– Хочу…
Голубые глаза зашторились чуть покрасневшими веками и, раскачиваясь, он прочел нараспев:
– Красиво… но как-то слишком по-женски… – сказала я.
– Так ведь для тебя же! А так:
– Так еще хуже! – Призналась я. – Я люблю стихи про любовь, где нет слова «любовь». А также слов «розы», «слезы», «грезы» и прочее. Мне кажется, без них поэтичней.
– Хорошо, – снисходительно улыбнулся Локки. – Тогда вот это:
– Тетенька написала? – Скривилась я.
– Нет, тетенька такого написать не может! Никак! Уж извини! – Уверенно сказал Локки. – Не дано это тетенькам…. Я до сорока лет не читал стихов. Зато теперь перекатываю во рту, как конфету. Жизнь – забавна.… Вот еще тебе:
– Ну как?
– Пронизано человеколюбием. Слуг не разбудили, – оценила я.
– Да ладно.… Побудь сентиментальной. Скажи, что это красиво!
– Это туманно, ностальгично, откуда то из прошлой, не нашей жизни. Но красиво.… Не знаю…
– Это было еще до Серебряного Века. Я бы там хотел жить. Вот совсем мое:
– Это супер! – Впечатлилась я.
– И ты до сих пор не знаешь, кто это?
– Лучше скажу – нет, чем опозориться.
– Значит, я смог тебя удивить! – Победно хмыкнул Локки. – Это тоже Мандельштам!
– Смог…
– Я чувствую женщин. Только я не боюсь этого.
– Всех женщин?
– Не всех, конечно! Я хочу чувствовать тебя… Станцуем танго? – Локки поставил диск.
– Втроем? – Пошутила я.
– Пока вдвоем…, – улыбнулся он.
Звуки танго перестроили овально-стихийную геометрию комнаты в квадратно-ожидающую. Ожидающую чего…?
Танцор натянул косы на свитере словно струны, и подошел ко мне. Я судорожно вспоминала движения, которые потребуются от моих конечностей. Но, оказалось, что «танго» – просто способ прижать ко мне тело с запахом нестиранного свитера и надеющегося пота.
Спереди на джинсах образовался бугорок, похожий на спрятанный хвост приличного зайца. Стало непонятно, где у зайца перед, а где зад. И так ли уж приличен этот старый заяц…
Сжимая меня в нетанговых объятиях, Локки полез целоваться. Два его голубых глаза слились в один запрещающий знак – голубой круг с кирпичом зрачка.
– Не надо, Локки. Я не могу…
– Почему не можешь?
– Ну, потому что… не хочу…
– Понятно…
Он убрал руки, запах и щекочущую бородку, и, ссутулив безкосую спину, подошел к складкам тюля, в которых прятались друг за друга плоские розочки.
– Ну, ты чего? – Тронула я его за плечо. – Мы могли бы дружить. Друзья, знаешь, на дороге не валяются…
– Не хочу, – ответил он, дыханием напугав розочки.
– Почему? Если ты скажешь, что так уже влюбился, это же неправда…
– Не хочу! – Повысил он голос.
– Не надо так, пожалуйста. А я обрадовалась, что у меня теперь есть, с кем пойти на джаз. Ну не вызвал ты во мне желания изнасиловать тебя на подоконнике, ну и что? Нельзя общаться разве?
– Я не вижу в этом смысла!
– Вот я и говорю… в койку со мной идти есть желающие, а на джаз нету. А я думала изменить ситуацию. На джаз пошла бы с удовольствием, к койке у меня другие требования.
– Жаль, что не совпало. Мне бы хотелось это совместить.
– Все? Это тупик?
– Для меня – да! – Резко повернулся он ко мне.
– Ну и чем ты отличаешься от остальных в таком случае? Тех, которые действуют по избитой схеме кофе-стишок-койка? Ну, у тебя джаз и чай. Из Шри-Ланки. Убей мечту… Мне показалось, ты другой.…
– Очень многим я отличаюсь! Я не мечтаю о койке!
– Правильно. Мечтать надо о мире во всем мире. Проводи меня, пожалуйста, до открытой двери…
Он молча вышел со мной в коридор.
– Goodbye, baby! – Произнес Локки, театрально помахав мне косточкой локтя в серой косе рукава.
– Oh, Yeeees! – Гулко прозвучала я с лестницы заключительным аккордом…