хела успела заметить язычки пламени и с восхищением подумала, что химия — великая наука. Определенно, за ней будущее.
Потом они с Фришеком сидели в кабинете директора, ожидая, когда пожар будет потушен, и Хела чувствовала, что ее самым натуральным образом трясет лихорадка. Фришек, решивший, что она перепугалась до смерти, присел рядом и по-хозяйски обнял ее за плечи. Хела хотела было заметить, что подобное поведение допустимо с девками в клетчатых юбках из его родного района, а не с благородными дамами, но промолчала — так они и сидели, пока в кабинет не зашел директор библиотеки в сопровождении сотрудников с правом особого допуска. Он остановился перед Хелой и посмотрел на нее с искренней признательностью.
— Вы вовремя заметили дым, госпожа Струк, — благодарно произнес он, — и этим спасли очень многие книги. Спасибо вам — и от моего лица, и от государства.
Хела скромно склонила голову.